Академия "Overwatch"

      Мысли запутываются в тугой узел, который не разрубил бы даже меч Александра Македонского. Они берут над тобой верх, полностью и бесповоротно отвергая любые попытки капитуляции. Ты начинаешь умолять их, просить о снисхождении и мельком пытаешься увидеть заветные проблески реальности, так внезапно ставшей для тебя вне карты нормалей.       Руки трясутся, а голос дрожит, начиная понимать, что пути назад уже не будет. Даже если эта тьма сгорит в пламени откровений, жизнь больше не станет прежней. Не будет ничего того, что она знала. Не будет смеха, не будет прикосновений и не будет улыбки, ободряющей и такой же теплой. Будет только холод и безысходность, овладевающие сплетенными сознаниями подобно законным хозяевам.       Солнце било в приоткрытое окно, запуская в просторную комнату ветер с легким привкусом соли, оседающей на губах. Тех самых губах, что не знали сухости от поцелуев. Теплый воздух охватил почти невесомые простыни и одеяла, шелковым настилом оседающих на гладкой и чуть бледной коже проснувшейся девушки. Той, чьи золотистые локоны снисходили водопадом света с неприбранной кровати, подушки которой были привычно разбросаны вокруг. Очередная ночь прошла и настала пора нового утра.       Надоедливый крик чаек наскучивал также быстро, как и постоянная сухость во рту, но она готова была терпеть все эти незначительные неудобства. Даже в совершенстве были спрятаны изъяны, которых нельзя было избежать. Ничего… Все хорошо.       Пройдя к незапертой дверце их спрятанного ото всех глаз дома, блондинка прижалась к пропитанному морской солью столбу крыльца, пытаясь раскрыть не выспавшиеся глаза шире. Одна голубизна соперничала с другой, более явной и ощущаемой — неподалеку волны разбивались о скалы и превращались в шипящую пену, заманивающую мягкостью и забавно лопающимися пузырьками. Как раз наступил тот самый сезон, когда вода становится почти невыносимо теплой, грея тебя подобно парному молоку. Как давно она его не пила… — Соня наконец проснулась, а? Мы уже начали беспокоиться, если честно, — неловко потягиваясь, к ней шел высокий мужчина, рука которого скрывалась в татуировках и многочисленных символах. Надув губы, швейцарка вышла прямо босиком, подхваченная усмехающимся «соседом»: — Я и сама могу идти, вообще-то, тут недалеко, — прижимаясь к футболке, уже с самого раннего утра пропитанной потом, Ангела готова была уснуть снова. Слишком уж спокойным все казалось на этом небольшом островке безмятежности и такого недосягаемого умиротворения. Того, чего не хватало им обоим.       Поставив ее на вырезанную им самим скамью, Шимада зарылся в ее легкой, почти атласной сорочке, бубня: — Серьезно, ты что-то сегодня спишь дольше всех. Что-то случилось? — трепля его по черным волосам, девушка обернулась к видимой за камнями линии золотистого песка, во всю обласканного прозрачной водой. Нужно бы искупаться, пока есть время… — Просто позволила себе чуть больше вольностей, Мистер «обычно я встаю в два часа дня, не позволяя себе готовить завтрак» Шимада, — молчаливо согласившись, он вздохнул полной грудью, желая насытиться соленым воздухом: — Эммера больше любит гулять со мной, чем с тобой. Считает, что простое посещения пары камней и деревьев недостаточно для такой важной особы, как она. Поэтому решил не будить тебя рано, а пройтись подольше, чтобы маленький вампир не выпил всю твою кровь с самого начала дня, — засмеявшись, Ангела улеглась к нему на колени, стараясь бороться со сном: — Ты такой заботливый, оказывается. Почему я раньше этого не замечала? — закатив глаза, Гэндзи наигранно усмехнулся, проводя пальцами по ее ребрам, рыча: — Конечно-конечно. Это вся благодарность, которую я заслужил? — поцеловав того в шею, она прошептала на ухо, притянув его к себе: — Сегодня и узнаешь, — довольно пытаясь съязвить, мужчина увидел блеклую тень, а затем…       Чьи-то ладони обхватили его глаза, пока ножки свесились с плеч. Заливаясь звонким смехом, скрытный нападавший дергал жертву за волосы и кричал: — Ну все, слабак, готовься к заслуженному поражению! — скрестив руки на груди, Ангела недовольно наблюдала за утихшей особой, только-только приметившей взгляд голубых глаз. — Э-э-э… Привет, Мам… А мы тут с Папой… — Играем. Всего-лишь играем, — сглотнув комок в горле, Шимада подхватил темноволосую девочку и побежал обратно в дом, слыша возмущенные крики девушки.       Усевшись обратно на скамью, она улыбнулась, замечая слишком уж очевидное сходство малютки со своим Отцом. Эти вороные волосы, тот же огненный нрав, распространяющийся быстрее лесного пожара и поглощающий в свои сверкающие объятья любого заплутавшего путника.       Единственное, что все еще оставалось в ней от Матери, были глаза. Те два голубых блюдца, однажды покоривших Гэндзи своей глубиной и проницаемостью. Тем, что видели сквозь все его кости и мышцы, проникали в самую суть и согревали собственным блеском.       И когда Эммера просто смотрела на них, ничего не требуя и молчаливо довольствуясь своей незримой властью над родителями, им приходилось лишь слепо защищаться, борясь с наваждением собственной слабости перед этим ребенком. Кого они воспитали, черт возьми?       Улыбнувшись, девушка спряталась от палящего солнца в глубь дома, ощущая цепенящую прохладу родных и построенных самостоятельно стен. Все здесь дышало жизнью. Все здесь было их собственным.

И все это было ложью.

      «Сколько я себя помнила, преобладающим чувством во мне был эгоизм. Я хотела больше игрушек, я хотела, чтобы родители уделяли мне все свое время, я хотела стать центром их внимания и я хотела… Хотела, чтобы они бросили все ради меня, пожертвовали бы людьми, которых могли бы спасти. Все ради одной меня.       И когда я лишилась их, того единственного света в моей короткой жизни, то поняла всю собственную ущербность и алчность. Мне не хватало того смеха Матери, не доставало нравоучений и колкой щетины Папы… Мне было одиноко, мне было страшно, мне было паршиво. Меня съедала тьма. Едкая и липкая, засасывающая и нестерпимо-воняющая тьма. И она называлась взросление.       Когда всю жизнь ты являешься эпицентром бесконечных ласк, похвал и лести, то твоя связь с реальностью начинает постепенно стираться, напоминая смутное представление о настоящей жизни. О том, какая она может быть жестокая и беспощадная. О том, что успех никогда не подадут на блюдечке, его нужно вырывать с мясом из чужих рук, не чураясь ступать по спинам и головам.       Может, именно поэтому я захотела стать врачом? Эта мелькнувшая мысль о том, что так я стану чуть ближе к родителям, пойму их за пределами сознания брошенного ребенка, увижу их через призму схожей работы. Но не всем все дается легко. Как только я осознала, насколько сложно спасать человеческие жизни, то моя гордость носить фамилию только возросла.       Не было больше той скрытой глубоко в душе ненависти к собственной крови, к тому, что самые близкие люди часто выбирали не меня. Теперь я все поняла. Все стало так просто и так легко.       Я смогу стать такой же великой, как и они. Только избавившись от гнетущего и раздутого эго я возвышусь на золотистых крыльях их заботы, что сочилась даже с того света. Именно на них мое тело понесется к тем, кто нуждается в помощи, к тем, кто ее просит. Я никогда не откажу и никогда не нарушу данную себе клятву.       Стать той, кто спасает настоящих героев.       Сейчас, когда вся пролетевшая жизнь являлась ошибкой и лишь жестоким миражом измученного разума, я должна решиться. Выйти из тьмы, в которую Гэндзи нырнул не по своей воле. Помочь ему подняться и взлететь. Пускай будет больно, пускай ничто не будет прежним…       Что же я могу?»

***

      Открывая слипшиеся от долгого сна глаза, девушка попыталась разглядеть очертания потолка, ослепляющего ее своими яркими лампами. Писк многочисленных приборов жизнеобеспечения и еще с десятка других, не менее важных, оглушал голову изнутри. Тело ныло и отзывалось иголками даже на самые простые движения. Хотя… Двигалась ли она вообще?       С легким приступом паники Ангела зашевелила пальцем, скребясь неровно обрезанным ногтем по бортику своей койки. Нужно попытаться нащупать кнопку вызова, но есть ли она у нее? Сколько именно ее продержали здесь? Это очередной сон о несбыточной мечте? Или суровая реальность, в которой ее ждало лишь бесконечное разочарование и хрип умирающей любви?       Ее собственное горло саднило от сухости и двух плотных трубок, уходящих прямиком в пищевод. Наступающее чувство рвоты было хорошим знаком — рефлексы работали как надо. Похоже, кренящиеся от собственной тяжести учебники сослужат хоть где-то свою службу. Нужно лишь попытаться позвать кого-нибудь.       Замечая за дверью оживленное движение, пациентка бросила все свои силы, чтобы издать хоть какой-то звук. Вышло лишь глухое мычание, последствием которого стала мгновенная потеря сознания. Кратковременная? Циглер очень сильно надеялась на это, вновь и вновь замечая осточертевшие лампы мягкого света. Скорее нужно встать и размяться… Скорее увидеть ЕГО.       Головокружение настигло также внезапно, как и судороги в ослабевших конечностях. Не слишком хороший знак, но чего она ожидала? Пока не узнает в точности, сколько пролежала в таком состоянии, то будет крайне затруднительно жаловаться на одеревенелое тело.       «Ну же, прошу вас. Мне нужно увидеть его, давайте… Давайте!» — слезы проступили на глазах, когда осознание несбыточного сна вновь накатило на голову высушенного постелью донора. Каждая клеточка внутри нее ощущала ту самую потерю, на которую она добровольно пошла, лишая себя большей части органов. Да, возможно с этими технологиями искусственно-выращенные были почти неотличимы, но… Ангела чувствовала, как теряет собственные силы. Что если бы не она, то эти несчастные имплантаты точно бы убили Гэндзи, нуждающегося только в ней. Только в ней.       Кровь пошла из ее носа, пока сердце бешено стучало в такт пропавшим навсегда видениям об их островке спокойствия. Как же глупо и наивно, она же уже давно не ребенок, чтобы мечтать о подобных вещах. Всего этого не существует. Рассыпалось в прах в тот самый момент, когда ее сознание наконец нашло в себе силы проснуться.       Но стоило ли?       Продолжая лежать неподвижно, тратя силы только на дыхание, Ангела разревелась, до сих пор чувствуя на губах вкус соленого ветра и мягкую щеку маленькой девочки, которой не суждено быть ее смыслом.       Жизнь схватила нож. И жизнь перерезала ей горло, пуская кровь в это фальшивое море с домиком на берегу. Реальность не терпит слабых. Реальность не терпит наивных. Реальность — жестокая тварь, которая срежет тебя на корню, нужно только дать повод. И сейчас, когда за стенами порубленный Шимада пытался также проснуться, борясь за жизнь, Циглер осознала.       С ужасом поняла, что примет его выбор остаться в подобном сне навсегда.