Академия "Overwatch"

      Ее вкрадчивый голос был единственным, что поддерживало граничащее с безумием состояние одинокого пациента в такой же одинокой палате, оставленной докторами и посетителями. Пустота нарастала на стенах подобно сталактитам в пещере, давя надвигающимся потолком и будто бы заканчивающимся кислородом.       Паника. Страх того, что он останется здесь навсегда, закованный в жалкие цепи бессмысленной и жалкой плоти, от которой нет больше спасения. Он сам себе враг, друг, собеседник, жертва и убийца одновременно. В этой кромешной тьме, которая стала его новым домом, в этой безмолвной тишине и нескончаемом зуде, прорывающимся сквозь сочащиеся гноем ожоги и раны. Он здесь. Он до сих пор здесь.       В голове постоянно копошится целый рой насекомых, прогрызающих путь наружу. Кто-нибудь мог сказать, что это просто мысли, но даже они причиняли ему дискомфорт, граничащий с полным отторжением. Глаза пытались разглядеть хоть что-то, но кроме нечетких силуэтов и отупляющих галлюцинаций в его камере пыток не было. Как всегда. Сколько ему еще здесь торчать. Сколько надеяться на провал очередной операции и с горечью просить перестать кормить его. Дайте просто отдохнуть. Дайте просто дышать… - …отец постоянно твердил, что нужно быть расторопнее, быстрее и хитрее. Пока сам не откинулся от того, что полез защищать незнакомых ему людей. Иронично ли, что один из самых эгоистичных людей на свете, после меня, разумеется, погиб как подобает настоящему герою? Стоила та гордыня неизвестной братской могилы, в которую ковшами сгребали тела после очередного нападения? Кто знает, после этого у меня никого не осталось. Я была в тех подворотнях как ты сейчас – сама по себе, разбитой и сломленной, брошенной на съедение презрительными взглядами от оставшихся в живых везунчиков, просто проходящих мимо маленькой девочки, просящей о куске хлеба. Да, мы с тобой различаемся, Шимада, но мое детство и твоя юность так похожи, не находишь?       Мы с тобой пытались что-то кому-то доказать, всегда отделялись от общества, хотели идти наперекор своей судьбе и быть самими собой. Да, у меня выбор был не такой большой – приспосабливайся или сдохни от какой-нибудь болезни, подыхай или вертись как хомяк в чертовом колесе. Ненавижу хомяков, кстати. Ты же… Твой соблазн был сильнее моего. Стать правой рукой будущего Главы огромного преступного синдиката, контролирующего большую часть развивающейся стремительными скачками страны. Буду честной – не удержалась бы. Люблю власть, люблю быть в центре внимания и обожаю, когда меня слушают. Как ты сейчас… Ой, прости, у тебя просто нет выбора, да? – молчаливо уставившись в наполненный пустыми глазницами потолок, Гэндзи с долей первобытного страха стремился разобраться с чертовыми иллюзиями, построивших крепкий рубеж в его голове. Лекарства, наркоз, уколы, еще больше уколов… Он разрывался на части, пытаясь удержать хоть что-то человеческое в себе и дальше, но битва была ему не по силам. Мозг хотел быть разрушенным. - Почему-то я уверена, что будь у тебя возможность, ты бы давно придушил меня из-за постоянного говора, но буду лелеять свое раздутое эго, что тебе нравится со мной болтать и это держит тебя в столь необходимом сейчас тонусе. Поэтому я продолжу, если ты не против. Если против – подними руки вверх… - отрубленная резким ударом катаны конечность начала кровоточить, пока синтезатор голоса захлебнулся в помехах. Так было всегда, когда Оливия посещала его в ночное время, беспокоясь о покое врачебного персонала. Или о своем? – Я уже говорила, что моя страна жила по чужим законам, принимала подачки от другой страны и никогда не пыталась взять ситуацию под контроль. Была пассивной, любила прогибаться под чужое мнение и никогда не открывала рот в ответ. И за свою полную противоположность этим слабакам я должна благодарить мировой конфликт, который затухал еще несколько лет после своего краха. Разве ирония не преследует мою семью по пятам, да?       То, что унесло столько невинных жизней, посеяло хаос на многие годы и оставила неизгладимый отпечаток на нашей планете… Взрастило одну маленькую девочку, мечтавшую лишь об одном – как можно скорее покинуть этот чертов клоповник и рассадник металлических оккупантов, позорно перекинутых очередным несправедливым договором на мои земли. Я хотела стать независимой, хотела стать сильнее, чем любой из моих соотечественников. Росла, окруженная жестокостью, нетерпимостью и предрассудками… И мне, черт подери, это нравилось! Неужели ты не благодарен, что Оливия Коломар сейчас с тобой, а не гниет где-то на задворках несчастной «державы», приторговывая своим тельцем, чтобы получить глоток воды и ломоть сухаря? Ломоть сухаря…       Затянувшаяся пауза копила раздражение и ужасающие воспоминания в этой особе, пытавшейся что-то выдавить из своего застывшего рта. Комок в горле помешал, отчего нацепившая очередную личину девушка продолжила, вновь фальшиво улыбаясь: - Так я познала несправедливость, мой дружок. Не-спра-ве-дли-вость, читаешь по губам? Ты их вообще видишь? Уверена, ты крайне недолюбливаешь это слово после всего, что случилось с тобой и я это понимаю. Как мне кажется, ты просто ходячее олицетворение этого самого ненавистного нам обоим слова, не находишь? Быть рожденным от неизвестной тебе женщины, быть обвиняемым в ее смерти без причины… - услышав это, Шимада с раскрывающимися ранами повернул свою обожженную голову к собеседнице, которую не звал. В его выцветавших глазах читалось недоумение, смешанное с яростью раскрывшегося секрета, неизвестно откуда взятого наглой особой. Но та лишь продолжала, будто бы не видя всех его потуг заставить ее замолчать. – Расти в золоте и обожании со стороны отца и ненависти от брата, который в тайне завидовал твоему неприметному и легкому существованию, так отчетливо не подходившему его выдуманным понятиям чести. Отправиться в другую страну лишь для того, чтобы доказать кому-то свою правоту и независимость, пользуясь при этом всеми благами, предоставленными Семьей… Быть таким любимчиком женщин, успешным в учебе, которая тебе сразу же показалась скукой смертной… Да, Гэндзи Шимада, я вижу тебя насквозь, потому что цель у нас с тобой одна и та же, изменчив лишь сам путь к ней.       Ты встретил столько хороших ребят, некоторые даже помогли тебе измениться, найти твой «настоящий» путь, который так сладостно маячил на горизонте, сверкая сиськами и голубыми глазами. Даже не представляешь, как я была зла на тебя в те моменты, когда ты самостоятельно рыл не одну, а две могилы – для себя и для моих ожиданий от тебя. Надежда угасла, но… Вновь вмешалось такое знакомое для нас слово. Ты его еще помнишь? Несправедливость.       Выдуманная и такая далекая от тебя честь всего Клана и лично твоего поехавшего на ней братца встретила тебя из-за угла, почесав спинку сталью и огнем, отчего ты потерял все. Как я и боялась, твои новые убеждения, посеянные в голове швейцаркой и контуженным танцором привели тебя к погибели, про которую я тебя пыталась предупредить всеми силами. Ты представляешь, просто подумай на одну секундочку… Всего ЭТОГО можно было избежать, если бы ты просто поцеловал меня в тот вечер, когда я вышла из ванной комнаты. Твои ноги, твоя рука, лицо, разум – все это стило какого-то жалкого поцелуя, ну разве это не забавно?! А потом дельцы органами оценивают внутренности тысячами долларов, ха-ха-ха! Твоя жизнь стоила одного шага, одной фразы, одного жалкого отступа от чертовых чужих принципов.       Да, ты можешь ненавидеть меня, можешь яростно глазеть со своей койки, к которой ты прикован еще очень надолго, но просто пойми – я не хотела всего этого. Твоя жизнь должна была быть другой, Гэндзи Шимада. А теперь… Твой брат сбежал обратно в Японию, весь твой Клан просто отвернулся от тебя и оставил умирать в чужой стране, пока любимая девушка боится даже зайти в палату, вновь и вновь смотря на изуродованный кусок мяса, которым ты стал. Вот что такое несправедливость, вот чем ты являешься! – стискивая оставшиеся пальцы в кулак, пациент утробно рычал, пытаясь вырваться из этих оков капельниц и ремней. Весь его гнев был направлен в одну точку, на одного человека, который продолжал уничтожать его изнутри, не давая вздохнуть.       Он горел, он не мог переродиться из пепла подобно фениксу. Его охватывала неконтролируемая паника и безумие, не позволяющее глотнуть воздуха в поврежденные легкие, вентилируемые новым протезом. Все было именно так, как и говорила проклятая Оливия Коломар.       И единственным человеком, на которого он злился, был исключительно он сам.