***
В ту ночь мне снился сон. Я полвечера переживал, что Шики найдет пробирку под матрацом, но, внезапно, пока я принимал душ и до того, как Он успел прервать мое уединение, припершись с фразой «Я просто хочу помочь, я альтруист», я понял: о чем мне волноваться? Ведь я все равно не собирался следовать предложению Арбитро. Только глупец решит, что он будет в безопасности с Ним. От него нужно защищаться в первую очередь, а что еще смешнее, так это то, что он и себя-то защитить не может от… Них? Интересно, почему он так выразился? Определение ли это Шики с его властью и программой или же за ним стоял кто-то еще — я не знал. Но что-то мне подсказывает, что он имел в виду людей, которыми Шики правил и всю Империю в целом. На почве этих мыслей мне снилось, словно я брел по тому коридору на территории второго штаба, куда мне привели для обновления. Весь штаб будто бы вымер, и ни в одном помещении не работала ни единая лампочка. Остановившись около двери, где мне приходилось лицезреть чудовищное зрелище с электрошоком, я внезапно замер. Справа чернел кабинет, и я осветил дорожку фонарем к месту, откуда доносился звук, словно негромкий свист и единый звон стали, словно разово она коснулась чего-то твердого. Я лишь переступил порог, как оказался в том кабинете. Вот только передо мной оказался не безумный ученый, восхищающийся методами в стиле Павлова, а Он. Лаконично и скрупулёзно он сметал все мои тревоги. Внезапно на меня снизошло умиротворение. И я понял, откуда оно взялось. Почему-то мне тогда показалось, что Шики стоял в той комнате не как Император, а как мой напарник, собирающийся избавить мир от таких психов, повернутых на науке, и считающих людей материалом и не более. Это читалось в его взгляде, в том, как он был одет и как держал свой меч. Мне тогда пришло в голову, что это был его метод бороться с системой, и нужно было просто понять это; как и то, почему тем людям пришло в голову создать нечто ужасающее. Я проснулся, но мысли о сне напомнили время, пока я изображал зомбированного. Тогда это походило на обычную службу в армии. Помимо этого, это очень помогало забыть о программе и сосредоточиться на тренировках. Сейчас было также: размеренно и непринужденно жизнь стала в обычное русло. Иногда она стала чем-то походить на то, как все жили до программы. И хоть я сам уже смутно вспоминал те времена, это спокойствие в глубине души показалось чем-то родным и необходимым.***
Спустя время юноша стал все реже доставать Шики. Никакие доводы разума не могли победить его испуг, и тут до него дошло, в чем странность этой ситуации: ничего не нарушало обыденности, будто исчезли все признаки системы. Он словно привык к такой жизни. Словно со временем не он старался надавить на Шики, а наоборот. Будто бы с течением этого времени он сам привык к такому ритму жизни, и, казалось, эти их совместные обеды и завтраки, проведенные ночи вместе, а также надоедливые разговоры Акиры с целью вернуть прежнего Шики — все стало каким-то ритуалом, который был необходим, чтобы, несмотря на то, через что они прошли, они смогли жить, как раньше. — Я хочу поговорить. В один из вечеров, когда Шики собрался приступить к своему излюбленному делу, хотя он уже успел получить не менее трех раз того, что ему причиталось, — по его мнению — юноша неудачно завел этот разговор. Почему неудачно? Потому что только идиот посчитает, что какой-то нормальный мужик с неприкрытым желанием вставить охотно променяет секс на разговоры с полуголым объектом вожделения. Описанные выше выводы юноша очень быстро уяснил, когда после его слов Шики все же согласился… Вот только с небольшим условием: — Хорошо я тебя выслушаю, а ты меня рукой… — после чего парню все-таки пришлось использовать свою ладонь, вот только не в тех целях, которые предлагал ему Шики. — Шики, я серьезно, — после того, как ему удалось заглушить непристойную речь, которая непременно бы вернулась, не заткни он рот брюнету, юноша вновь настоял на разговоре. Но после очевидного желания вернуться к теме он вдруг внезапно замолчал. Его взгляд смотрел куда-то вдаль, словно он на минуту выпал из реальности. — У тебя что там, стояк приключился? — отметив странное поведение юноши прокомментировал Шики, едва склонив голову к плечу и бесцеремонно оттягивая пояс штанов, откровенно показывая желание убедиться в своем предположении, а вместе с тем и лишний раз посмотреть на Свое сокровище. Акира проигнорировал его, но неожиданно подумал, что сегодня Шики почему-то вернулся слишком рано, причем вел себя весьма нормально: не с точки зрения морали, а с точки зрения, которая могла описать Шики, словно он уже получил свою порцию седативного еще до того, как они приступили… Неужели его дела закончились? А может он настолько сожалел, что ушел в тот раз и оставил его одного? Когда он вернулся, Акира уже спал, и Шики был не очень доволен тому явлению, потому нагло и поднял его, вот только спросонья Акира был не лучше зомбака. Возможно то незаконченное дело постоянно напоминало ему о себе, что он решил больше не оставлять Акиру в бодрствующем состоянии одного и надолго. А может это просто беспочвенное и необоснованное предположение, возникшее и бесследно исчезнувшее из его головы. — Ты совсем не боишься последствий своих действий? — сощурив глаза, юноша пытался что-то отчаянно понять для себя, но у него это никак не выходило, отчего он пребывал в еще более странном неведении… Так бывает, когда ты по уши погряз в дерьме и из последних сил пытаешься выбраться, глотнуть чистого воздуха — логики. — Как тебе удается держать маску хладнокровия и праздности одновременно? — он удивлялся всякий раз, как только видел эти два выражения на его лице… Его мысли были прозрачны и так очевидны для оппонента, что это могло показаться просто невероятным феноменом. На самом деле тут не было никакой мистерии, просто Акира был тем типом людей, которым с большим трудом давалось притворство. Их истинные чувства беспечно оголялись перед людьми с тем лишь исключением, когда речь шла об их собственной жизни. Но в те моменты, когда перед ними был близкий человек или тот, которого по какой-то странной причине мозг не мог воспринимать никак иначе, на их лицах отображалось все в чистом виде: то, что нормальный человек таил глубоко внутри и ни при каких обстоятельствах не подпускал никого, тем более… Тех других, кого можно было отнести к другой группе лиц — более уникальной и, несомненно, обладающей противоположными, более пугающими в своей изощренности качествами. — Ты живешь так, словно никогда не поплатишься за жизни тех людей, что ты унес своим мечом. Будто бы и на минуту не задумывался об этом, — Акира точно еще не понял, почему он внезапно заговорил об этом. Это было самым примитивным, до абсурдности жалким вопросом, который он только мог задать после «зачем ты тогда это сделал?». Эти слова вряд ли могли как-то задеть или заинтересовать брюнета, и было полной неожиданностью то, что последний все-таки ответил: — Есть одна банальная до нелепости цитата: «Убьёшь одного человека — назовут убийцей. Убьёшь тысячи — назовут завоевателем. Убьешь всех — станешь Богом.* Какой смысл тратить время на маловажные вещи, если ты не станешь утруждать себя, чтобы сделать какие-то выводы. Назовут меня убийцей или завоевателем — мне все равно. Их мнение для меня — ничто. Есть только я. Это единственное, что меня волнует.***
Тем вечером это произошло… Он впервые серьезно ответил мне… Но мне было мало, и тогда меня занесло настолько, что я бросился в расспросы с прежней одержимостью, словно опасался, что Шики внезапно передумает и вновь вернется к тому состоянию, в котором пребывал все время, пока держал меня в камере. Когда я спросил, с чего все началось, он рассказал мне это.***
POV Шики
— Ты изучал историю? Несколько лет назад, в начале двадцатого века, большинство солдат отказывались стрелять, или они целились поверх голов противника — нарочно. В британской армии, в Первую мировую, бригадир ходил позади строя с палкой и принуждал стрелять, так как солдаты отказывались выполнять приказы из-за нежелания забирать чью-то жизнь даже во имя страны. Брюнет в который раз удивил юношу, когда наконец отлип от него и, перевернувшись на спину и положив под голову руку, начал свой рассказ. Его взгляд смотрел в потолок и лишь изредка обращался к юноше, который полубоком пристроился рядом. — Даже во Вторую мировую всего десять-двадцать процентов спускали курок, когда судьба мира была на кону, но стрелял лишь каждый пятый. О чем это говорит? Ответ очевиден — война могла бы закончиться быстрее, если бы солдаты взяли себя в руки. Армия сильно адаптировались. Улучшали подготовку, условные рефлексы и, как результат, к Вьетнамской войне процент стрелявших вырос до восьмидесяти пяти. Пули свистели все чаще, но процент убитых был невысок. Те, кто убивал, возвращался домой с поврежденной психикой. Так все и оставалось, пока не придумали систему. Система, как счел тайный совет наряду с министерствами, — самое совершенное оружие, она помогает с разведданными, поисками целей. Со связью и целями гораздо легче спустить курок, когда целишься в мишень, создаваемую программой. Она влияет и на другие чувства тоже, ты не слышишь вопли, не нюхаешь кровь и дерьмо. Помимо этого, ученые, связанные с работой военной обороны, разрабатывали проект. На самом деле идеи были заложены еще в восьмидесятые, но потом проект свернули, да и потенциала не хватило на реализацию. Данные засекретили, но одержимые — вроде Арбитро — пять ведущих ученных двадцать лет назад создали наркотик, который и сейчас нашел свое применение в руках одного твоего знакомого. Он был альтернативой на пути к введению программы, как и биологическое оружие. Последнее стало промышляться по тем же причинам: потребность в тех, кто будет воевать, люди, созданные лишь для одной цели, позволят решить проблему, возникшую в Первую и Вторую мировую… Но не решала другой. Для того, чтобы подготовить хотя бы с десяток таких солдат, потребовалось очень много усилий и времени. И, в конечном итоге, процент выживших был не велик. Для армии необходимо значительно больше людей. Причем не каждый подходил на эту роль. Проанализировав ситуацию, ученые сочли, что у людей много дерьма в ДНК, высокая вероятность рака, мышечная дистрофия, ихтиоз, пониженный ай-кью, сексуальные отклонения, криминальная активность. Они не этого хотели для нового поколения. Армия должна накапливать свою мощь в геометрической прогрессии. Но эксперимент с биологическим оружием провалился. Ушло много времени на создание таких солдат, и численность их была слишком мала. В процессе создания совершенных солдат пробовались и иные способы применения человека, но и здесь была неудача. Опять же. Чтобы выдержать наркотик, требовалось очистить человеческий материал и закалить его. Таким образом ученые пришли к программе. Работа системы дает возможность защитить чистоту вида, а также решить вопрос с армией, и они считают это большой честью. Акира слушал этот низкий, на первый взгляд безразличный голос, и ему казалось, что ясные образы, о которых говорил мужчина, полыхали в его мозгу все время, пока он звучал, словно ему показали целый микрофильм. — Но в этом нет чести, это просто убийства… — это следовало бы прокричать, но не позволяла та атмосфера, что внезапно возникла в комнате: будто та заполнилась каким-то призрачным туманом, пропитанным запахом гнили, тины на дне рва и холодного отчаяния. — Возможно. Но, знаешь, что их отличает от обычного снайпера, спускающего курок? — мужчина сделал небольшую паузу, посмотрев на Акиру так пронзительно, что его пальцы дрогнули, а по спине пробежала крупная волна дрожи. Он смог ощутить, как медленно по виску стекала капля пота, что было весьма странным, учитывая, что в комнате стояла прохлада, отчего, казалось, даже дыхание цепенело в воздухе. Конечно не настолько, как в том каменном склепе… Но весьма ощутимо. — С их точки зрения, нельзя пичкать мечтами насильно, поэтому ты должен согласиться сам. Добровольно. Захотеть принять программу, — мужчина закончил свою речь, и Акиру отпустило. Немного погодя, он смог вернуться к нормальному состоянию, чтобы не показать, как его проняло от этих слов и того жуткого взгляда, который он показывал ему всякий раз, когда парень ловил себя на мысли, что — вот он, последний пролет у парапета. — Но, когда я проходил, меня никто не спрашивал, — покопавшись в памяти, юноша вернулся в тот день, когда его отправили на обновление. Эти воспоминания были зыбкими и слегка искаженными. Акира ощущал, как постепенно он почти терял их целиком, словно демо-версия, которая имела срок годности, а после истечения пропадала бесследно. — То, в чем ты участвовал, была постановка. Все от начала и до конца. Настоящая программа действует не так, — Шики был невероятно спокойным. Словно эта их беседа была нормальным и естественным явлением. Словно они не были врагами. Конечно. Если задуматься, изначально, несмотря на то, что они принадлежали разным мирам, у них было кое-что общее. Они оба подверглись экспериментам. И кажется, что они могли бы быть на одной стороне. Только вот одному удалось все забыть и без единой царапины пойти своим путем, который заключался в свободе. У второго ее попросту отобрали. Он все еще пребывал в том эксперименте. Вся его сущность являлась им, и, куда бы он не пошел, он не сможет забыть. Их сделали теми, кем они сейчас являлись. По своей сути, один, не имея свободы, отбирал право на нее у другого. Второй был полным ее воплощением. По крайней мере Акира так считал. Для него это было неотъемлемой вещью, которая была, пожалуй, самым главным в жизни и тем, что у него было. Ведь кроме нее и его гордости у него ничего не было за душой. Может он и утрирует, но таково его мнение. Ни он, ни Шики не виноваты. Их такими «нарисовали». Но, несмотря на это, у них было много общего. Будто бы одно мировоззрение на двоих. Это было едва заметно, настолько, что почти не разглядеть за всей той противоположностью, которая лежала в основе их существования. Это и те обстоятельства, заложниками которых они оба стали, а вовсе не игра в кости кого-то наверху, стали виновниками того, что им пришлось притворяться союзниками. Но вместе с этим притворством произошло что-то необъяснимое. Словно, вместе заигравшись, они забыли нажать «ctrl+alt+delete». — Тогда как? — едва вырвавшись из водоворота нахлынувших чувств вкупе с воспоминаниями, гнусным отчаянием, витавшем в морозном воздухе, Акира вновь продолжил разговор, чуть приподнимаясь с кровати. — Ты на самом деле хочешь это знать? — но кривая ухмылка на бледном до жуткой серости лице показалась слишком пугающей, отчего юноша на секунду умолк. Но после, вновь словно набравшись смелости на свой страх и риск, проговорил, растерянно отмечая, как мужчина меняет позу, в мгновение ока нависая сверху: — Думаю, да… Нет. Я точно уверен, — он устремил свой стальной взгляд вверх, прямо в кровавый омут перед ним. Возможно, он вовсе не догадывался, что этот стальной блеск любого убедит, даже такого, как Шики, что от былого сомнения не осталось и следа. — Узнаешь. Но в другой раз, — но было слишком поздно. Возможно, Шики просто исчерпал свой запас терпения и ему уже наскучило это. Или же он просто вспомнил, что они больше не в тех отношениях, чтобы болтать, будто бы старые приятели или вести обычную беседу, которые не редко возникали у них в прошлом. Или же… Он просто не хотел больше сдерживаться, когда возле него, совсем близко, лежал единственный, кого он хотел больше чего-либо в этой жизни.POV Акиры
… С каждым его словом ко мне возвращались руки, пальцы, ноги, и душа равномерно распределялась по телу. Когда он заговорил со мной в той манере, в которой мы разговаривали до того, как стало ясно, кто он… Я внезапно ощутил то, что было между нами прежде. Даже заниматься сексом с ним после этого почему-то стало нормальным. Словно мы и правда оказались в прошлом. В этот момент я поверил Мотоми… Шики можно вернуть. Затаив дыхание, я вслушивался в его ответы, слова, произнесенные им, как нож или гильотина — универсальный способ разрешить все узлы сомнения в моей голове. «А по острю ножа идет путь парадоксов — единственно достойный бесстрашного ума путь». Весь следующий день, пока Шики не было в комнате, я провел в размышлениях. Я стал думать об этом больше прежнего, о том, что уже слышал несколько версий этой истории сотню раз от Мотоми, Арбитро, частично от Эмы… Но от него — впервые. Он разложил все по полочкам. Все сложилось в целую картину — впервые. Я понял, почему он не идет против Этого. Там были логические моменты, и местами я понимал эти предпосылки к созданию программы. Это сложно понять обычному человеку. Но нам с ним… Но вместе с этим его рассказ дал мне надежду, ведь по мере его речи я мог понять, что он не всецело на той стороне. Он поддерживает эту идею потому, что это эффективно. Япония действительно может стать непобедимой в нынешней ситуации. Если вернуть все на круги своя, ее очень быстро раздавят сильные государства и растащат по кускам. Вся история, которую вершили наши предки, превратится в отголоски былой цивилизации. Это не сильно отличается от того, что было сейчас. И все же… Я частично начал понимать идеи, заложенные в основе программы. И тут смутные и туманные, фантастические образы окончательно выкристаллизировались в моем сознании. Я уже сказал, что принялся размышлять на эту тему, а вместе с этим осматривать беспорядочные шахматные плитки под ногами из праздного любопытства, но это любопытство мгновенно сменилось охватившим меня неподдельным страхом, и я застыл на месте. Мои мысли были сбивчивы и неопределенны, я отметил несколько подробностей, догадавшись, что они могут означать, и у меня не осталось никаких сомнений, не осталось больше и надежды… Не зря я столько раз пытался понять свои сны… Почему его хорошо поставленный, низкий голос в них вызывал у меня какие-то зловещие ассоциации, связываясь с забытыми ночными кошмарами, которые я видел еще в то время, когда не знал о нашей первой встрече, но даже тогда мое сердце пускалась в безудержный пляс? Я посмотрел в окно через узкую щель приоткрытых штор. С каждой минутой я чувствовал нарастающую тревогу, она усугубилась, когда я заметил Его, стремительно шагающего куда-то вперед. Не знаю, что побудило меня впервые за все время ослушаться его и покинуть комнату. Я не шел обычным шагом, а почти бежал. Двери, располагаемые вдоль длинного, тускло освещенного коридора мелькали, как при перемотке фильма. На моем пути не было препятствий в виде служащих. Словно в силу вступил прежний, знакомый мне комендантский час, подаваемый сиреной. Хотя это оставалось таковым для низших чинов, в главном штабе, в окружении Главнокомандующего, мало кто соблюдал его. Так мне казалось ранее. Теперь я словно на минуту оказался в старом добром третьем штабе. Впервые очутившись на улице за последние пару месяцев, я ощутил сильное головокружение, приступ паники, подступающую тошноту и озноб. Но вместо того, чтобы приходить в себя, я ринулся вперед, боясь потерять его след. Я бежал за ним, пока он не подошел к гряде поросших лесом холмов. Я бежал со всех ног, то и дело спотыкаясь и падая на рельефных выступах замерзшей почвы. Когда Шики остановился, мой шаг замедлился, а вскоре и вовсе замер. Несмотря на непрекращающаяся дрожь и ломоту в ногах, я чувствовал странное облегчение. Кроме того, космически красивое лицо перед глазами действовало поистине завораживающе и, как ни странно, снимало напряжение. Не знаю, видел ли он меня, но я не стал подходить ближе к нему. Мне хотелось узнать причину, почему он пришел сюда в такой час. И тогда я точно смогу произнести вслух то, что внезапно осознал в тот миг. Высились огромные голые деревья, а за ними темнели скалы отвесные… Несмотря на мертвую белизну, закрыв глаза, я словно уловил пахнувшие у подножия душистые кустарники и луговую траву. Даже красная луна здесь светила по-особенному, как будто во всем регионе господствовали ожидание и скрытое возбуждение. Ничего подобного я прежде не видел, разве что на дальнем плане в картинах итальянских примитивистов, подобные ландшафты встречались и на полотнах Содомы и Леонардо, но лишь как фон, проступающий сквозь ренессансные аркады. Мы очутились в самом центре картины, и я обнаружил в ней то, о чем смутно помнил и тщетно искал всю жизнь. Эти краски заиграли лишь в моей голове, но в тот момент я словно осознал, что это умиротворение, которое я так четко уловил рядом с тобой, было необъяснимо необходимым… Почему-то я осознал, что не хочу потерять это. Несмотря на то, кем ты являешься, несмотря на то, что здесь мертвая белизна, вместо яркой палитры весны, возникшей в моей голове, я могу принять это. Так же, как и то, что я услышал от тебя вчера вечером. — Ты быстрый. Но мы не позволим тебе убить и этих, — внезапно мои размышления прервал чужой голос. Этот хриплый, грубый тембр был обращен к тебе, невольно вынуждая меня оторвать от тебя взгляд и посмотреть немного правее, в сторону леса. — Я никогда не повторяю дважды. Ты холоден. Куда сильнее обычного. Я ощущаю это даже спиной, все еще наблюдая за двумя мужчинами напротив тебя. Похоже, они тоже ощутили что-то в воздухе, что-то, что обволакивало тебя, летало над головой. Я ясно увидел страх в их глазах. — Почему ты идешь против Битро? Зачем тебе это? Разве вы не по одну сторону баррикад? — даже извечно спокойный, неустанно сдерживающий дерзость напарника Киривар оказался в ловушке своего страха. Он как никто другой понимал, к чему шло дело. Он осознавал, что так или иначе, но им придется сразиться. И что более его пугало, так это настроение Шики. Ранее, когда он откровенно изъявлял желание вступить в бой, он не знал всей правды, ведь Арбитро скрывал даже от них, кем Ты являешься. Может я повторюсь, но в то время ты не казался таким пугающим, как сейчас. — Почему ты не избавляешься от неверных? Зачем тебе его подопытные? — не выдержав, перебил напарника высокий блондин. Он был менее восприимчивым или, скорее, более неуравновешенным, чем первый. Он все еще не понимал, к чему все шло, полагая, что им двоим удастся справиться с Шики, если нападут одновременно. — Этот неудачный эксперимент вашего папочки как бельмо на глазу. Раздражает. Бесшумный жест, с которым ты демонстративно извлек меч из ножен, заставил меня медленно посмотреть в твою сторону. Не знаю, каким образом я услышал звук, которого не было. Словно вслушиваясь в порывы ветра, я смог определить некое колебание в воздухе. Сейчас даже я был напуган, отлично понимая, что ты не вынимаешь меч просто так. Разве что во время секса пару раз, чтобы добавить унцию остроты. — Почему это так важно? Он столько раз пытался тебя переубедить, но ты упрям до ужаса, — Киривар напряг мускулы. Я сразу заметил это, стоило лишь взглянуть, как выступили вены на его руке, когда он крепче схватил металлическую трубу на своем плече. — Переубедить? Ты ведь не о том, когда он наведывался ко мне в гости под предлогом беспокойства? — Шики стоял неподвижно. Каратели тоже не осмеливались напасть. Я был словно у Колизея, жадно глотая каждый жест соперников, одновременно и упиваясь, и устрашаясь в предвкушении боя. — Он всегда шел тебе на уступки! Почему тебе хотя бы раз… — громкий голос блондина резанул слух, но ему не суждено было звучать долго, так как его тут же оборвал другой голос. Твой голос. — Слушай внимательно. Ваша задача состоит в том, чтобы в точности, вплоть до единого слова, передать своему папочке то, что я скажу. Я уберу все, чего коснулась его рука. После продержу программу на плаву еще какое-то время, пока военная мощь не вырастет до такой степени, что слухи о ней и устоявшийся авторитет за рубежом не раздавят хотя бы намеки на бунт. Я буду бдителен и не упущу из вида ни одного ученого, а также прослежу за тем, чтобы ход их разработок не породил вторую программу или каплю. Они будут искать варианты взять лучшее от программы, не воздействуя на сознание и не подавляя его целиком. В результате упразднятся многие отделы, и тогда я приду за Арбитро. Он может жить лишь до этого времени. Ни единой эмоции. Чистой воды хладнокровие и безграничная, далеко не напускная самоуверенность. Если бы он не был столь устрашающим, каратели уже давно напали бы на него как верные псы Арбитро. Но даже у этих, казалось, примитивных созданий, осталось чувство самосохранения. — Ты…. — правда это просветление оказалось недолгим: тот, кто обладал куда более взрывным нравом или же просто низким интеллектом первым обратил на себя наш с Шики взгляд. Острые, стальные когти были все еще в крови, которую внезапно выглянувший, розовый язык демонстративно слизал. Очевидно, его жертве не удалось сбежать накануне этой встречи. И я очень сомневаюсь, что им с Кириваром также удастся уйти целыми… Хотя каратели всегда наводили ужас на людей. Еще до того, как я узнал о тебе, я считал их сильными соперниками и старался избегать встречи с ними. — Как думаете, зачем я рассказал о своих планах вам обоим? Ведь для сообщения хватит и одного, — жуткий, алый взгляд прочертил горизонталь от одного мужчины к другому, остановившись на блондине. Последний шкурой ощутил, что выбор пал на него. Стоило только этой мысли возникнуть в голове, как тут же пришлось сорваться с места и умчаться в лес, преследуемым темной тенью, разящей со стремительностью змеи. Гунджи опрометью ринулся сквозь голые деревья у подножия холма. Я и Киривар бросились следом. Мужчина был слишком нерасторопен: возможно, его движения были затруднены из-за его массы тела, ведь из нас троих он был самым тяжелым, или же его оружие затрудняло скорость его бега. Но, несмотря на это, я был еще дальше. Нет, совсем не по той причине, что я был медлительнее, чем он. Просто возникшее чувство внутри меня подсказывало, что лучше всего было держаться обособленно и оставаться незамеченным.***
Шики наступил на пятки блондину. Это было видно даже издалека. Я не мог четко рассмотреть, что случилось далее, но ясно уловил в воздухе, как Гунджи вопит нечто бессвязное. Стоит приблизиться — как замечаю у изгиба плеча парня хлещущую кровь сквозь окровавленную, прижатую к ране ладонь. Длинные волосы все слиплись. Киривар приближается слева от Шики. Внезапно, заприметив напарника, раненный блондин срывается с места — настолько быстро, что я едва замечаю, но Шики поспевает избежать одновременной атаки. Поймав своего врага одной рукой за оружие, направленного в его голову, несколько раз бьёт его локтем в висок. Киривар расслабляется и обвисает. Тогда соперник отпускает его и уже у самой земли выбрасывает ногу, всё тем же жестким движение наступив на физиономию. В голове против воли всплывают фрагменты того вечера в кабинете у Нано. Он также наступил на убитых им людей, будто бы они были кучкой мусора и не более, с той лишь разницей, что каратель был просто в отключке. Но Шики также не упустил возможности вытереть о него свою подошву — так мне показалось на тот момент. Но, спустя время, я понял, что это было просто вынужденной мерой и вряд ли он стал бы делать это, если бы с другой стороны у него не был второй каратель, старающийся проткнуть ему бок. Шики использовал Киривара, чтобы сделать разворот. Сила удара такова, что Гунджи кувыркается через голову да так и остаётся лежать. Его ладонь медленно разжимает рану, и рука падает на землю. Шики все еще держит окровавленное лезвие у чуть подвижного туловища блондина. Секунда — и он наносит удар острием вбок по дуге снизу вверх. Острие заточки вонзается в низ живота карателя, который лежит на спине, едва подавая признаки жизни. Вот только, похоже, Он всегда добивает соперников, дабы собственноручно забрать их жизнь. В который раз убеждаюсь, что случайное выздоровление Кеске — не подарок судьбы… Подумав об этом, наблюдаю, как брюнет продолжает движение правой рукой, нанося секущий удар режущей кромкой заточки снизу вверх от низа живота к самому горлу. От удара блондинистая голова запрокидывается назад, а под ним растекается огромная лужа крови, словно несколько пакетов с молоком, окрашенных в красный, уронили в одном и том же месте. Шики резко опускает правую руку вниз, нанося последний удар остриём с целью отсечь кисть со стальными когтями Гундзи. Этот «презент» он оставляет недалеко от бессознательного туловища Киривара как немой приказ отнести подарок папочке.***
Война. Одна закончилась, и вторая неизбежно начнется, по крайней мере у нас есть шанс стать в ней победителями. Я, может, повторюсь снова, но скажу, что начал понемногу понимать систему. Возможно, ты куда дальновиднее, чем я о том помышлял. Ты понял всё лучше, чем понял бы любой другой правитель. Твоя идея такова: ты стремишься нарастить и объединить силы ведущих трех штабов с армией. Биологическое оружие — воплощение твоей элитной группировки — предстанет ведущим звеном этой войны. Программа — воплощение естественного отбора, в разы усовершенствованного и доведенного до идеала, оставляющего только лучших из лучших. Ты не только командующий, но и Император, поэтому и действуешь в интересах страны. И, кажется, и я это стал понимать. Тот материал, что оставляет программа, куда легче поддается дрессировке и воспитанию солдат. Капля — пережиток прошлого, но Арбитро старается доказать, что это не так, потому сектор и отделился. Он стремился доказать его пригодность. Программу, которая была введена на основе этих достижений, — проект Омела и разработка биологического оружия — сейчас после всех усилий разумно довести до логического завершения. Либо она пойдет по пути разрушения. Наращивать заново военную мощь будет сложно, хотя бы по той причине, что человеческий материал после нее станет не пригоден. И больше взять его неоткуда. Пройдут годы, прежде чем последствия программы сойдёт на нет, а тем временем страну раздавят сильные державы. У нас действительно выбор невелик. Поразительно то, что не Шики начал это все, но именно он продолжает это дело. Он совершает что-то хорошее и при этом чувствует себя полным дерьмом… На это способен лишь он. Я только сейчас понял это. Без армии нам не пришлось бы участвовать в войнах, но и отстоять права на свою страну мы тоже не сможем. Но ты предложил наилучший вариант. Плавно сводить на нет и уменьшать дозу программирования до тех пор, пока армия окрепнет, чтобы защитить людей, вышедших из программы. Оставить достижения в области медицины и держать под контролем, направляя ее в нужное русло. Оставить подчинение на разумной линии — это все займет немало времени. Вместе с этим элитный взвод будет наращивать бойцов. Почему я только сейчас подумал об этом? Придется плохо лишь этому поколению, ведь они взяли на себя весь удар программы. Следующее, возможно, обойдется без промывки мозгов. Если все будет так, как я это понял, то второе поколение будет расти физически устойчивыми к болезням и другим психологическим нарушениям. Это не высшее благо, но и не конец света. Это мера, которая уместна лишь для того, кто уже попал под программу. Если бы ее не было, то вряд ли бы ее провозгласили благом. А также все, что возможно сделать для своей страны в нынешней ситуации.***
Я так и остался стоять на том же месте, смотря на мертвое, застывшее в гримасе боли лицо, перепачканное кровью. Почему-то я даже не подумал о том, чтобы спрятаться за деревом, чтобы избежать встречи с тобой, а когда опомнился, тебя уже не было. Внезапно меня одолели кощунственно кишевшие чувства ужасной пустоты, стесняющей дыхание, тоска, тошнота, словно сердце перестало биться или замерло, а после вновь пустилось в пляс, стоило лишь понять, что произошло. Только что я внезапно понял, что уже давно вверил свою жизнь в твои руки, а сейчас будто бы убедился в правильности этого поступка. Услышанное мною ничего не изменило, как и твое предательство так и не смогло меня убедить в том, что ты мой Враг. Почему-то глубоко в сознании, еще до услышанного мною сегодня, я продолжал верить, что ты преследуешь свои цели, занимая должность Императора. От этих мыслей я одновременно и ужаснулся, и успокоился. И хоть я до конца не смог тебя переубедить, ты сделал это раньше. Сделал так, что внезапно я ощутил себя зависящим от тебя. И вот я уже иду по сумеречной улице, ветер крутил меня, нес, гнал, как бумажку. Обломки чугунного неба летели, мне было ясно: все спасены, но мне спасения уже нет — я не хочу спасения…***
Процесс сканирования пациента завершен. Стотысячная единица из ста. Сведения об отклонении: 0,0001 — в пределах допустимого. Корректирующее действие — отсутствует. Результат обновления — удовлетворительный. Громкий звук, как от лопнувшей пневматической шины и механический женский голос прервали поток мыслей. Внезапный яркий свет ударил в глаза, но боли юноша не ощутил. Он не мог вспомнить о том, что тяготило его всего полчаса назад. Какие-то легкость и умиротворение побуждали его вдохнуть, не чувствуя подступающего кома в горле. Он помнил о своих размышлениях накануне, но не мог вспомнить ту тупую боль, что возникала при мысли о чем-то. Отсутствовал главный ингредиент — страх. Мозжечковая миндалина, — маленький комочек в мозге — когда нам страшно, она горит как огонь в ночи, обостряя все чувства. Теперь этот огонь угас. Если взглянуть на это с одной стороны, то не испытывать чувство страха было невероятным благом, дарованным свыше. Но, как и у всего остального, его другой стороной было несчастье. Как такое может быть? Как отсутствие ужаса могло являться трагедией? Невидимый страх всегда дополнял боль, которая имела место между Акирой и Шики. Это как красное вино дополняет сочный стейк. Как теперь сложатся их отношения без этого ингредиента? Конечно. Причинить боль можно нарочно самому себе, но вызвать при этом ужас — нет. Юноша никогда не задумывался о том, что такого было между ним и Шики. Их отношения, как халапеньо: первый раз, как попробуешь чили, мучаешься от агонии, но потом тебе начинает нравится, и ты пробуешь еще. Возле пациента в пустой, светлой комнате не было никого: ни людей в хирургическом фартуке и в перчатках, ни профессора-оператора с многочисленными ассистентами - ничего похожего на завершение серьезной операции… Юноша с легким интересом взглянул по сторонам. Ярко освещенная палата больше походила на обычную спальню в гостиничном номере. Голос, раздавшийся минуту назад, затих после краткого отчета из динамика, расположенного напротив кровати, на которой лежал парень. Медленно поднявшись, он принял сидячее положение. Без единой мысли он просидел так около пять минут, а затем, словно вспомнив о чем-то, принялся собираться. Он всунул ногу в ботинок и, наклонившись, зашнуровал его. После - второй. Выпрямившись, он огляделся. Это была совершенно обычная комната, и ничего примечательного здесь не было. Но юноше было нужно всего одно. Он очень быстро отыскал это взглядом. Его любимая темно-зеленая куртка и ярко оранжевая футболка аккуратно были сложены на кресле у южной стены. Пара минут ушло на то, чтобы надеть одежду и лишний раз убедиться, что он ничего не оставил из своих вещей. После этого он смог покинуть комнату, в которой очнулся несколько минут назад. Пока он шагал вдоль коридора, ему не встретилась ни одна душа. Он знал причину. Именно потому он прибавлял скорости шагу до тех пор, пока не очутился на улице. Прохладный, легкий ветерок взъерошил пепельные волосы. Но в воздухе уже не ощущались морозные нотки, словно настала внезапная оттепель - предвестник весны. Его сердце наполнилось восторгом и легкой радостью, когда стальной взгляд устремился вперед. Навстречу ему шел Он. Он — с большой буквы, превознесенный над ним, всеми окружающими их людьми, выстроившимися в длинные ряды по обе стороны от юноши, и всем Миром. Акира видел в длинных шеренгах Кеске, Мотоми, Эму, Гвена и многих других. И он совсем не был удивлен тому, что многие, кого он считал мертвыми, стояли перед ним, улыбаясь ему теплой, дружелюбной улыбкой. Здесь были и Тойя с Юкихитой, которые стояли в униформе командиров третьего штаба, и в их лицах тоже не было и отголоска неловкости от того происшествия между ними. Но юноша даже не думал об этом. Он стоял неподвижно, смотря на то, как к нему приближается Шики. С неприкрытым восхищением он внезапно вспомнил, как раз в неделю в приюте им крутили фильм, проектируя на белое полотно изображение с кинопленки, наподобие того, как это делали в кинотеатрах. Тогда одно время показывали какой-то фильм из СССР, и парень сотни раз поражался, как эффектно смотрелся Штирлиц в немецкой униформе. Конечно, много японцев помешаны на стиле солдат Третьего рейха, ведь образ они себе сделали внушительный. Вот только если бы ему в том возрасте показался Шики, он бы определенно искренно признался, что он — самый красивый мужчина из всех, кого он когда-либо видел. Я больше не тот смятенный, потерянный, бледный и жалкий. Их взгляды с брюнетом пересеклись, тонув друг в друге до тех пор, пока Он чуть не прошел вперед и не увлек за собой пепельноволосого юношу. Конец. _____________________________________________________________________________ *Жан Ростан, французский биолог и писатель.