Рубикон

Я всегда мечтала иметь семью. Сколько бы ни обманывала себя, как бы далеко в душе не прятала бы эти мысли, но… Это правда. Очутившись здесь, умерев, прежде всего, я наконец могу признать, что во мне жива та маленькая девочка, которая каждое утро просыпалась в надежде, что сегодня ее заберет мама. Я росла, мысли о родителях становились все менее романтичными, а людей, что меня окружали, я все чаще оценивала по степени полезности. Я научилась смотреть на мир так, чтобы не разочаровывать себя из-за несбывшихся ожиданий, становилась циничнее, злее, стервознее, да сколько угодно характеристик. Да, я продолжала мечтать о том, как сама построю свою семью, сама создам ее. Наверняка, найду подходящего человека, и мы обязательно возьмем себе ребенка из приюта. Потому что дети не должны жить так, как жила я. Правда шло время, я уже грезила окончанием аспирантуры, третий десяток неумолимо приближался, но я так и не встретила человека, с которым была бы готова разделить жизнь. А потом яркий свет, звук удара и стремительное погружение в воду. На самом деле, это очень страшно, когда ты сидишь в заполненной водой машине, неспособный выбраться. Ты еще жив, ты борешься до последнего, но понимаешь, что это конец, что еще десяток секунд и тебя не станет. И самое ужасное, что нет даже людей, что станут по тебе скучать, что вспомнят о тебе хотя бы спустя месяц, после твоих похорон. Да даже твоими похоронами, наверняка, займется государство. И от тебя останется горстка земли да невзрачный крест с именем и двумя датами. Поэтому очнувшись здесь, в теле семнадцатилетней девочки, я сдалась тому ребенку с заплаканными глазами, который мечтает, чтобы кто-то поцеловал его на ночь, пожелав добрых снов. Я лицемерно заперла в глубине сознания протесты, что я не та Елена, которую все любят, что их близкий человек мертв, что она оказалась слишком слабой, что она бросила их всех. Потому что так просто было поверить, что это Я кому-то нужна, что кто-то считает Меня своей семьей… И впервые, с тех пор, как маленькая девочка поняла, что мама не придет за ней, я смогла пустить кого-то к своему сердцу. Такой короткий срок, глупость… Но искренние, чистые, безвозмездные чувства, когда от тебя ничего не ждут, когда тебя любят только за то, что ты есть, они подкупают, они заполняют тебя с головой. Я очень быстро привыкла к тому, что есть Дженна. Женщина, которая приняла решение и повесила на себя заботу о двух проблемных подростках. Женщина… нет, девушка, которая оставила все свои мечты, амбиции, цели в стороне и вернулась в маленький, забытый всеми город, который она ненавидит. Дженна, которой действительно интересно, как я провела день, какие оценки я получила в школе. Дженна, которая готовит мне завтраки, пусть даже из нее еще худший повар, чем из меня. Дженна, которая беспокоится, если я прихожу домой поздно и сплетничает со мной о парнях за бокалом вина, пусть и причитая для приличия, что она не должна спаивать несовершеннолетнюю. Дженна, которой важно услышать от меня, что она отлично справляется, что она заменяет мне маму, сестру и лучшую подругу. Потому что это действительно так. Я никогда не знала, какой мамой была Миранда Гилберт, но у меня есть Дженна, и мне этого достаточно. Ведь это больше, чем было у меня в моей прошлой жизни. Ведь я, черт возьми, начинаю забывать, что когда-то была совсем одна, что когда-то была другая жизнь. Все жалеют девочку, которая несколько месяцев назад, казалось бы, потеряла все, потеряла своих родителей. Но я — не она. Я — женщина, которой дали второй шанс, которая получила все, получила семью. А еще есть Джереми. Запутавшийся мальчик, жизнь которого перевернулась одним вечером. Мальчик, который не готов стать единственным мужчиной в семье, который должен быть опорой для своей сестры, пусть она и старше, чем он, в то время, когда единственной его заботой должна быть первая безответная любовь. Мальчик, который пытается скрыться в иллюзорном мире дурмана, который боится груза ответственности, что свалилась ему на плечи, совсем не предупредив. Джереми, брат, который, несмотря на все показательные недовольства и фырканья в сторону старшей сестры, продолжает любить ее, любить меня, заботиться обо мне. Джереми, который напряженно смотрит на каждого парня, который ко мне подходит, готовый в любой момент отогнать неудавшегося ухажера, насколько бы старше и сильнее он не был. Джереми, в глазах которого загорается неподдельное беспокойство, страх, паника, вина, когда он не рассчитывает силу, задевая меня чертовой деревяшкой, видит капли крови, выступающие из совсем пустяковой царапины. Джереми, который не прогоняет и не ехидничает, когда я, неожиданно для самой себя, ночью залезаю к нему под одеяло, потому что не могу уснуть из-за очередного кошмара, а просто крепче прижимает меня к себе. Мальчик Джереми, который сам сейчас судорожно цепляется за меня, совсем не скрывая своих слез, потому что час назад он собственными руками убил свою первую безответную любовь. И это несправедливо, это ужасно настолько, что я хочу кричать, но молчу, укачивая мальчика, который не должен переживать такое. Я укрываю нас одеялом, глажу его по голове и, сама не знаю зачем, бессмысленно твержу, что он не виноват. Потому что это единственное, что я сейчас могу произнести. Потому что я не могу убить в себе давно забытое всепоглощающее чувство вины. Вызванное не тем, что на моих глазах умерла девочка, а я могла хотя бы попытаться это предотвратить. Не тем, что я лицемерно соврала ее брату, который, на самом деле, хороший парень, что я не знаю, где его сестра, и ни один мускул не дрогнул на моем лице. А тем, что я не должна была допустить того, чтобы этот мальчик сейчас глотал слезы из-за пожирающей его боли. И я не могу больше сдерживаться и сама плачу, потому что теперь, откинув всякие сомнения, я зову этого мальчика, который час назад спас мою жизнь, убив свою первую любовь, своим братом. Просто мальчик, для которого все это должно было оставаться сказкой на ночь. Для которого не должен был так рано раскрываться этот гнилой мир. — Он не должен был переживать такое. Он всего лишь ребенок, — хриплым голосом говорю я, сдерживая себя, чтобы не начать кричать и бить Стефана по лицу, как последняя истеричка. Потому что в голове набатом бьются обвинительные громкие слова, что во всем виноваты они. Что, если бы они не приехали в этот город, то ничего бы этого не произошло. Что это должен был сделать он. Не Джереми. Это не должен был быть Джереми. Но я молчу. Ведь винить тогда придется только саму себя. Ни мертвую Елену, ни Сальваторе, ни Катерину, ни Никлауса, ни его деспотичного отца и мать-изменщицу, ни Сайласа, Кетсию и первого двойника. Только саму себя. Потому что в моих руках больше власти изменить все, чем у любого из них. Но я боюсь, боюсь собственной смерти и смерти тех, к кому я успела привязаться, боюсь, что сделаю все только хуже. Потому что я только сейчас осознала ту ответственность, что лежит на мне. Потому что я боюсь оказаться не той. Потому что я не та. Я циничная, прогнившая изнутри эгоистка, которая просто хочет жить. Не наивная романтичная девочка, готовая пожертвовать всем ради других. Я просто трусиха, которая не готова к тому, что ее ждет впереди, которая хотела бы не помнить, не знать. — Я могу забрать его воспоминания, — вырывает меня из пучины самоистязания Деймон. — Он ничего не будет помнить. Если это то, чего ты хочешь. Я сделаю это. Ты хочешь этого, Елена? Хочу ли я этого? Наверное, так будет лучше для Джереми. Ведь ужасно знать, что ты убил любимую девушку, пусть и защищая сестру. Вот только еще я понимаю, что можно забыть, можно забрать воспоминания, но чувство, раздирающее тебя изнутри, никуда не исчезнет. Он будет ощущать эту пустоту, эти стальные когти, что рвут его душу, ничего не понимая, и однажды докопается до правды. Он все равно скоро узнает истину, будущие ужасы утянут и его в свою пучину. Не для того ли я почти каждый вечер ездила с ним в домик у озера и давала ему в руки кол и арбалет, чтобы он потом вот так вот, не думая, вонзил кусок дерева в сердце напавшего на меня вампира? Он не должен переживать все это, но он заслуживает знать правду. — Хочу, — срывается с губ тихое. Не говори ничего Стефан, я и так все это знаю. — Что ты хочешь, чтобы он помнил? — он смотрит на меня серьезно, выжидающе, точно змей искуситель, все глубже затягивая меня в свою тьму. — Он убил вампира, который на меня напал, — бесстрастно говорю я, игнорируя искреннее изумление на лицах братьев Сальваторе. — Вампира, который все это время бесчинствовал в городе. Вампира, который обратил Вики. Я смотрю прямо в глаза Деймону, отмечая мельчайшие изменения на его лице. Ведь это он этот вампир. Деймон удивлен, ошарашен и что-то еще, что исчезает так же быстро, как и появляется. Он также не сводит с меня глаз и мне хочется думать, что это что-то было важным. — Вики уехала из города и никогда больше сюда не вернется. Она начнет новую жизнь, о которой всегда мечтала. Она будет мириться со своей новой сущностью. Она будет счастлива. Она никогда не вернется сюда, никогда не позвонит. А он не должен искать ее, не должен волноваться о ней. Потому что она счастлива и он спокоен за нее. Он отпускает ее.