your immortal soul

Переночуй эту ночь; завтра же, если он примет тебя, то хорошо, пусть примет; а если он не захочет принять тебя, то я приму; жив Господь! Спи до утра. Книга Руфи, Глава 3, стих 13

      Уилл Байерс покидает дом семьи Уилер почти перед самым обедом. Он вежливо отказывается от предложения Карен остаться и усиленно делает вид, что не замечает постоянного взгляда Майка на себе. Возможно, при несколько других обстоятельствах, Уилл бы нещадно краснел, заметь он на себе внимание друга, но сейчас он лишь отводит взгляд и сжимает пальцы судорожно, потому что чувствует, что Майк глядит на него совсем по иным причинам, не по тем, по которым хотелось бы. Больно щипая себя за нежную кожу на запястье, Уилл напоминает себе, что думать о подобном – о лучшем друге, как о ком-то большем, – нельзя, неправильно, не нужно. Но Байерс думает, не смотря на то, что на прошлой неделе из-за особенно рьяной мысли и такого же особенно болезненного щипка, он остался с синяком на запястье. Причинять себе иную боль Уилл никогда не решился бы, да и болью он это называет с трудом – не всегда даже морщится от нее, не говоря уже о том, чтобы лишиться от этой боли слов или дыхания. Но иного способа, не срываться в запретные мысли, он пока не находит и ограничивается этим.       Не сказать, что подобные мысли неприятны Уиллу – это не так, очень приятны, но порой бесполезны. Его мама знает о его чувствах к Майку Уилеру и не высказывает особого негатива насчет этого, но сам Байерс всё же не чувствует себя в полной мере комфортно в компании Майка, думая при этом о том, что хотел бы сесть ближе, чем положено друзьям, или сжать его руку, переплетая пальцы. Возможно, именно по этой причине сегодня, с наступлением утра, Уилл смирился с той небольшой пропастью, случайно образовавшейся между ним и Майком. Байерс, конечно, не совсем понимал причины настороженных взглядов в свою сторону, но внутри неприятно ворчало и булькало на подобное поведение.       Прощаясь в дверях, Уилл хочет спросить, всё ли в порядке, узнать, что же такого случилось ночью, что лучший друг начал отдаляться, но так и не успевает ничего сказать – Майк почти душит в объятиях.       – Ты ведь помнишь, что, если тебе понадобится, я тебя выслушаю, да?       Он заглядывает в глаза, смотрит пристально, будто надеясь найти что-то на дне глаз Уилла, и, наконец, улыбается. Улыбается не просто так, и не кому-то другому, а ему, Уиллу Байерсу, первый раз за это утро настолько искренне и мягко.       В ответ Уилл кивает, отвечает не менее теплой улыбкой и думает о том, чтобы попросить Майка проводить до остановки – та на следующем перекрестке и пусть идти совсем ничего, ему хочется, чтобы Уилер с ним побыл чуть дольше, чем это холодное утро. И тот лишь пожимает плечами и кивает, накидывая на себя куртку и обувая потертые кеды, предназначенные как раз для таких коротких вылазок недалеко от дома.       Они идут близко друг к другу, молчат, и большую часть времени даже не смотрят друг на друга. Меняется всё, стоит случайно рукой задеть чужую руку, скользнуть костяшками пальцев по тыльной стороне чужой ладони и коснуться пальцами чужих пальцев. Майк заговаривает энергично, словно надеясь своим голосом отвлечь внимание Уилла от их ладоней, которые никто из них не отдергивает.       – Дастин мне всё утро пытался втолковать, что этот новый сериал по Стар Треку, вполне смотрибельная вещь, но, – Майк говорит, и Байерс старательно делает вид, что слушает, а сам упирается взглядом себе под ноги, чувствуя при этом, как пальцы Уилера касаются его пальцев, легонько водят по коже, – но ведь это же такой… Каждый знает, что с Оригинальным ничего не сравнится и…       Майк словно проглатывает последние слова, когда Байерс неуверенно переплетает их пальцы. Он смотрит на Уилла, слегка приподняв в удивлении брови и тут же улыбаясь широко, потому что тот краснеет почти весь, начиная от кончиков ушей и заканчивая шеей, тонкую полоску которой Майк видит в вороте куртки. Уилер мягко сжимает пальцы Байерса, продолжает, как ни в чем не бывало, говорить о споре с Дастином и почти сгоняет все мрачные мысли из головы своего друга.       Прощаются на остановке они несколько скомкано; Майк предлагает остаться и дождаться вместе с Уиллом автобуса, а Байерс настаивает на том, чтобы тот уходил и не мерз, стоя рядом с ним в легкой куртке. После нескольких интенсивных минут спора, Уилер, наконец, сдается, кивает и мнется около минуты, прежде чем расцепить их пальцы и шагнуть ближе. Кроме них на остановке никого нет, и Уилла это даже не удивляет особо – на улице настолько холодно, что любой предпочтет в свой выходной отсиживаться дома. И потому Майк особо не смущается ступать в чужое личное пространство – никогда этого и не стеснялся, тем более с Уиллом, – и потому обнимает его вновь крепко, зарываясь носом в волосы и думая о том, каким испуганным нашел его этой ночью. Сам же Уилл задерживает дыхание и ни о чем конкретном не думает; не хочется вспоминать всё неприятное, что случилось на днях, хочется запомнить этот момент.       – Напиши мне, как доедешь домой, хорошо? – просит Майк, всё ещё помня, как Уилл рассказывал о странном бродяге, которого встретил ночью по дороге домой.       В ответ Байерс кивает, выпутывается из рук друга и направляется в сторону только подъехавшего автобуса – тот полупустой, с десятком пассажиров, и Уилл радуется тому, что он вообще не пуст. Не уверен, что решился бы сейчас заходить в пустой автобус. Плюхаясь на свободное место, он машет на прощание рукой Майку в окно и показывает худощавой женщине-кондуктору пробитый в автомате билет – успел его продырявить, когда только вошел. Поездка не занимает много времени, и Уилл тратит его за прослушиванием музыки и рисованием. Он достает из глубоких карманов куртки небольшой блокнот, карандаш размером меньше чем его указательный палец и делает быстрые наброски сидящих неподалеку людей. Женщина, читающая книгу; девушка, лежащая на плече у подруги; мужчина в строгом костюме с впалыми щеками.       Уилл хмурится, вновь поднимает взгляд на сидящего почти напротив него человека – высокого, с бледной, покрытой едва заметными морщинами, кожей, с залысинами и такой знакомой улыбкой. Он уже видел его. Вчерашним вечером, когда шли к Майку, он, без сомнений, видел его на пересечении Третьей и Риверсайд-Роуд на другой стороне улицы, улыбающегося и приветливо качающего головой. Впору было бы начать волноваться, но Байерс не чувствует в этом нужды; он смотрит на мужчину, ловит его ответный взгляд, вновь привычное приветствие ,и словно тепло разливается по венам – кажется внезапно таким правильным, поприветствовать его в ответ. И Байерс совсем не замечает, не помнит, как мужчина подсаживается к нему, садится рядом и не говорит ни слова. Словно так и надо, словно именно так и должно быть.       Мужчина выходит за ним следом на остановке, идет рядом до самого его дома, и Уилл до последнего не понимает, почему не тревожится. Он беседует с ним о погоде и о новостях в мире спорта, хотя не любит его. Незнакомец это замечает, переводит тему сам, и спрашивает, случилось ли сегодня что-то, расспрашивает о Майке и интересуется семьей. И Уилл не чувствует барьера – будто знакомы давно, будто старый друг, которому можно рассказать всё. Уилл чувствует себя комфортно и тепло, и прощается у самой калитки дома неохотно.       Уилл не ощущает того чувства, словно руки обхватывают его плечи и грудь, вплавляют себя внутрь, врастают под кожу и вплетают в вены. Кажется, будто с этой встречей ничего не меняется.       Он доходит от остановки до дома в компании, хотя идет один. Он поднимается на крыльцо в одиночестве, но чувствует, как дышат в затылок. Возможно, что чувствовал и раньше, но не так близко как сегодня, когда человек, приблизился к нему.       Наваждение Уилл стряхивает, когда заходит домой и встречает на пороге мать – та хлопочет по дому так, будто это её работа, но Уилл знает, что, скорее всего, ужин сегодня готовить будет Джонатан. Не потому что Джойс не умеет, нет, её стейк, по мнению не только её детей, но и детей семейства Уилер, один из лучших в городе, но скорее потому, что выглядит она уж больно дерганной сегодня. Замечая пришедшего сына, она бросается к нему, ждет, пока тот снимет куртку, и рассказывает, что же ждет их сегодня на ужин. Уилл думает в этот момент, что ошибся и готовит все же она, даже немного кривится, но скорее от того, что оказался не прав, чем от того, что придется есть мамину стряпню. Джойс, замечая это, так и не договаривает, глядя на Уилла с легким волнением.       – Милый, ты в порядке? Ты какой-то бледный, – Джойс склоняется над сыном, касается пальцами его щеки и заглядывает в глаза. – Что-то случилось у Майка дома?       Уилл смотрит на маму, прикусывает губу и раздумывает о том, что именно случилось у Уилеров. Что он должен сказать такое, чтобы попасть с ответом в точку. Он никогда не врал Джойс – не видел в этом особого смысла, как и не видит его сейчас, ведь в доме у Майка ничего не случилось.       – Нет, мам, всё нормально.       – Да, всё нормально, – нашептывает над ухом мужчина в костюме со впалыми щеками и легкими залысинами, – там ничего не случилось, верно?       – У тебя всё хорошо? – пробует вновь Джойс, и Уилл знает, что этот вопрос будет последним – мама уже оглядывается на плиту и, как бы сильно не хотела знать ответ, спалить ужин тоже не хочет.       – У нас всё отлично, верно, Уилл? – человек, нет, не человек, что-то иное, что-то теплое и окучивающее собой, говорит голосом человека в костюме, касается плеч Уилла его руками, смотрит бездонными черными глазами.       – Да, мам, не о чем беспокоиться, – Байерс улыбается матери и выскальзывает из рук своего голоса легко, словно тот и не держит. – Я пойду, руки помою.       Джойс кивает и не отводит взгляда от младшего сына до тех пор, пока тот не скрывается в ванной комнате и не переводит дыхание. Уилл намывает руки так тщательно, словно готовится к операции, и не отходит от раковины еще около пяти минут после того, как вытер ладони полотенцем. В зеркале, что висит над умывальником, он видит себя, без каких-либо изменений, все такой же Уилл Байерс, но есть еще что-то, он уверен. Возможно, во взгляде, что-то чужое, такое же бездонное и темное, как глаза не человека в костюме.