Бумажное сердце

      — Мы всего лишь поздороваемся и уйдём. Ни на шаг от меня, ты понял? — Джин и вовсе на него не смотрит, дует шары из фруктовой жвачки и пролистывает новостную ленту в телефоне. Куда интересней читать новые скандальные новости знаменитостей, чем очередные наставления про предстоящий вечер. Намджун отбирает телефон, пытаясь просверлить насквозь. Эта беспечность раздражала. — Выплюнь чёртову жвачку.       — Чего ты такой громкий? — раздувая ещё один шар, разворачивается к нему Джин. Он вообще не собирался никуда идти сегодня, уж тем более на какой-то скучный званый ужин. Там даже его ровесники вряд ли будут, лишь хмурые лица остальных кланов. Джину не хотелось лишний раз попадаться на глаза семейству Ким, они его невзлюбили с первого взгляда, впрочем, чего он ещё ожидал. Выслушивать лишний раз нелестные слова в свой адрес не хотелось, а грубить Намджун своему «приёмышу» родственникам не позволит. Придётся послушно вытерпеть собственную прожарку, сжав зубы и гордо подняв подбородок, наслаждаясь нарастающим презрением в глазах.       — Наш визит туда не только вежливость. Он что-то планирует. Но это и для нас отличный шанс встретить остальных членов семей.       Намджун не может унять тревогу, нарастающую в нём. Юнги имел какие-то планы на Джина, он следит за ним. Этот ужин — часть плана касательно него, но и не появится они не могут, зная что может вытворить этот психопат. Джин вырывает из тревожных мыслей, протягивая руку к волосам Намджуна.       — Кто он? Ты из-за него так нервничаешь? — Сокджин прекрасно видит его настроение, и ему интересно, кто может вывести Намджуна из себя. Медленно пропускает жёсткие волосы между пальцев, сам не зная, как успокаивающе действует на него.       — Мин Юнги. Глава клана Мин и человек, к которому ты не должен подходить без меня — он опасен, — глаза напряжённо вглядываются в мелькающие ночные фонари, в бесконечном потоке огней города.       «Как твой приёмный сын? Жив? Здоров?» — в голове транслируется голос Белого ворона преследующий эхом. Намджун лишь надеется на его благоразумность, что он не станет действовать настолько открыто.       — Насколько опасен?       — Твои родители перешли ему дорогу, и он может отыграться на тебе, — Джин на этом моменте застывает. Атмосфера в машине моментально густеет, набирает плотность и дышать становиться труднее.       — Какое отношение имел мой отец ко всему этому? Он ведь… не из кланов, правда? — и он страшно боится услышать ответ, не хочет разрушать едва живые воспоминания об отце. Не хочет запятнать выстроенный годами образ.       — Тэхён не имел к кланам никакого отношения… кроме, как ко мне. И твоей матери.       Намджуну до сих пор трудно произносить это имя. Имя, высеченное на нём раскалённым клеймом, жжётся по сей день. Как и не хочет вспоминать эту женщину, сломавшую жизнь им всем по вине своей чрезмерной самоуверенности и амбициозности. Разбилась с высоты, куда она так стремилась.       О матери Джин не знал практически ничего, кроме её имени. Джису — оно ему ничего не говорило. За всю жизнь он её не видел, даже фотографии. Отец тогда ничего о ней не говорил, ровно как и Намджун. Отчего создавалось ощущение, что никто не любил вспоминать её. Джин и никогда не проявлял интереса узнать свою мать, ведь прежде и не знал её, она для него — незнакомец. Его отец, мать, Намджун и кланы — всё это напоминало сложные семейные тайны за семью замками. Ему бы хотелось расспросить об этом, но они уже заезжали на территорию за высокими железными воротами, Джин устремил всё внимание на окно, провожая взглядом пробегающий красивый ландшафт имений. Вскоре они подъезжали к огромному особняку, где уже были припаркованы множество люксовых машин. «Кошмар начался», — пробежала нерадостная мысль, и они вышли из машины.       Их встретило роскошное убранство дома: высокие колонны, огромный главный зал, где уже собрались гости под сверкающей люстрой. Всё в доме блестело благосостоянием и статусом. Джину было более комфортно идти рядом с Джиёном, единственным представителем клана, помимо Намджуна, кто был ему близок. Старший дал указание не отходить от него или Джиёна и не привлекать излишнего внимания. Но все, кто подходил к ним поздороваться, задерживали на Джине презрительный взгляд, но спасибо, что отмалчивались из-за присутствия Намджуна. Ему стало скучно с первых минут, и он отошёл с Джиёном в более безлюдное место, подхватив у проходящего мимо официанта бокал вина. Он заметил, что были и крайне заинтересованные в нём люди, даже больше шокированные им по непонятной причине. Его появление придало особый колорит мероприятию.       — Ненавижу этих снобов и светские беседы, — жалуется Джин, с отвращением смотря на всех людей вокруг. Это были члены «Пяти семей» и приезжие криминальные авторитеты, люди шоу-бизнеса и богемной жизни столицы. Все беседовали между собой, перекидываясь любезностями. Деньги, власть, земли — единственное связующее у всех в этом особняке.       — Прошу тебя, не веди себя вызывающе, хотя бы здесь. Это минное поле, — советовал Джиён, следя за всем залом. Младший недовольно фыркает и опустошает второй бокал.       Сокджин наблюдал за одной фигурой, непринуждённо переговаривающейся с представителем третьей семьи Пак. И с недовольством отметил, что Намджун даже улыбался.       — Не думал, что ты так просто согласишься на власть Юнги, — усмешка трогает губы Намджуна.       Чимин был единственным представителем семей, с которым у него сложились дружеские отношения. Клан Пак довольно миролюбив, известный строгим следованиям традициям. Их молодой глава умел расположить к себе людей безобидным видом, но с ним приходилось считаться — всё же, расчётливость в его генах. Намджун думал о нём, как о мудрим лидере. Его внешний вид — всего лишь оболочка. Пак Чимин был жёстким и не терпящим отклонений от системы человеком, крайне педантичным. Он мягко улыбнулся и положил свою миниатюрную руку ему на плечо.       — Согласился. Лишняя кровь мне не нужна. Но, знаешь… — он по-прежнему улыбается, но глаза остаются совершенно холодными, покрытые стеклянной плёнкой, от этого улыбка не вяжется и кажется притворной. — Вблизи удобней всего кусать, когда жертва того не ждёт. Мне нужна была безопасность от него, а её можно получить, лишь примкнув к нему. Всё-таки мы змеи, — щурится и улыбается шире, Намджун ухмыляется и отпивает из своего бокала, скользя взглядом вниз, застревая на шее с плавными очертаниями чешуек рептилии, ускользающей за линию ворота рубашки.       — Я так и думал.       — Мы ведь оба думаем в одном направлении? Именно поэтому ты и пришёл сегодня, не так ли? — скользит рукой выше кисти и едва сжимает. — Кажется, кто-то жаждет твоего внимания, и он сейчас продырявит моё лицо.       — Ты хорошо меня знаешь, — улыбается и отводит взгляд в сторону, замечая идущего к ним Джина. — Обговорим детали позже.       — Какой у тебя очаровательный сын. От него странное чувство дежавю, — Джину хочется поёжится от липкого взгляда, скользящего по нему с нескрываемым интересом. Пустые глаза незнакомца вселяют в нём некий нарастающий холодок по спине. Полные губы расплываются в фальшивой улыбке.       Лицо напротив вызывает странные и неприятные чувства у Джина. Совершенно никак не складывается воедино, как разные пазлы мозаики. Неприятная личность — ставит вердикт Джин. — Что ж, я отойду, приятного вечера, — мужчина удаляется, его движения совсем плавные и гибкие, уплывает как-то незаметно, и вскоре он теряет его из вида.       — Кто это? Он странный.       — Тебя не учили манерам? Нельзя так пялиться на людей. Пак Чимин, мой хороший знакомый.       Намджун краем глаза не сводил своего внимания с Джина всё это время, примечая не первый бокал в его руке. Он недовольно смиряет его в неодобрительном взгляде и отбирает бокал.       — Тебе уже достаточно, — младший быстро закатывает глаза и обнимает за шею. — Прекрати себя так вести, мы на людях.       — Разве тебе не понравилось вчера? — расправляет губы в улыбке и смотрит из полуопущенных ресниц. Сегодня его глаза чуть подкрашены, добавляя дымчатости и притягательности взгляду. Намджун скользит вниз на пухлые губы, которые вчера целовал. Собственные защипало, что ему пришлось их прикусить. Захотелось попробовать их мягкость и ощутить на вкус ещё раз. Джин прекрасно замечает смену выражения лица старшего, как и то, как помутнел его взгляд.       Их прерывает тишина, вдруг ставшая настолько мёртвой до звона. Намджуну пришлось оторвать свой взгляд и посмотреть наверх, в сторону лестницы, куда все устремили своё внимание. Неожиданно все присутствующие застыли, прекратив переговариваться между собой. Все смотрели на хрупкий силуэт мужчины в белоснежном костюме и кроваво-красном галстуке — слишком контрастным на белом пятне его фигуры. Он медленно спустился, совершенно бесшумно, его бледные губы тронула еле заметная улыбка. Юнги посмотрел на всех собравшихся гостей, но остановился на двоих людей в углу, один из которых выжигал его одними глазами. Намджун смотрел прямо на него, получая в ответ такой же полный презрения взгляд. Словно между ними происходил немой диалог полный ненависти. Мин подошёл к ним поприветствовать первыми. Увидев Сокджина, он ему мимолётно улыбнулся, на что ему ответили усмешкой.       — Вы оказались непростым человеком, господин незнакомец, — наконец с должным интересом вглядываясь в лицо знакомого. У Джина его образ всё никак не складывался в голове, не впечатывался в память, не оседал на дне глаз, словно Мин Юнги, именинник сегодняшнего вечера, был лишь бледной тенью, безликим, ничего из себя не представляющим. Его глаза были безразличны, улыбка пуста, лицо смывалось белой пеленой. В глаза бросался только красный галстук. Намджун неодобрительно посмотрел на Джина, инициатива которого была завести разговор первым, больно сжав его запястье, велев тем самым заткнуться.       — Как я и говорил: никогда не знаешь, как повернётся жизнь, — и только на этом моменте младшему показалось, что он рассмотрел блеск в глазах напротив на долю секунды.       — Поздравляю с тридцати семилетием. Не будем загадывать наперёд и желать долгой жизни. Кто знает, как повернётся жизнь, — передразнивает его же слова Намджун, в открытую выказывая свою неприязнь. После случая с Джином он не намерен с ним любезничать. Открытая слежка за ним была верхом наглости. Юнги смотрит на него снизу, словно возвращая собеседнику его напутствие. Сокджин, при озвучивание возраста Мин Юнги, чуть округляет глаза, он и не думал, что он старше Намджуна на два года. Глядя на низенького и тощего человека напротив, с почти детскими чертами лица, и не догадаешься о его настоящем возрасте.       — Наслаждайтесь вечером, совсем скоро подадут ужин. А сейчас мне нужно поприветствовать остальных гостей, — в последнюю секунду, перед уходом Юнги взглянул на Джина, и он не смог понять его глаз. Ким-младший так и застыл, наблюдая за его удаляющейся фигурой. В них была… печаль? Задуматься об этом надолго им не дал один человек.       Джину на уровне инстинктов хотелось отступить на пару шагов назад при первом взгляде на него. Если клинок бы обрёл человеческий облик, он был бы именно таким. Джин смотрел на мужчину, идущего прямо к ним, и не мог оторвать глаза, то ли было дело в его нагнетающей ауре, то ли во внешнем виде. Чёрные крылья — первая ассоциация, вызвавшая в нём морозное дыхание по коже. Его иссиня–чёрные волосы напоминали воронье крыло. Взгляд заточенных глаз резал, как по маслу, тонкие губы съезжаются в хищной ухмылке, а заострённый тонкий нос придаёт аристократичности. В нём ощущалась гордость, и все радары кричали об опасности рядом с ним. Этот мужчина, как крепко натянутая струна — вот-вот порвётся от напряжения. Он остановился перед Намджуном, Джин чуть нахмурился, заметив в глазах надменность и высокомерие, словно он смотрел не на главу второго по влиянию клана, а на грязь под подошвой. Здесь немало неприятных личностей — в который раз отметил Сокджин. Высокомерие этого мужчины отталкивало, ему хотелось врезать. Но стоило ему перевести взгляд на него, Джин заглатывает свои претензии, и как можно глубже, чуть не давиться и инстинктивно отступает назад, за спину Намджуна. Он впервые видит людей с настолько пугающей аурой — всё тело кричало об опасности, призывая бежать со всех ног.       — Слышал, ты вернул своего пса, — голос у него низкий и тихий, простое предложение звучит под тон угрозы.       — От псины слышать что-либо не намерен.       В одно мгновение младшему Киму кажется, что эти двое вгрызутся друг другу в глотки. Воздух между ними наэлектризован, уверен, чиркни он зажигалкой, и весь особняк полетит к чертям.       — Джин, иди пройдись с Джиёном, — больше звучит, как приказ. И он послушно кивает, даже не смотрит и уходит в сторону, ища взглядом Джи. Находиться в эпицентре взрыва он не намерен.       — Это он? Напоминает её, но куда пугливей, чем я ожидал от сына Джису, — прослеживает уходящую спину и ухмыляется от мысли про неё. — Я давно жаждал встретить этого детёныша. Было любопытно посмотреть, будет ли в нём что-то от «чистой крови». Но, кажется, в нём больше намешано грязи, — внимательно следит за мрачнеющим Намджуном и самодовольно скалится: ему нравилось провоцировать его. — Как жаль, что мне не удалось преподнести Юнги голову этой грязной крысы на блюдечке.       — Кем ты себя возомнил? То, что ворон греет тебе спину, не значит, что ты смеешь открывать рот в мою сторону. Ты лишь псина своего господина, знай своё место. Вы не получили и не получите от нас ничего. Ни Ким Тэхёна, ни его сына и даже её, — Хосок, при последнем упоминании, сжимает зубы до скрежета.       В один момент Намджун озирается по сторонам: видит гостей, и замечает Джиёна с явной паникой в глазах, идущего к нему.

Джина нигде нет. Как и именинника.

      Все гости начинают рассаживаться по столам, приступая к ужину. Оркестр играет оживлённую музыку, создавая праздничное настроение, но на него только нагнетает суетливость и ненужный в этой ситуации шум. Переведя взгляд на Хосока, лицезреет его победную усмешку.       Джин идёт по огромному выставочному залу, осматривая многочисленные ряды картин. Их красота его поражает: пейзажи пестрели яркими красками, размашистыми вихрями на холстах; импульсивные масляные мазки приобретают формы стекающих рек, слишком реалистичных, что, кажется, он слышит их журчание и запах воды, в монолитные деревья с нежными лепестками и прекрасные закаты с огненным солнцем. Сокджин не может оторвать взгляд от восхищения и переводит глаза в неверии на художника этих шедевров.       — Все эти работы написаны вами? — искрящимися глазами, смотря на хозяина дома. Тот мягко улыбается и прохаживается вместе с ним вдоль картин.       — Да, искусство всегда было моей страстью. Когда я был ещё ребёнком, зачастую был предоставлен сам себе, меня не включали в дела клана и не рассматривали, как наследника, хоть я и был старшим. Отдушину я нашёл в живописи. Ты, наверное, уже заметил мой большой сад, тогда я выходил туда и писал картины. Мне хотелось удержать нечто прекрасное в своих руках, чтобы иметь эту вечность у себя. Понятие вечности крайне расплывчато, говорят, нет ничего вечного и ей нельзя управлять. Но мне хотелось. Очень. Так я имел некую власть в своих руках и мог удержать ценный момент. Хотя бы на холсте, — Сокджин завороженно слушал Юнги, провожая взглядом ряд портретов. Но они все оказались не такими красочными, какими были пейзажи: все в тёмных тонах и мрачной атмосфере, словно настал другой период жизни автора картин. На портретах люди казались застывшими статуями с безжизненными и бледными лицами, почти как призраки. И у него сложилось неуютное ощущение от стеклянных глаз натур на картинах.       — Они все… Пугают. Как бездыханные куклы, — задержавшись взглядом на одном портрете — седовласого пожилого мужчины в чёрном костюме, в поглощающем его полумраке.       — Это мой отец, — Юнги не сводил глаз с юноши и следил за каждой сменой эмоции на нём. Этот мальчик и не подозревает, что все портреты написаны с безжизненных натур. И портрет отца писал с его отрубленной головы.       Живопись — малая часть его искусства. Юнги усмехается своим мыслям и подзывает гостя дальше. Юнги пригласил осмотреть выставочный зал, где сегодня он представляет свои работы, и Джин легко согласился.       — Я хотел кое-что спросить у вас… — неуверенно начинает Сокджин, проходя за ним во второй зал. — Уверен, вы знаете, что Намджуну я приёмный сын. От него я слышал, что вы знали моих родителей, — мужчина перед ним останавливается и, обернувшись, внимательно слушает. Сокджин согласился на небольшую экскурсию не только ради работ, сколько ради того, чтобы расспросить его о своих родителях. Если Намджун не посвящает, то он всё разузнает сам.       — Что именно ты хочешь знать о них? — помещение, в которое они вошли, совсем тёмное, почти не освещённое, прослеживаются лишь силуэты экспонатов, но их трудно разглядеть.       — Что вас связывало с ними? — спрашивает Джин и с трудом рассматривает фигуру собеседника в полумраке, щурясь в темноте. Мужчина долго молчит и не спешит с ответом.       — Я хорошо знал твою мать, даже очень. С самого детства, как и Намджун. А твоего отца… я поклялся убить, — с последними словами он включает основное освещение в зале. Джин не успевает никак растеряться от его слов, настигнутый врасплох ярким светом, бьющего по глазам, успевших привыкнуть к темноте.       Когда Джин открыл зажмуренные глаза, застыл, гвоздями прибитый к полу. Зрелище, представшее перед ним, ужасало, напускала холодящую жуть и студила кровь в жилах. Он не в силах оторвать взгляд от рядов ужасных скульптур, забывая дышать. Джин пытался вдохнуть глубоко воздух, но получались лишь жалкие попытки ловить его побледневшими губами.       — Как тебе такое искусство?       Огромный зал с ярким освещением и сплошь белым покрытием. Вдоль стен были увешаны экспонаты, их обжигал яркий свет прожекторов. Глаза бегают от одной фигуры к другой и не могут ни на чём остановиться — их было сотни. Неприятное зрелище вызывало лишь щекочущее жуткое чувство и ложные рвотные позывы.

«Это не искусство, это — уродство».

      — Так… вы ещё и скульптор? Довольно реалистично, даже слишком… но зрелище отвратительное, — Джин громко сглатывает вязкий ком слюны, продолжая рассматривать ужасающие скульптуры. А именно, скульптуры женщин полностью без конечностей, прикреплённых к стенам, как трофей пойманных жертв охотника. От них было только туловище, все они казались практически одинаковыми, лишь с небольшими отличиями. Их реалистичность пугала и доставляла ужас. Хотелось отвернуться. Они белоснежные куклы с одинаково скорбными лицами и длинными угольно-чёрными волосами. Алые губы ярко выделялись на их застывших мраморных лицах.       — Ты находишь это отвратительным? Для меня коллекция — прекрасна. Ты только посмотри, как они прекрасны в своей безмолвной тишине и простоте их традиционной красоты ликов. Не хочешь рассмотреть поближе? — Юнги отводит руку в приглашающем жесте, подойти ближе к экспонатам. Настоятельно не отводит глаз, ждёт ответа на приглашение. Джин медлит и прикусывает внутреннюю сторону щеки. Все его сигналы кричат об опасности, интуиция вопит о тревоге.       Сделав шаг вперёд, Джин осмеливается спросить севшим голосом:       — Вы… убийца моего отца? — боится услышать самый худший ответ на свой прямой вопрос.       Ладони мгновенно покрываются холодным потом. Всё тело напряжено до предела, готовое обвалиться сейчас на землю. Он слишком громко слышит своё дыхание и биение сердца прямо у горла, казалось, ещё немного и начнет плеваться кусками плоти своего главного органа. Медленно и неуверенно поднимает на хозяина дома глаза.       — Нет. Я не убивал его.       Юнги хотелось бы дополнить: «К сожалению».       — Если бы я всё-таки убил его — Намджун сделал бы со мной то же самое. Ты знал об этом?       — О чём же?       — Как Намджун относился к твоему отцу… Ну же, не хочешь посмотреть ближе? Вблизи она ещё прекрасней, уверяю, — ещё один шаг навстречу.       Подозрительно косится на выход. Он просто посмотрит, ничего ведь не случится?       — И как же?       Джин встаёт напротив одной «девушки» и чуть вздрагивает, когда холодные руки опускаются ему на плечи. Юнги стоял за спиной, веля внимательно смотреть, чтобы не пропустить момент истинной красоты.       — Он был очень привязан к нему, правильней было бы сказать: помешан на нём. Правда забавно? Вот только… Ладно, неважно, — мотает головой, сбрасывая ненужные и мелкие сейчас мысли, переводит всё внимание к своей работе. — Она самое удачное моё творение, — прикасается к ней и поправляет локоны тёмных волос. — Красавица. Я нахожу её моим шедевром — эту коллекцию. Вот только… Сейчас я понял, чего в ней не хватает.       Джин внимательно осматривает лицо экспоната перед собой, отмечая про себя, до мурашек по коже, реалистичность: эти длинные ресницы, изгибы лица и даже поры. Ему и раньше приходилось бывать на выставках с реалистичными скульптурами и инсталляциями, но эти были совершенно на ином уровне, что не говори про создателя коллекции, — он гениален. Другие, может, и напоминали живых людей, но от них всегда складывалось ощущение «резиновости» и фальшивость просачивалась. Здесь не было такого чувства, словно он смотрел сейчас на живую девушку перед собой, которая просто надолго закрыла глаза. Именно ощущение реальности наводило дрожь по телу.       На секунду даже кажется, что слышится тихое дыхание, но Джин сбросил эти абсурдные мысли на разыгравшееся воображение. Но ему снова почудилось нечто странное, будто ресницы едва-едва дёрнулись. Он начал усердней вглядываться, пытаясь понять, что же не даёт покоя от скульптуры. В один момент Джин с криком отпрянул назад. Он бы так и упал, если бы не придержали сзади. Девушка совершенно точно открыла глаза.       — Она! — Сокджин с ужасом смотрел на застывшее лицо. Глаза были закрыты. Но он совершенно точно видел её глаза, эти чёрные зрачки, смотревшие прямо на него. — Только что… она открыла глаза… моргнула, — Джин ведь видел, он не мог ошибиться. Чертовщина.       — Правда? — хозяин дома вплотную подошёл к своей части коллекции и притронулся к лицу, приподнимая за подбородок.       Сокджин с загнанным сердцем наблюдал, как подбородок легко поддаётся руке и приподнимается кверху, как пальцы, затянутые белой тканью, проваливаются в мягкость кожи, которая послушно продавливалась под них. Джин с криком упал на пол, неуклюже и с трудом хватая воздух ртом, будто он заново учился дышать.       — Конечно, ведь она живая, — Юнги глухо засмеялся и перевёл взгляд на окаменевшего парня, что с шокированными глазами смотрел на девушку: совершенно точно живую, она дышала и моргала, глаза бегали из стороны в сторону, ища что-то искали в помещении.       При виде Юнги, глаза девушки наполнились влагой и таким острым, бешеным страхом, расширяясь всё больше — этот страх наполнял и Джина, приросшего к полу. Он даже слышал её судорожное дыхание, совсем близко, ощущал кожей, и она покрывалась дрожью. Видит её оголённую грудь, высоко вздымавшуюся от дыхания, как она открывала рот и закрывала, точно как рыба, выброшенная на сушу, не могла вдохнуть и выдохнуть. Она хотела что-то сказать, но не могла.       Джин не мог пошевелить ни одной конечностью от цепенящего страха. Девушка напротив смотрела на него, совершенно не моргая, взгляд — всё, что у неё было. Она давала ощутить им все свои страдания, в которых тонул сейчас Джин, не сумевший отвести от неё глаз. В голове лишь белый шум, кровь слишком громкая, он слышал лишь этот громкий приток, ему почти больно от бойни, что устроило его сердце. Ноги совершенно не поддаются, он хочет встать. Колени дрожат, как при самом сильном морозе, пытается снова шевельнуться, но собственные ноги предают и разъезжаются в стороны, не в силах удержать опору. Джин снова падает на пол, как оленёнок только учившийся ходить.       — Моё искусство — высшее творение, шедевр, истина красоты, не столько от моих прекрасных «материалов», а сколько от сложности производства. Ты хоть представляешь, насколько это искусно почти не оставлять шрамов после ампутации конечностей? Поддерживать их жизнь, ухаживать за ними, следить за состоянием.       Юнги прохаживается вдоль своих драгоценных творений, мечтательно прикрывая глаза, с лёгкой улыбкой на губах. Теперь Джин видел его, его истинную сущность, его лицо складывалось воедино. С нарастающим восторгом и сумасшедшим огнём в глазах мастера, в его импульсивных жестах, походке, громким голосом с весёлыми нотками.       — Первым делом, я тщательно отбираю свои прекрасные цветы, перебираю среди множества и нахожу лучшую, созревший и прекрасный бутон. Сначала я делаю им полную диагностику организма: весь список их хронических заболеваний, история болезней, аллергии. Я забочусь о них, — в улыбке безумие, а его широко распахнутые глаза будут сниться в кошмарах. — Затем я удаляю им голосовые связки, держу их в чистоте и тепле, кормлю их. Потом ампутирую одну конечность за другой, они даже не чувствуют боли, только заснут, а на утро… нет одной ножки… на следующую ночь — нет ручки. Они содержаться полной изоляции, не знают дней, путаются, где ночь, а где день. Совсем скоро забывают и свои имена, и свои лица. В конечном итоге, их позвоночники частично протезируются, чтобы их легко можно было прикрепить к стержням стены. Оконченная и совершенная форма выставляется раз в месяц, чтобы поделиться с ценителями искусством.       Джин даже не заметил, как слёзы скатывались по мере описания этих операций над несчастными жертвами, которые для кого-то являлись лишь материалом. Каждое слово проникает глубоко в сознание. Прижимает руки к ушам — он больше не мог слушать эти чудовищные вещи. Упрямо отвергает саму возможность того, что это может совершать человек: хладнокровно и жестоко изувечивать тела, разбирать подобно конструктору. Издевательство над живым.       Становится по истине не выносимо: голова идёт кругом, его рвёт прямо на свои колени, собственная рвота перед глазами размывается спиралью. Джину страшно до смерти, он не может контролировать сильную дрожь по всему телу. Но потерять сознание и отгородиться от реальности ему не дают, влепив сильную пощёчину и грубо схватив за лицо, заставляя смотреть на себя. Джин не хочет смотреть, не хочет чувствовать на себе взгляд, студящий жилы, — в них чувствует свою смерть. Страх занимает каждое пространство в теле, мыслях и подсознании, при виде человека перед собой.       Сокджин беспомощно сидит в луже собственной рвоты, давится слезами и хочет сбежать, но не может, столкнувшись с тем, о чём никогда не мог подозревать. Он продолжает одними губами звать Намджуна, хочет кричать о помощи, но словно ему вырвали все связки, и он не может вымолвить и звука.       — Знаешь, насколько это страшно находиться в полной тишине выставочного зала, в беспомощном состоянии, не в силах ничего сделать? Остаётся только бесконечно долго слушать звук собственного дыхания и ужасающе громкое моргание сотни пар глаз? Вот и я не знаю, — Юнги проводит перчатками по мягкой коже щеки и упивается ужасом в этом выражении лица — в этом мире ничто не сможет заменить это удовольствие.       Мальчик под ногами только и напрашивается сломать его ещё сильней, растоптать хрупкость и уничтожить лёгкость.       — Я начал эту коллекцию, чтобы удержать у себя. Так они не смогут сбежать от меня… Эти девушки зависимы от меня в прямом смысле, я их Бог и их жизнь. Знаешь, как называется моя коллекция? — Юнги смотрит на знакомые черты лица и не может сдержать мягкой улыбки. Почти больно. — Я назвал её в честь твоей матери — «Джису». Знаешь, какая у меня замечательная идея? — Юнги приближает его лицо ближе и шепчет на грани слышимости. — Ты будешь идеальной деталью в моей коллекции.       Джин кричит громко, так, что раздирает горло, настолько сильно, что чувствует привкус крови. Он с силой зажмуривает глаза, лишь бы не видеть ничего, и впивается пальцами в свою голову. Сгибается пополам и истошно кричит в настоящей истерике, содрогаясь всем телом. Эта агония продолжалась бы вечность, если бы не вбежавший Намджун с Джиёном.       Крики резали на части. Намджун с ужасом думает, что опоздал, пока не оказывается рядом. Пытается обнять мечущегося Джина, но тот отбивается и не поддаётся, не переставая кричать и просить о помощи.       — Джин! Всё хорошо, это я! Посмотри на меня, посмотри, малыш, ну же, это я! Джин! — ему с трудом удаётся заставить его открыть глаза.       Увидев, кто перед ним, Джин цепляется за него, как за последний спасительный канат. Намджун в панике прижимает к себе, физически ощущая, как сильно трясло тело в его руках. Обнимает крепче и бесконечно винит себя — он не должен был допустить этого. Теперь он не отпустит Джина из своих рук, не позволит повториться этому кошмару, который сейчас творился с ним. Видеть его страдания оказалось невыносимым. Глазами, пропитанными чистой ненавистью, поднимает глаза на Юнги, посмевшего прикоснуться своими грязными руками к его семье, показать свою уродливую сущность. Намджун ещё заставит захлебнуться Белого ворона в крови, оставит умирать долго и мучительно.       — Юнги, — практически рычит, разрывая его по кусочкам у себя в голове. — Я убью тебя. Ты перешёл все границы, — Намджун уже собрался здесь и сейчас достать свой пистолет, направить дуло прямо в лицо и размазать его по стенкам.       — Остановись! — с силой сжимает локоть своего босса, приводя в чувство. — Остынь, поднимешь руку на главу клана Мин, и мы выйдем отсюда только вперёд ногами. Не делай того, чем ты даже не сможешь насладиться и пяти минут, — Намджун тяжело дышит и еле сажает свои эмоции на цепь. Отпускает рукоятку пистолета за пазухой и переводит взгляд на Джина, уткнувшегося в его грудь и не перестающего плакать.       — Я сотру твой уродливый род с лица земли.       Юнги только самодовольно ухмыляется и нагло смеётся в лицо на дерзкое заявление. Намджун сжимает зубы до скрежета и бережно поднимает на руки Джина. Намджун уходит прочь быстрыми шагами, иначе ничто его не остановит. Мерзкий смех провожает их до самых дверей.       — Я буду ждать представления, Ким Намджун… — шепчет, оставшись в полной тишине со своей коллекцией. Его переполняет воодушевление, и бабочки в животе щекотали своими крыльями, чувство — сродни ожидания чуда. Юнги жаждет и в нетерпении.       Чимин с интересом провожает всю уходящую делегацию второй семьи, как и все остальные. От его глаз не укрылось, как Ким Намджун выносил на руках своего приёмыша: бледного, как чистый снег, не перестающего дрожать, будто увидел нечто ужасное. Он изучает лицо Намджуна и чувствует в нём жажду крови — она исходит от него реками, долетая даже до него. Один вид говорит о том, что он готов убивать. После их ухода, проходит и сам виновник торжества и просит продолжать пиршество, извиняясь за своё долгое отсутсвие.       — Первый ход уже сделан. Как ты поступишь, феникс? — задумчиво произносит Чимин, делая глоток из бокала. Всё происходящее между этими двумя кланами было занимательным, за ними всегда было интересно присматривать. Чимин продолжит оставаться в тени дерева, где солнце не жжёт ступни, наблюдая за баталией и хлестающей кровью. И решит примкнуть к более удобному для себя варианту. Он уже знает имя победителя этого турнира.