«Джису».
От неё никогда не избавиться, даже после её смерти. Ей удивительным образом удаётся сметать всё на своём пути, напоминая всем о событиях давности, с чего начался этот ветер конфликта, набиравший обороты. Ушла и обрекла на вечную вражду два клана, как и своего единственного сына оставила меж двух огней, бросив в очаг пожара. Было ли что-то ценное для неё? Намджун не оставит этого брошенного ребёнка одного, станет ему оружием и щитом, но не позволить смерчу поглотить в свою пасть. «Тэхён, что ты думаешь об этом?» Тэхён читает очередную книгу, настолько глубоко уйдя в сюжет, что даже не замечает внимательного взгляда на себе. Жадно вчитывается в чернильные строчки и прикусывает губу, на каком-то моменте удивлённо охает и хмурится. Он всегда был везде, но не в реальности. Его невозможно было увидеть без очередной книжки под подмышкой, маленькая квартирка Тэхёна напоминала старую запыленную библиотеку. У него можно было найти всё, что угодно. «Фантазёр», — так о нём думал Намджун и широко улыбался, когда Тэхён пересказывал ему очередную книгу, за сюжет которой так сильно волновался. Он скажет ему не заморачиваться, ведь это всего лишь книга, но Тэхён виновато опустит голову. Намджун порой думал, что тому стоило бы быть проще и не принимать близко к сердцу каждую мелочь, относиться с лёгкой головой. Но у Тэхёна по-другому не получалось. — Налей мне чай, — Намджун болтает своей ногой с подлокотника дивана, в котором еле помещался. Старая пружина под ним скрипела и больно впивалась в бока. В такую ленивую, пасмурную погоду не хотелось что-либо делать, даже начинать. В квартире Тэхёна всегда было уютно, хоть дом и построили ещё много лет до его рождения, здесь было своё понятие уюта: полы скрипят, а соседи за стенкой порой буянят, и слышно каждый их чих, но ему так нравится. Здесь, когда Тэхён сидит на полу и читает, где повсюду стопки никуда не помещающихся потрёпанных книг, где зимой холодно до смерти, хоть сиди в семи куртках и пятью пар носках, а летом дышать невозможно. Здесь, где пахнет пыльной библиотекой, яблочным мылом, с горой немытых чашек в раковине, где в холодильнике не найдётся и крошки. Здесь, где Тэхён. — Ты же знаешь, у меня нет чая, — шум перелистывания страниц кажется Намджуну до жути родным. Тэхён морщит нос и скидывает книгу в сторону. Намджун не может сдержать смеха с того, как друг впопыхах вытирает уголки глаз длинным рукавом кофты. Изо всех сил пытается сдержать новый наплыв слёз, что делает его ещё забавней. — Прекрати ржать. — Ну чего ты опять? Иди сюда, — сгребает в охапку своими длиннющими руками, Тэхён сопротивляется, но быстро сдаётся. Проходили, из этой хватки не выбраться. Намджун улыбается и дёргает за щёку, передразнивая плаксой. — Не смешно! Это действительно грустно! — порой Тэхён слишком эмоционально воспринимает всё, впитывает в себя, как губка, а выжимать обратно не хочет, так и остаётся в нём сотни слоёв налёта. Иногда Тэхён был слишком сентиментальным, размышляя о каждой крупице и пылинке — эту его черту Намджун считал крайне милой. Мягкость души, до которой страшно дотронуться — боишься повредить тонкую оболочку. Они полные противоположности. В Намджуне было много силы и решительности, он никогда не колебался, имея толстый панцирь и шипы. В этой силе нуждался Тэхён, как маленькая черепашка, прячась за надёжной защитой, и Намджун был совершенно не против стать ему панцирем; ведь его хотелось только оберегать от всего внешнего и всего, что могло разрушить эту натуру, которая так полюбилась. Тэхён не был ни на кого похож. — Значит, такова была его судьба. — Ты жестокий. Никто не достоин такого конца… — Даже самые отвратительные люди? — Конечно, все имеют право на счастье, не смотря на ошибки, какими страшными они бы не были. Намджун думал, насколько он стал бы отвратительным человеком в глазах Тэхёна. Что бы он сказал на это? Пользоваться добродушностью человека, чтобы быть ближе к нему, врать в лицо. Но он не может по-другому, боится спугнуть и потерять безвозвратно — это самое страшное в настоящий момент. «Я люблю тебя. Как же сильно я тебя люблю», — его нелепое признание никогда не дойдёт до него, Намджун позаботится, чтобы эти слова никогда не вырвались. Но иногда… они скребут по груди, бьются по стенкам горла, желая вырваться, оставляя кровоточащие раны. Что-то ломается, когда Тэхён стеснительно смотрит на красивую девушку, когда они сидят в кафе, как печально провожает взглядом их общую знакомую, в которую безответно влюблён последние месяцы. Тэхён влюбчивый ужасно, но стеснительный ещё больше. Намджун не хочет слышать от него про очередную любовь всей его жизни, с которой даже не заговаривал. Не хочет, но болезненно выдавливает улыбку и пытается шутить. Тэхён не знает, какой замечательный, самый прекрасный человек, которого он знал за всю жизнь. Он как редкий оптический обман: слишком красивый, чтобы быть реальным. Что бы он сказал на это? Он почти нереальный, таких добрейших людей просто не бывает, смотрящих на мир чистыми глазами, без намёка на разводы в этой прозрачной чистоте. Тэхён может разглядеть нечто хорошее в самых безнадёжных людях. Намджун не может так, он просто не замечает этого, делит мир на чёрное и белое. А Тэхён мог между ними разглядеть тысячу оттенков. Не все обладают глазами созерцателя и душой младенца во взрослом возрасте. Их жизнь кардинально меняется, когда наступает этот день, о котором Намджун будет жалеть всю жизнь. Лето тогда выдалось особенно жарким, но никто не жаловался, потому что лето — сезон пляжа, солнца; они молоды и красивы, жаждут лучшей для себя жизни, живут жадно и прыгают в это море с головой, таскаются по нескончаемым сумасшедшим вечеринкам, чтобы напиться до беспамятства. Намджун тогда совершает ошибку, силком вытащив Тэхёна на очередную вечеринку своих друзей. Он часто таскал его по тусовкам, чтобы он совсем не утонул среди гор своих книг и не умер от голода. Но истинная причина скрывалась в желании чёрной души Намджуна: испортить эту чистоту, чтобы быть достойным её. Тэхён всегда соглашался с уговорами, и уверял, что без него будет лучше, если честно, ему такие тусовки были не нужны, но он не мог отказать напору друга. Он ощущал себя крайне лишним среди золотой молодёжи города, но ему всегда удавалось быстро вписаться. Тэхёна не любить было невозможно, после выпивки он мог заговорить до смерти любого. Он знал ответы на любые вопросы, с ним всегда было интересно болтать. И все друзья Намджуна звали его феей, в шутку называя самого злой ведьмой, что держит в заточении эту самую фею, когда он не привозил его с собой на вечеринки. Она пила банановый дайкири из бокала с розовым зонтом — первое столкновение Тэхёна с ней, грациозно восседавшей на лежаке в своём блистающем бикини. Тэхён тогда не мог оторвать от неё взгляда — это было нечто невозможным для него. Она магнитом притягивала всех, кто её видел, и не первый раз. Взгляд скользит по её отточенному профилю, словно созданный лучшим античным скульптором классицизма: высокий нос и идеальная форма губ с заострёнными кончиками верхней губы, длинные ресницы. Тэхён всё смотрел на неё, а она не удостоила его и взглядом, ведь на неё смотрят тысяча глаз с восторгом, влюблённостью, завистью и ненавистью. Она раздражённо отмахивается от говорившей ей девушки, плавно вставая с лежака. Та оскорблённо вскидывает голову и смотрит с презрением ей в спину, но не смеет сказать и слово вслед. Тэхён так и стоит, приоткрыв рот, наблюдая, как она идёт в его сторону. И ведь так даже не ходят: невозможно передвигаться на ногах так плавно, в каждом движение ощущалась грация и гибкость. Горделивый и безразличный взгляд проходит сквозь него, она хмурит брови, осматривая всех людей у бассейна. Все провожают свою богиню немым восторгом в глазах. Она была самая красивая, и она это знает. Взмахивает своими угольно-чёрными волосами и ищет кого-то в толпе, но натыкается на него: совсем глупо выглядевшего с открытым ртом, за что Тэхёну становится стыдно, и он смущённо опускает голову вниз. Стук каблуков и остановившиеся перед ним носки чёрных туфель. Его окутал шлейф приятного аромата. Так люди не могут пахнуть: свежесть, как от чистейшего воздуха в горах, и едва уловимыми бутонами роз. Богиня — так он зовёт её и готов положить себя на алтарь, с преподнесённым кинжалом, в жертву. — Оппа, ты же говорил, что не придёшь, — Тэхён удивлённо поднимает голову и осознаёт, что она шла вовсе не к нему. Смотрит на свою богиню, обнимающую его друга. Намджун раздражённо отодвигается от неё, смахивая с себя её тоненькие ручки, но она и вовсе не замечает раздражения, только улыбается по-кошачьи и ластится ближе. Намджун просто сдаётся под её напором и даёт делать с собой всё, что она хочет. — Спасибо, мне понравился, — машет перед лицом своей рукой, бренча браслетом «Картье», ярче улыбаясь. — А где тот, что я дарил тебе на прошлой неделе? Уже надоел? — Намджун треплет её по волосам, она тут же хмурится и ворчит за испорченную укладку. Тэхён замечает, как она, холодная и неприступная, становится совершенно другой рядом с Намджуном: расцветает, словно сбрасывает корону ледяной принцессы, являя свою солнечную красоту. Тэхён не понимает щемящего чувства внутри, зажимает губы и наблюдает за происходящим. — Мне не понравилось. Бред какой-то, а не дизайн. Хочу что-то именное и только для себя. Может, ты поможешь мне с дизайном? У меня есть парочка идей! — Джису, ты непостоянная и избалованная. Это стоило кучу денег, ты разве не хотела его? — для Намджуна это обыденное дело. Он часто дарил ей дорогие подарки, на которые она тыкнет пальцем, иногда и по своей инициативе. Ему не сложно, а ей приятно. Между ними было так принято, оба не делали из таких знаков внимания нечто особенное. Джису была просто такой — для неё хочется делать такие вещи: дарить дорогие побрякушки, чтобы она выглядела красиво, улыбалась и была лучшей из лучших. Она и была ей. — Не обеднеешь. Я ведь нравлюсь именно такой? — кокетливо щурится в улыбке, проводя наманикюренными пальчиками по плечу парня, — со стороны это выглядело бы как флирт, но если это были бы не Джису и Намджун. Только сейчас она замечает на себе взгляд, обжигавший ей лицо, и переводит внимание на человека рядом. — Кто это? — она заинтересованно оглядывает нелепого юношу перед ней. Он нервно мнёт подол своей лёгкой рубашки, поправляет спадающие очки, то и дело смаргивает отросшую чёлку. Но даже среди всей этой неловкой оболочке, она видит в нём то, что не может и сама понять. Если смотреть вскользь — обычный мальчишка, такие, как он, толпами за ней бегают и восхищённо провожают взглядом в коридорах университета, но слишком низко летают для её высоты полёта, и она их никогда не удостоит взглядом. Но она с первого взгляда смогла в нём разглядеть что-то, что заставило её смотреть, не отрываясь, на часто моргающие длинные ресницы, искусанные губы и едва заметный румянец на щеках, даже все россыпи родинок на смуглой коже. — Тэхён — мой друг. — И почему я до сих пор не знала про твоего очаровательного друга? — Вот именно поэтому и не знала, — Намджун недовольно смиряет её взглядом, то, как она смотрит на него, изучает — раздражает. Джису везде совала свой нос, она должна была знать всё о его жизни, хотела иметь власть над ним. В её стиле контролировать близких ей людей — такая у неё натура. Иногда ему хочется придушить Джису, прямо как сейчас. Именно ей он не хотел показывать эту часть своей жизни. Не хочет делиться Тэхёном, не хочет, чтобы именно она на него смотрела, прикасалась, слышала его голос. — Ну же, Намджун, друзья ведь всем друг с другом делятся. Нельзя так жадничать, солнышко, — в привычной манере заправляет длинные волосы за ухо и смотрит на Намджуна. Улыбается, а в глазах костёр разгорается, черти углей подкидывают — на этом костре будет гореть он сам, знает чёртову Джису, как себя самого. Она не просит делиться, она наглым образом, бесцеремонно возьмёт с его рук, не спросив разрешения. Джису с детства всё преподносили на блюдечке с золотой каёмкой, кормили с ложечки, обмахивая свою госпожу. Такой, как она, не нужно просить разрешения. Единственная, горячо любимая, дочь своего отца, которой позволено абсолютно всё, даже играть с ним, как ей того захочется. И Намджун позволит ей это в силу их с ней отношений. Традиции в семье Ким важней всего. — Ненавижу тебя, Джису, — она опять это сделает. Истопчет, как и в детстве, его игрушки, будет смеяться и танцевать над его сожжёнными в пепел чувствами. В конце концов, любимая игра Джису — прощупывать его на самые больные места, подталкивая ближе к краю. — Может, ты пойдёшь и возьмёшь нам всем по коктейлю? — алые губы растягиваются в притворной улыбке. Взгляд Джису совершенно холодный, такими глазами можно порезаться по неосмотрительности. Подобные ей глаза бывают у бесчеловечных убийц, жестоких и лишённых чувств. Джису могла поставить одним взглядом любого мужчину на колени, и не только потому, что искусно владела тати*, обучаемая мастерству владения меча наравне с братьями. В ней имелась врождённая неиссякаемая сила, уверенная сталь в голосе и гордость. Они с Намджуном очень похожи — в этом и была проблема, как вечная война за главенство идущее на подсознательном уровне инстинктов. Джису и Намджун были созданы по образу и подобию друг друга. Они вдвоём были идеальны, вместе, как грани бриллианта, связь крепкая и нерушимая. Таков и был изначальный план вселенной. — Нет, мы не можем остаться. Тэхён, нам пора, — цедит каждое слово и сверлит её взглядом, таким же, каким она смотрит на него. Тэхён чувствует эту напряжённость между ними, она исходит от них искрами и немного хочет сбежать, боится попасть в разгар огня между ними. Но совсем чуть-чуть хочет остаться, чтобы осознать, что девушка перед ним реальна — не больная фантазия мозга. — Но мы только пришли, — сжимает рукав друга и смотрит с надеждой, что они останутся, и ему будет позволено немного побыть с ней на расстоянии вытянутой руки. Намджун от слов не отказывается. — Жаль, что нам не удалось познакомиться поближе, Тэхён, — Джису протягивает свою руку, но её резко и грубо перехватывают. Намджун приближается неприлично близко к ней и шепчет так, чтобы Тэхён их не услышал. — Убери свои руки, не смей к нему прикасаться. Или, клянусь, к свадебному алтарю ты пройдёшь без них, моя любимая невеста. Ну, чего ты хмуришься, милая? Люблю тебя, — целует в щёку, чувствует её нарастающую злость и улыбается шире. Подхватывая за руку Тэхёна и тянет к выходу. Джису остается только глотать свою обиду. Она не может смириться с мыслью, что ей только что угрожали. Возмущённо хлопает ресницами и провожает взглядом этих двоих до тех пор, пока они и вовсе не скрылись в танцующей толпе. — Какого чёрта? — злится ещё больше, она не привыкла получать отказ, ведь с ней так не может быть. Если захочет — возьмёт силой. Хоть с руками Намджуна отдерёт, но получит своё. Отчего-то эта совсем короткая встреча вызвала в ней буйство эмоций, зародив огонёк интереса, перерождающийся в костёр. И мысль об этом неловком пареньке греет изнутри, заставляет улыбнуться. Джису всю передёргивает в страхе — она совершенно не знает с чем столкнулась, и ей это не нравится. Как и то, что Намджун встаёт стеной перед тем, кого она уже хочет увидеть, и непременно это сделает. Она вновь злится на Намджуна, на себя и на непонятные эмоции, которые ей не понятны. Каблуки цокают в сторону бара, все без вопросов расступаются при виде злых метаний глаз. Неожиданно перед ней возникает девушка, перегородив путь, но у Джису совершенно нет терпения и времени на неё. Оказавшись в шаге, она просто скидывает «преграду» в бассейн. Все взгляды устремлены на неё и на бедную девушку, бултыхающуюся в бассейне, с растёкшимся макияжем и испорченной причёской. — Какого хрена?! — она возмущённо кричит на неё, пытается выбраться, но вновь соскальзывает обратно. Никто и не пытается ей помочь. Джису наблюдает за её жалкими попытками секунды две и идёт туда, куда направлялась ранее, не обращая внимания на крики в спину. Уже сидя за барной стойкой, нетерпеливо набирает номер. — Тэхён. Ошивается рядом с Намджуном, узнай всё о нём. Его адрес должен быть у меня через час, ясно? — твёрдо распоряжается и раздражённо вздыхает от непрекращающихся криков на заднем фоне. Мокрая до нитки девушка подлетает к ней, выглядя на гране истерики. Но сейчас Джису глубоко не до её претензий, и она, схватив первую попавшуюся бутылку, ударяет по ней, не целится, но попадает в голову. Девушка падает на пол с болезненным воем и, кажется, теряет сознание. — Да заткнись ты уже, — сбрасывает вызов и продолжает пить свой дайкири, ничуть не обременённая чем-либо. Спустя неделю Тэхёна так и не отпустили мысли о ней. Он продолжал прокручивать в голове момент, когда их взгляды столкнулись, каждый раз улавливая для себя что-то новое, бережно перебирая воспоминания. Она была не такой, как остальные девушки, — он это почувствовал с первых секунд. В тот день Тэхён изрядно вымотал Намджуна, расспрашивая о ней всё. Теперь знает, что её любимый цвет — белый, любимый аромат, ей нравятся пляжи и спорткары, что она отлично владеет тати и боевыми искусствами с восьми лет. Но ему всё ещё не совсем удавалось понять, какие отношения между Джису и Намджуном. Тэхён просил рассказать о Джису всё, но злился непонятно почему, когда Намджун плохо про неё говорил. «Своенравная сучка» — вовсе не клеилось с образом богини. Они даже чуть не поссорились из-за этой темы, но Намджун говорил, что просто называет «вещи» своими именами. Тэхён не понимал, почему друг злился каждый раз при упоминании девушки. Сегодня Намджун к нему не заглянул после учёбы, как обещал, сказав, что собирается на семейный ужин. Тэхён уже спланировал свой уютный и тихий вечер, заказав пиццу и собираясь насладиться одиночеством, прочитав перед сном книгу, которую он откладывал специально для такого вечера, чтобы никто не смог потревожить его. Настроение отличное, чувствуется лёгкость и какое-то воодушевление. Пританцовывает и приглушает освещение, оставив только слабый свет бра у дивана. Наконец, раздаётся звонок в дверь, и он вприпрыжку идёт открывать, напевая под нос весёлую мелодию. Но в ту же секунду замирает, забыв, как дышать. Открывает рот, чтобы сказать хоть что-то, но безуспешно закрывает — в голову не идёт ни одна мысль. Перед ним стоял вовсе не доставщик пиццы, а та, что похитила его голову и забрала с собой. Хотелось ущипнуть себя, навязать себе, что это не мираж перед ним. Джису выглядит всё так же превосходно, смотрит на его смятение, улыбается и молчит. Сегодня у неё ярко подкрашенные кошачьи глаза и красные губы, от неё всё так же изумительно веет горной свежестью и нежными, только раскрывшимися, бутонов роз. От неё ощущение рассвета с чистейшим утренним небом, с каплями росы и влаги в воздухе. Тэхён дышит через раз, пристально изучая аристократичные черты лица, и всё так же не может оторвать глаз. — Так и будешь держать у порога? — откровенно веселится с этого смышлёного паренька. Замечает смущённую улыбку и проходит внутрь, когда хозяин квартиры отпрянул от двери, как огнём обожжённый, стоило ей приблизиться. Джису сразу улавливает лёгкий, ненавязчивый запах яблочного мыла и старых запылённых книг, в воздухе летает атмосфера уютного пристанища, дом больше похож на её летний домик на дереве из детства. В ней поселилось бесконтрольное желание показать ему их домашнюю библиотеку. — Откуда ты узнала, где я живу? — удивлённо интересуется и следит за осматривающейся девушкой. В его серой квартирке она смотрелась крайне инородно в красивом красном платье. Джису, как казалось, без особого интереса смотрит на скромные апартаменты и садится на диван. — Намджун сказал? — Он бы ни за что не поделился такой информацией, — под удивлённый взгляд снимает свои туфли и блаженно потягивается, забираясь полностью на диван. — Чертовски удобно, — улыбается обезоруживающе и как-то по-детски непосредственно, на что Тэхён хлопает глазами и не может соединить воедино эти два образа. Внезапно раздаётся дверной звонок, выведший его из транса. Вернувшись с коробкой пиццы, застаёт девушку, уже лежащей во весь рост на диване и листающей его книгу. Заметив его, она с восторгом смотрит на пиццу, в её глазах такая неподдельная радость, что губы сами расплываются в ответной улыбке. — Пицца? — она с блаженством прикрывает глаза, от вкусного аромата по всему дому. Неожиданно раздаётся жалобный звук её урчащего живота. На удивление, она нисколько не смутилась, даже самую малость, на что Тэхён громко и заливисто смеётся. Джису замирает и не может понять этого волнующего, щекочущего изнутри, чувства. Но готова подтвердить, что готова слушать этот смех каждый вечер, день и утро. Парень, заметив её ступор, мгновенно перестаёт смеяться и неловко чешет затылок, опустив пиццу на стопку из книг. — Эм… будешь? — Я жутко голодная, может, закажем ещё токпокки? Сто лет их не ела, — говорит уже набитым пиццой ртом. Тэхён никогда бы не подумал, что такие девушки ходят в такие дома, общаются с такими, как он, и могут есть не только изысканную кухню, но и уличную. Джису сейчас вела себя совершенно просто, без грамма напыщенности, как соседская девушка, которую он знал всю жизнь и играл с ней в одной песочнице. — Чего не ешь? Вкусно! Чёрт, меня будут ругать за лишний вес! Ну, один раз можно, правда? Свалю всё на Намджуна. — Значит токпокки? За столом сидят несколько человек, но никто из них ещё не притронулся к еде. На двух концах стола сидят двое мужчин в возрасте явно недовольные сложившейся ситуацией. Намджун раздражённо постукивает пяткой, он вообще не должен быть здесь, только теряет время, вместо этого предпочёл бы Тэхёна — они собирались посмотреть сегодня фильм. Ведь сегодня их суббота фильмов, а торчать здесь, среди угрюмых взрослых, которые вот-вот собирались выяснить отношения, — последнее, где хотелось бы провести выходные. Глава дома нервно ударяет по столу кулаком, сверлит один пустующий стул, посуда дребезжит и чудом остаётся на месте, его жена обеспокоенно смотрит на него и кладёт свою руку ему на плечо. — Где носит эту чертовку?! — несдержанно кричит и вновь подзывает своего подчинённого поторопиться с поисками одной особы, которая испортила всем ужин. Отец Намджуна лишь тяжело вздыхает и отводит взгляд к сыну, думая, стоило ли оно того. Такое обращение с его семьёй — вверх наглости, но всё же сдерживает свои язвительные комментарии. — Дорогой, успокойся, уверена, она уже в пути. Тебе нельзя нервничать. — Думаю, мы прождали достаточно. Перенесём этот ужин на другой день, — глава семьи Ким встаёт с места под удивлённый взгляд своей жены, но она покорно встаёт следом. — Нет смысла обсуждать свадьбу без невесты. — Сожалею, что получилось так некрасиво с нашей стороны, — извиняется за свою непутёвую дочь и опускается в поклоне. — Мы обсудим дату следующей встречи. Позвольте проводить. Уже сидя в машине со своей семьёй, Намджун слышит все оскорбления в адрес невесты от родителей, но ему глубоко плевать, сейчас он хочет побыстрей поехать к нему. Он ужасно соскучился по Тэхёну за этот день. — Несносная девка, у неё никаких манер! Неудивительно, учитывая из какой она семьи, совершенно не чтит традиции, ведь есть обязательства и договорённость. Из-за неё всё полетит к чертям! — негодовал отец нервно стуча тростью. — Как только она станет твоей женой, усмири её дикий нрав. Если в этой семье позволяется всё, то в нашей — она не сможет больше вести себя как принцесса и делать всё, что вздумается. И идти им навстречу было глупостью. — Дорогой, не нужно быть таким строгим к ней, Джису взбалмошная, но она отличная кандидатка и важное звено в наших планах. Без неё будет никак, потому будь терпимей. Ты ведь не предпочтешь воевать с ними? — Ты права, милая. Но это просто возмутительно ставить нас в такое положение, я не позволю так обращаться с моим сыном. — Высадите меня поближе к центру, позже поймаю такси, — бросил водителю Намджун, всматриваясь в окно и думая купить выпить по пути. Отец смиряет его недовольным взглядом, ровно как и мать. — Куда ты собрался? — ледяным тоном пригвождают обратно на сиденье. — Опять к своему оборванцу? — Намджун зло смотрит на него таким же холодящим жилы взглядом, что отец чуть тушуется, не ожидая от сына такого. В этих глазах веет морозом, и чернота на дне пугает даже главу клана. Он приближается к отцу ближе, смотрит прямо в глаза, не моргает и чеканит каждое слово: — Я никому не позволю его так называть. Даже тебе, пап, — после вылетает из машины и идёт прочь. В нём кипит ненависть, настоящее жерло вулкана и лава чёрной ненависти ищет выхода, и он не уверен, что сможет сдержать её. Ему хочется выколоть глаза всем, кто смотрит на него, вырвать языки тем, кто говорит о нём. Хочет спрятать от глаз и не позволит никогда кому-либо причинить ему боль, даже себе. Поэтому он будет молчать, глотать вновь и вновь свои чувства, пихать поглубже внутрь, давиться ими, но не позволит нарушить его спокойствие. Его любовь превращалась в злобу. Первым делом замечает, что дверь не заперта, за ней слышатся голоса и смех. Он моментально хмурится, думая, кого Тэхён мог пригласить, кроме него. Зайдя внутрь, застывает и мрачнеет в два счёта. Только что ещё один процент любви обращается в злость. С силой сжимает кулаки, чтобы не ослушаться своего правила — не бить женщин. Если бы не два обстоятельства: Тэхён и наличие пушки — он бы тотчас же пустил ей пулю в лоб. Но не может за её отсутствием и долгом перед семьёй, соглашением между кланами, сводом правил и тысячи «но». Заставляет себя успокоиться, но это удаётся с трудом, видя на Джису растянутую футболку Тэхёна с тупым принтом Star Wars и пятном какого-то соуса. Она выглядит такой домашней и обжившейся, так хорошо вписывающейся в обстановку дома. Джису не должна быть здесь, рядом с ним, она должна была быть час назад на семейном ужине в ресторане, обсуждать их блядскую, никому не нужную свадьбу. Но не рядом с ним. — О, ты всё-таки пришёл? У нас остался последний кусок пиццы, будешь? — Тэхён и вовсе ничего не понимает, не знает, какая борьба в нём идёт, глупо хлопает ресницами и наивно улыбается, тянет к ним. — По одной причине пришлось отменить ужин, — говорит с нажимом и косится на Джису, та лишь пожимает плечами и продолжает что-то жевать, распространяя везде крошки от пиццы. И один её беспечный вид раздражает до посинения. — Ох, жаль, — Джису притворно улыбается, чем добивает его, специально действует на нервы и подсаживается ближе к Тэ. — Где твоя одежда? — Тэхён немного пугается такого тона своего друга и не понимает, какого чёрта он опять злой. — Платье жало, но мама настояла на том, чтобы я надела именно то, что ты выбрал. Вкус у тебя отстой, — шарит в принесённом им пакете. — Ого, ты и выпивку принёс? Обожаю тебя, — принимается сразу же открывать банку пива. — Что тут вообще происходит? — не выдерживает Тэхён, чувствуя себя здесь третьим лишним. Атмосфера напрягается с приходом Намджуна, воздух густеет, выдавая нескрываемое негодование. И злится на то, что чего-то не знает, чувство, будто его держат за дурака. Двое мгновенно затихают, отводя взгляды. Никто из них не хотел говорить правду по своим причинам. От таких далёких сейчас воспоминаний отрывает вдруг включившийся свет. Намджун заторможено поднимает голову и замечает мягкую улыбку на Чонгуке. Он выглядит уставшим и сонным, так хорошо вписывающийся в эту неспешную обстановку и тишину дома, что стало редкостью. — Почему сидишь в темноте? — подходит совершенно бесшумно, то ли его уставший мозг перестал на всё реагировать. Оказавшись сзади, обнимает со спины и укладывает подбородок на напряжённое плечо. — Не спится. Он уснул? — откидывает назад голову, на секунду позволив себе прикрыть глаза. Чонгук на его вопрос тяжело вздыхает перед ответом. Намджун замечает пару царапин и небольшие синяки на его руках. — С трудом, но да. Под лошадиной дозой снотворного, — удаётся даже выдавить из себя что-то похожее на смешок. Чонгук прикрывает глаза, изрядно вымотавшись с мелким и сейчас хочется только спать, ощущая мягкое тепло чужого тела и размеренное дыхание. — Поаккуратней с таблетками, — вяло посмеивается, но в груди дыра разрастается. Уложить спать Джина стало теперь их большой проблемой. После злосчастного ужина в особняке Мин он лишился сна. Джина мучают кошмары, теперь он не может сомкнуть глаз без снотворного, а когда бодрствует, то выглядит он и вовсе неживым: смотрит насквозь, совершенно не отличает реальность от большой дозы успокоительных. Без них его тревожность достигает своего края, он боится каждого шороха, своего отражения в зеркале — перерастало в настоящий психоз и паранойю. Джин заставлял Суджон наглухо закрывать все окна в доме, чтобы не просачивался ни один лучик, запирать все двери, в страхе, что за ним придут и убьют. Намджун удвоил охрану в доме, но даже тогда Джин не успокоился, всё неустанно повторяя, что его хотят убить, уверяя в этом всех вокруг. Пару раз Джин украл из кабинета заряженный пистолет, чтобы обезопасить себя, даже не смотря на охрану вокруг дома и за дверьми его комнаты. И одной ночью чуть не пристрелил Чонгука и сделал бы это, если бы он не был бы более ловче и отобрал оружие. Каждый раз, когда Сокджин смыкал веки он видел себя — не в состоянии произнести звука, с креплениями на спине и голове, намертво прибитым в стене, он не мог пошевелить пальцами, потом в немом ужасе осознаёт, что у него нет конечностей и культя аккуратно зашита. Всё, что он чувствовал — ужасающе медленное время, он был в этом кошмаре мучительно долго, словно всю жизнь, не в силах шевельнуться, произнести ни одного слова, попросить о помощи, только тишина его личного ада, в котором единственным шумом были взмахи тысячи ресниц рядом. Слишком громко, до разрываемых висков и слишком тихо для кромешной темноты, сковывающей его беспомощное тело. Но будто этого мало и его воспалённое сознание вырисовывает бледный образ его главного гостя кошмаров — Мин Юнги, что смотрел на него широко распахнутыми безумными глазами, его животный оскал с остро заточёнными клыками, что жаждали откусить от него кусочек, его лицо в кровавых брызгах, с потемневшими от крови волосами и в руках у него скальпель, что с каждой секундой всё ближе к лицу.«Ты будешь идеальной частью моей коллекции».
Сокджин просыпается от удушья, от жары в горле пересохло. С трудом разлепляет ресницы и заторможено пялится в одну точку, от всех пичкаемых ему таблеток он странно себя чувствует, медлительно и словно в каком-то прозрачном коконе, где все звуки и изображения доходят до него искажёнными и замедленными. Что-то рядом движется и пятно расплывается в сторону, над ухом раздаётся приглушённое мычание. Он поднимает голову кверху и видит умиротворённое лицо Чонгука, только сейчас заметив кольцо крепких рук, вокруг своего тела. От пристального наблюдения мгновенно просыпаются и открывают глаза. Джин впервые за всё время ощущает полноту чувств, может прочувствовать эти улыбающиеся ему глаза и тепло от тела, ничего не говорит и жмётся ближе, утыкаясь носом в ворох смятых складок ткани на крепкой груди. Чувствует себя самым защищённым в мире. По голове гладят широкой шершавой ладонью, разглаживают топорщащие прядки розовых волосков, прижимают за голову ближе к себе и наигранной драмой спрашивают: — Не будешь стрелять в меня? Чонгук впервые выспался за всю неделю. Он ненадолго переехал к ним, поддержать Джина в нелёгкий для него период по инициативе Намджуна. И тому правду стало полегче от присутствия близкого человека. Чонгук был тем, кому Джин мог полностью доверять, ведь это его любимый хён. Джин тихо выдохнул, опаляя горячим дыханием кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Он поднял на него глаза полные вины. Сейчас, когда реальность к нему вернулась, пришло сожаление о случившимся в ту ночь. Тогда он попросту не разбирал ничего в темноте и в один момент ему показалось, что к нему кто-то пробирался сквозь мрак комнаты. И как же он счастлив, что Чонгук успел в момент выстрела увернуться и выбить с рук заряженное оружие. До сих пор Джин поражён его мгновенной реакцией и не менее счастлив. — Прости… я правда… — но его прерывают, приложив пальцы к губам, собиравшиеся посыпать на него поток извинений. — Всё хорошо, — Чонгук обнимает ладонями его лицо и заглядывает в глаза. — Я жив, ты жив, всё хорошо. Жизнь не заканчивается на одном моменте, ты должен продолжить жить, как раньше. Ничего не изменилось. Ты — Ким Сокджин, и у тебя будет много плохих дней, но ты должен оставаться сильным, как Намджун. Ходить так же в школу, бесить Намджуна, заглядывать ко мне в зал, спускать деньги на шмотки и коктейли в лучших барах города, быть самым красивым и вредным. Ведь это всё ты? Прошлое твоих родителей не имеет к тебе никакого отношения, что бы там не произошло. Не думай об этом и не давай взять плохим мыслям контроль над собой. Джин смаргивает пару раз и кусает губу, это «всё хорошо» Чонгука ложится тёплым маслом на сердце, отгоняет тревогу, заставляет обретать уверенность. Слова хёна всегда много для него значили, имели высокую цену и вес. — Я… Поможешь мне вспомнить? Намджун, сидя за утренним кофе, с удивлением уставился на появившихся Чонгука с Джином. Вопросительно смотрит на Чонгука, на что получает утвердительную улыбку, и немного успокаивается. Сокджин тут же подлетает к нему, чуть не разлив кофе ему на рубашку. Прыгает на колени и крепко обнимает, ребячески утыкаясь ему в ворот. — Ты ведь таблетки не перепутал? — спрашивает у Чонгука, подозрительно косясь на слишком активного за последние дни младшего. — А это был бы неплохой вариант. Почему ты не подкинул эту идею пораньше? Не успевает Намджун ничего ответить, как Джин неожиданно чмокает в губы и широко улыбается, выглядя при этом и правда немного безумно. — Я безумно скучал! Намджун искренне рад его возвращению. Чонгуку всегда удавалось лучше ладить с ним, сказать нужные слова или утешить. В понимании чувств людей он был лучше него. В голове делает уверенную галочку над «привести в чувства Джина», теперь его тяготит другое.***
— Что предпочтёшь? Белое или красное? — Сегодня, может, нечто розовое? — отвечает Намджун, не скрывая своего хорошего настроения. В кабинете приглушённое освещение, но даже так он замечает подозрительный прищур собеседника. — Ты сегодня в приподнятом настроении, — разливая вино по бокалам и ставя один из них перед своим гостем. Сам он встаёт у окна и задумчиво смотрит вниз с высоты птичьего полёта. — Если ты посодействуешь, оно станет ещё лучше, — замечает едва заметную ухмылку Чимина и ставит бокал на столик, сцепив руки в замок. — Для меня люди, как музыкальные инструменты, а я же — искусный музыкант. Они как музыкальные композиции, порой гармоничные и красивые в своей уникальной аранжировке, а некоторые диссонирующие, которые даже слышать не хочется. Хочу создать сладкий и мелодичный звук, по всем канонам и правилам. А наш общий знакомый — поэт и психопат. Действует своенравно, грубыми движениями кисти, игнорируя все правила, которым следовали ни один век. Импульсивный и полагается лишь на свои эмоции. Чимин прохаживается по своему кабинету, задумчиво осматриваясь, и останавливается у полок с антиквариатом. Эта патология коллекционирования у них с Юнги общая, оба страстно влюблены в искусство, часто пересекаясь на мероприятиях такого рода, падки на собирательство древних артефактов и антиквариата, шедевров изобразительного искусства и прочее, что Намджуну не понять. Чимин берёт в руки тонкую флейту, долго смотрит и крутит в руках, словно пытаясь разглядеть в ней больше, чем просто инструмент. — Эту флейту подарил мне Юнги в честь нашего соглашения, — говорит Чимин и делает долгую паузу. В его глазах ни капли эмоций — они пусты, на дне этих тёмных зрачков невозможно ничего разглядеть и найти. — Она сделана из кости моего отца. Знаешь, мы новое поколение, свергшее старое, и молодая кровь прямо-таки кипит силой. Ты так не думаешь? — Ты бывал на его выставках? — Намджун крутит в руках бокал, наблюдая за розоватой жидкостью, думая о своём. — Да, и не раз. Зрелище… не сказать изумительное, но не лишённая своей грации и элегантности. Общего у нас с ним только искусство. Но всё же, я сторонник традиционного искусства, а эта экспрессия крайне утомляет глаз. — Это представление, но для кого? Манера исполнения неряшлива и уродлива, мне не по душе такая экспрессивность. — Это серенада. И не будем гадать для кого, мы её все отлично знаем. Давай я сыграю тебе? Чимин касается губами флейты и начинает играть. Намджун, не заинтересованный в музыке, находит что-то для себя в этой странной и тягучей мелодии, словно тянущейся из губ Азазеля, притягивая и сгущая темноту таинственными звуками. Мелоди пропитывает стены этого тёмного кабинета. У Намджуна хорошее чувство на этот счёт. Сегодня он выпустит из поводка Чонгука на прогулку, а кость уже давно готова, стоит лишь её бросить.