***
Джин не может расслабиться и на секунду во время всего пути. Он смог вздохнуть только тогда, когда вступил на землю из судна, а тот берег остался далеко позади на три тысячи километров. Почему-то ему всё равно неспокойно на душе, но возможно, что это состояние тревоги стало его хроническим диагнозом. Затягивает капюшон худи как можно ниже, пряча за ним лицо, сильней прижимая подбородок к груди. Если бегство станет новым образом жизни, он готов пойти и на это, чтобы сохранить свою жизнь. А ответ на «зачем» найдёт позже. Его сопровождали двое китайцев, которые не обмолвились и словом между собой всю долгую дорогу сюда. Может, Джину так было и спокойней, ведь он ни слова не знает на мандаринском. Пожалуй, лучше людей для этой роли было не найти — их физиономии были настолько заурядными, что сразу исчезали из памяти в то же мгновение, когда взгляд с них соскальзывал. Если Сокджин не будет светиться, то они втроём могли сойти за типичных нелегальных рабочих. Джина всё ещё мучают мотивы этого странного человека. В голове застрял, как кость в горле, один вопрос. Почему? Почему он это делает? И для него ли? Его мотивы непонятны, хотя, возможно, слишком даже просты, что Джин не может понять эту простоту, ища во всём двойное дно. Нынешнее его положение весьма неопределённо и тонкое как весенний лёд — в любой момент можно разрушить одним неверным шагом и провалиться в ледяную воду, но ему никто не поможет. Слух не сразу привык к фоновой японской речи. Он улавливал обрывки случайных фраз и с облегчением осознал, что понимал почти каждое слово. В порту была толкучка из множества людей, так что им не составило труда слиться в единый поток и уйти незамеченными. Позже их встретил низкорослый мужчина средних лет, в непримечательной чёрной трикотажной кофте и простых брюках. Майский ветер был тёплым и никак не освежал влажный горячий воздух. Ощущалась застоявшаяся морская соль при каждом вдохе. Джин предполагал, что они вероятней всего на острове Кюсю. Возможно, в Китакюсю, Нагасаки или Кагосиме. Джин навострив уши и вжав голову в плечи, следует за своими молчаливыми сопровождавшими в сторону встречавшего. Двое коротко перебросившись парочкой фраз на китайском с ним, кивнули ему сесть в машину, после чего и сами сели. Дальнейший путь также был в полной тишине. Сокджин опасливо наблюдал за всем из-под отросшей чёлки. Его волосы были теперь чёрными, он их и увидел в полной мере только сейчас в зеркале заднего вида. Машина была довольно изношенной и старой, но судя по звуку двигателя отлично ездила. В салоне пахло естественным человеческим телом, если наклонить ближе голову — едва уловимым машинным маслом. Всю дорогу он сидел тихо и наблюдал за пробегающим пейзажем города. Странно. Япония… Сокджин никогда не думал, что будет теперь скрываться в другой стране. Он часто приезжал сюда развлекаться на светские мероприятия и тусовки, Джин отмечал в Токио свой пятнадцатый день рождения. Куда пришли многие знаменитости и всевозможные сливки общества, но Намджун не посетил вечеринку. Как позже Джин выяснил, что он устроил ему здесь всё это, лишь из-за делового интереса, пригласив на неё детей своих партнёров и сам ушёл с ними оговаривать свои взрослые дела. А подарок его ждал в номере отеля, который подготовил даже не он. Намджун не знал, что внутри подарочной коробки. Теперь странно прибывать здесь вот так. И он понимает, что отныне может забыть весь блеск, пафос и красивую мишуру той жизни. Его столкнули на самое дно с золотой башни. Сокджин так и заснул за этими мыслями, проваливаясь в сон, он краем сознания подумал, что в салоне закурили. Запах мешавшийся с машинным маслом, человеческой кожей и табачным дымом становился неприятным, но вскоре сон плотно накрыл его. Когда он проснулся, то осознал, что находится в салоне скоростного поезда и уже на подходе к Осаке. Почему именно Осака? Поезд был окрашен кроваво красным закатом. Уже была ночь, когда они, наконец, остановились. Кажется, это была самая окраина города, старая типичная многоквартирная двухэтажка. Район был довольно тихим и непримечательным, Джин предположил близость к порту, дороги по большей части были переполнены грузовым транспортом. Сама по себе Осака довольно небольшая, но он всё ещё не понимал почему именно Осака, а не любой другой город страны. Было бы даже прекрасно, запихни они его на север Хоккайдо, в самую отдалённую деревню среди гор. Они вошли в маленькую каморку, где теперь будет находиться Джин. Небольшая кухонька была прямо у порога, но и кухней это не назовёшь, лишь углубление в стене для двух кухонных шкафов, раковины и старенького холодильника, дальше за дверью крошечная ванная и душевой шланг, да унитаз, а в единственной комнате лежал аккуратно сложенный футон. — Один из нас будет приходить каждые три дня и приносить запасы продуктов ровно в девять утра. Можешь оставлять записки с необходимым тебе списком, мы это принесём, вложив в коробку с едой. Бумага на кухонном шкафчике вместе с ручкой. Звонка не будет, лишь два коротких и три быстрых стука. Вставляй записки под дверь после стуков, но не открывай. Подожди десять минут прежде, чем взять коробку. В остальное время сиди тихо, не включай свет в главной комнате, в ванне можно. И еще. если никто не постучится через три дня, считай, что нас убили, — мужчина порылся в кармане куртки и вынул оттуда свёрнутый бумажный листок. — В таком случае, направляйся в этот район и скройся там. Это всё, что мы можем сделать. Сокджин чуть опешил, когда с ним заговорил на чистом корейском один из китайцев. Сказав всю нужную информацию, они быстро ушли, не дав ему вставить хоть слово. Он так и остался стоять не двигаясь, смотря на дверь. Придя в себя, он положил бумажку в карман джинсов и принялся осматривать квартиру. В шкафах была вся необходимая посуда на одного человека и еда, её бы как раз хватило на три дня с учётом, если он будет питаться три раза в день. Хотя Джин думает, что безвылазно просиживаясь тут, не будет так часто есть. Окна зашторены белым тюлем, но достаточно плотным. В ванной он нашёл полотенца, сменную одежду, губку для тела и для уборки, мыло, большую упаковку геля для душа и шампуня, порошок, зубную щетку и пасту. Здесь было всё, чтобы жить. Вид из окна теперь был совершенно иной, кристально чистое озеро заменила стенка дома напротив. Уже расстелив футон и засыпая, Джин думал о словах этого странного человека. — Если хочешь сбежать от врага — беги к его врагу. Если хочешь мести — имей терпение. Если хочешь утолить ненависть — убей в себе человека. Люди любят любить. Так что ты на это скажешь, Ким Сокджин? Если я скажу тебе, что мой жадный младший брат хочет убить тебя? — Это совет? — Предложение о помощи. Сокджин не понимает его выгоду с него и никогда не поймёт. Хосок знает всё далеко наперёд, у него есть своя прямая выгода. Сколько бы Джин не ломал голову в поисках ответов, не поймёт пока не наступит это время. Ему терять нечего и он согласился без сильных раздумий, он был готов ухватиться за любую соломинку, даже от врага. Пусть это и может привезти его к смерти, но Джин будет оттягивать её насколько это возможно. Лишь надеется, что вскоре получит все ответы. Сокджин так и не смог глубоко заснуть. Всё же, тюль достаточно пропускала солнечного света и он проснулся довольно рано. Он не слышал никакого шума за стенкой, значит соседей нет. Возможно, Хосок арендовал сразу три квартиры и Джин между двумя пустыми, может, и всё здание, но соседи могли просто куда-то временно уехать. Район сам по себе был довольно тихим. Джин чуть приоткрыл окно, чтобы пропустить свежего весеннего воздуха, главное не забыть закрыть вовремя. В комнату ворвались звуки шелеста деревьев, отдалённые звуки машин, велосипеда. Перед двенадцатью часами дня он успел сделать зарядку, было важно чем-то занять мышцы, ведь он не может так просидеть не двигаясь; приготовил нехитрый завтрак из яиц и порезанных овощей — для того, кто впервые готовил вышло довольно сносно; поел, сделал растяжку и принял душ. Остальное время он бесцельно сидел и развлекал себя собственными мыслями. Так можно было постепенно сойти с ума. — Следует через два дня попросить книги. Голос от долгого молчания был совсем бесцветный и хриплый.***
Чонгук перевернул вверх дном уже весь Китай. В Корее разыскать не составит труда, но будет слишком тупо туда соваться. Ни одна семья бы не прикрыла, скорей бы за шкирку бросила к нему в ноги. Сокджин павший принц без имени, узнав про его падение, остальные тут же с радостью падальщиками накинулись бы на него и заклевали досмерти, чтобы получить милость нового принца. Их тесный мафиозный мирок не далеко ушёл от средневековых феодальных устоев. На всей большой карте мира нужно найти место, самое труднодоступное для Ариэль. Подливает себе бурбона и сверлит взглядом фарфоровую вазу, удивительно, что она не треснула. У него на данном этапе слишком много задач, помимо поимки одновременно этих двух наглых зайцев, он занимается ещё и делами в «оккупированной» ими Кореи. А братец его удивил, он не думал, что у него хватит хотя бы яиц пойти против сестры. Хосок сейчас должно быть в другом конце мира от Сокджина, он не станет ошиваться рядом с ним, облегчая ему задачу. Но Чонгук не понимал, какого чёрта его старший брат, хитрожопый засранец, знающий политику сестры, пошёл на эту авантюру? Месть за Юнги? Конечно, нет. Чонгук в это не верит, но и выгоду с этого найти не может. Но он знает, что у того достаточно влияния, чтобы некоторые подгруппы триад пошли за ним. Может, хитрый братец отвлекает его от чего-то более важного, дав сбежать Джину? Куда он мог засунуть этого ребёнка, чтобы он не смог дотянуться? Сам Хосок может перемещаться сколько влезет. Пока. Ведь с их связями, найти такую крупную фигуру как Хосок будет не так уж сложно. — Пенг-пенг, ты подписал себе смертный приговор. И у Чонгука уже есть мысли по поводу Джина. — Если хочешь бежать от врага… беги к его врагу, да? Следует ли мне поздороваться с Шохеем? Я слишком хорошо тебя знаю, брат. Чонгук набирает номер из быстрого набора, ему отвечают после двух гудков сразу. Ему нужно работать быстрей, время не ждёт, зайцы могут разбежаться дальше. Но ему будет немного обидно, если он окажется прав и найдёт Джина в Японии. Брат всегда недооценивал, вот только он давно уже не ребёнок и намерен выйти из его тени. Чонгук хочет быть первым и единственным во всём, его жадность не знает границ. Если зависть станет силой — Чонгук с радостью ей воспользуется. — Подготовь самолёт в Кобе. С последним кумитё он виделся два года назад в Токио вместе с Намджуном. Но слежка за ним шла всегда — с врага не стоит упускать глаз. Их последняя крупная война была двадцать три года назад, за победу в ней Шохей стал новым и самым молодым кумитё. Тогда триады потеряли многое, Чонгук всё ещё помнит гостиную залитую кровью, в нынешнем пруду плавали трупы, как и в озере, он сам был тогда ещё ребёнком. И Чонгук в ту ночь убил троих. Он помнит его лицо тогда слишком чётко: Шохей смотрел на него, прищурив глаза и закурив сигарету, волосы были зачёсаны назад, а на лице кровь. Ребёнком Чон подумал, что молодой мужчина перед ним похож на орла, чувствуя себя мышью в его когтях. Это была их первая встреча, на второй раз, конечно, Шохей не вспомнил его.***
Утро. Как и было оговорено, Джин открыл дверь после кодовых стуков, прождав ровно десять минут, он быстро взял небольшую коробку. В ней были продукты на три дня, в основном сырые овощи, десятка яиц, готовые бенто, закуски, Джин полагал, что причина такого выбора в не интенсивном запахе еды, чтобы не привлекать случайное внимание травами, специями и прочими пряными ароматами. Все средства бытовой химии также почти не имели ярко выраженного запаха. Как и попросил в списке, он нашёл на дне коробки три книги: «Охота на овец», «Над кукушкиным гнездом», «Бойцовский клуб» — переводы на японский. Сокджин посмотрел на чуть потрёпанные обложки книг и задумчиво хмыкнул. Занимательный выбор. Ему определённо будет не скучно, ведь он даже не смотрел их экранизацию. Он смутно помнит, когда в последний раз читал, на японском и подавно. Джин никогда и не любил читать, но и не ненавидел, ему всего лишь всегда было не до книг. У него в приоритете были вечеринки и премьеры новых фильмов в первых рядах вместе с селебрити, не книги. Сейчас он словно впервые узнал про их существование, как Колумб открыл уже давно существующую землю. Он задумчиво берёт первую, что упала в руку и сомневается, следует ли завоевать эти земли. Но он застрял здесь, надеется, надолго, поэтому иных вариантов у него нет. К тому же, это неплохая практика подзабытого японского. Ему бы не хотелось спустить впустую все те кропотливые занятия языка, когда он сидел на дому. «…говорить откровенно» — не значит «говорить правду», — прочитал Джин у Харуки Мураками. Что бы это значило? У него возникло странное, едва опознаваемое ощущение, что он знает о чём здесь толкуется. Может, кто-то шепнул ему, что слова которые он всегда принимал за истину оказались вовсе «неправдой». А может кто-то и был он сам… Где-нибудь во сне, блуждающий в подсознании. Сокджин всегда считал, что уж с кем, но с собой всегда был откровенен. Сейчас он напрямую спрашивает у себя, но «себя» скрывается дальше в потайные тёмные углы, прячется в ванной и плачет в одиночестве. Беда в том, что Джин не знает причин. Так и прошло несколько дней. Ему ещё принесли три коробки, каждый раз с парочкой книг, Джин читал их взахлёб всё это время. Когда просыпался, за завтраком, обедом и ужином, конечно, и в промежутках между ними, перед сном. Книги теперь не покидали его рук, иногда они затекали от одного положения, а в глазах слова начинали танцевать. Но в одно утро, ровно в 9, никто не постучался. Даже в 9:02 и не в 9:10, и не в 10:05. Сокджин стоял у порога и смотрел на дверь, как на что-то ужасное и виноватое в гибели человечества. Из рук выпал «Процесс», падая на истрёпанный временем угол и закрываясь наглухо. Джин не реагирует и только чувствует. Своё онемевшее от страха лицо, по позвоночнику словно накрапывали крошечные градины, а в желудке знакомое ощущение подъёмного и холодного тумана. Своё прерывистое дыхание слишком громкое, создающее резонансную мерзкую мелодию для ушей, как юный скрипач играл бы алюминиевой трубой вместо смычка. В голове психоделическая паника, смешиваясь в один коктейль под звуки алюминия и града. Сокджина тошнит.Бежать.
Не поддающимися руками, с заледенелыми кончиками пальцев, достаёт из кармана джинсов смятый бумажный свёрток. Тело пришло в такой сумасшедший тонус, что становилось больно. Он быстро начал рыться по коробкам в поисках чего-то, что можно было бы взять с собой, но поздно понял, что у него и сумки то нет. Им охватила паника и страх неизвестности. Он слишком привык за эти дни жить в «панцире», отрешённым от остального мира. Теперь ему придётся выбраться, если дорога жизнь, следовать к смутному адресу, где только название района — ни улицы, ни номера здания. И он понятия не имеет, как добраться туда, у него нет даже денег, ни йены. Когда он предавался минутами отчаяния, пробило уже 10:30 на настенных часах с изображением Фудзиямы. Джин глубоко вдохнул спёртый воздух комнаты и медленно выдохнул. Нужно собраться, думать, действовать, выжить. На глаза попалась перевёрнутая им последняя коробка, в них были только яблоки, вывалившиеся по всему полу, от чего по всему дому расползся ароматный сладкий запах, он так привык к нему за пару дней, что не обратил внимание. Почему… яблоки? Сокджина ударило осмысление значимости последней коробки. Яблоки! Они могут символизировать что угодно, у них богатая символика, но Джин думает, что всё неспроста. Яблоки, особенно спелые, имеют сильный запах, могут нести символ добра, но в такой же степени и зла. Яблоко может значить совершенство, здоровье, юность, божественный посыл, но также и искушения с грехом.Яблоко раздора…
Значит ли это… его хотели предупредить ещё три дня тому назад, оставив последнюю посылку? Джин вскакивает на ноги и переворачивает коробку, высыпая все яблоки, конечно, он не смог бы съесть всю коробку за эти дни, хотя в прошлые разы ему приносили ограниченное количество еды на три дня. На дне нашлась книга. Но Сокджин не может прочитать название на обложке, надписи на ней полностью китайские. До него подбираются смутные подозрения и он без промедления открывает её. Внутри книга была изрезана аккуратной прямоугольной формой, куда в углубление была вложена пачка денег. Сокджин выбегает из дома, щурясь от яркого света солнца, приближалось жаркое лето, но он сильней кутается в капюшон чёрного худи. Выбегает из проулков, хочется побежать сломя голову, бежать, бежать, бежать. К нему могли нагрянуть в любую секунду. Он дальше уходит от района, выходя на улицу покрупней, сразу ловит такси и лишь показывает угрюмому таксисту название района, написанное хираганой. Пачка денег несуразным бугром торчит из-под джинс, капюшон до носа, а за ним взгляд испуганный. Сокджин даже боится смотреть в окно, чтобы случайно им не засветить на случайные дорожные камеры. — Приехали, — говорят ему после достаточно долгой поездки. Джин вздрагивает и даёт ему тридцать тысяч йен. Его остановили у обочины рядом со старой сувенирной лавкой. Джин оставшись один, осматривается и пытается понять, что этот район из себя представляет. Для начала ему бы следовало найти мотель и поесть. Через дорогу оказывается маленькая забегаловка, куда он без сомнений идёт. В ней оказывается не так много посетителей, хозяйка его громко приветствует, чему он кивает и чуть наклоняет голову, выбирая самый дальний столик. Как такого отдельного варианта меню в таких ресторанчиках нет, оно висит крупным вариантом на стене. К нему подходит молодая и неловкая девушка, интересуясь заказом, наверняка, дочь хозяев. Джину поначалу непривычно и он чуть растерялся. Его гувернёр учил его стандартному японскому с токийским диалектом, но в Осаке было немного иначе, ему пришлось вникнуть, чтобы понять, что некоторые слова немного по другому произносят. Всё же, он делает заказ, прочитав со своим ужасным акцентом первую попавшуюся надпись, ведь фото или картинок не было и он не предполагал, что ему заказать. Девушка бодро кивает и удаляется, по пути выкрикивая громкое «да, минутку!» на просьбу клиента принести ещё одну миску риса и банку пива. Джин шугано оглядывается по сторонам, изо всех сил пытаясь выглядеть неподозрительно, не привлекать внимание. Ему следует быть осторожным, если за ним уже объявили охоту. Вспомнились те двое китайцев, значит… они уже мертвы. Мысли об этом наводят лишь ещё больше тихой паники. Сокджин не знает, что делать, руки мелко трясёт. «Соберись, для начала нужно поесть, потом найти где поспать». После горячей еды он действительно немного лучше себя чувствует, расплатившись, бредёт вниз по улице, глубже в район, не зная куда направиться. В нос ударяют запахи проходивших мимо курящих, сюда примешивается запахи уличной еды, жареного мяса с ресторанчика. На улицах не так много народа, как он думал, почти спальный район, но… что-то странное творилось вокруг него и он не мог сказать точно, что же именно. Когда он опомнился, то уже выходил из небольшого магазинчика с пачкой «Seven stars» в руке. Глядя на новенькую пачку, он едва улыбнулся. В магазине не было сигарет «Phoenix», их нет и в других, наверно, никогда и не будут нигде. Сокджин сжимает пачку до заметной вмятины, к горлу накатил наждачный ком, он быстрей разрывает упаковку, чтобы смягчить царапины внутри. Стоя в тёмном углу, ощущая запах грязи и мусора, он вспоминает. Нет, он помнит. Каждое слово, то с каким выражением на лице он говорил ему, любые уловимые движения во время разговора и привычки.«– Сколько раз тебе говорил — не кури дома. — В следующий раз твои сигареты полетят в окно. — Это в последний раз, когда я даю тебе поблажку. В следующий раз заставлю выжрать всю пачку с упаковкой на завтрак».
И ведь он действительно не курил с последнего предупреждения. Джин горько усмехается, глубоко затягиваясь, та горечь на языке кажется сладким мёдом от той, что засела на его губах от их поцелуя, оказавшегося прощальным. Кулон на шее шипит и давит, от него физически больно. Сокджин валится на пол в дешевом номере мотеля. Ему странно. Эти взгляды людей снаружи… от них до сих пор бросает в дрожь. Люди на улицах были странными, он заметил это сразу же, как вышел с такси. Он крепко задумался об этом, район сам по себе, будто что-то скрывал. В районе «n» Джин не заметил ни одного поста полиции или самих представителей закона и было тихо так, словно после бомбы. Не было видно тех, кто бы громко переговаривался, в общем то, и говорили не особо часто. Каждый человек пристально смотрел на него и взгляды их прекрасно знакомы. Джин как никто лучше знает, у кого бывают такие глаза: проницательные, холоднее лютого мороза, пристальные, будто знают что-то, чего ты знать не знаешь. В них читается пустая жестокость, где нет ни тени сострадания.Такие глаза бывают у убийц. Такие глаза были у всех, кого он близко знал. И Намджун не исключение.
Почти у каждого случайного человека, он мельком проскальзывал взглядом по чернильным очертаниям, слегка выходящими с рукавов. Джин вздрагивает, когда вспоминает нескольких бритоголовых мужчин, не скрывавших символов по всему телу. Хозяин захудалого мотеля, старик, был обнажён по пояс и его морщинистая грудь была расписана цветами сакуры. Сокджин широко распахнул глаза от осознания туда, куда он добровольно попал. Почему Хосок направил его сюда, в район «n» и Джину действительно повезёт, если выберется отсюда живым. Из рассказов он смутно представлял место, где он сейчас сидит. «Район «n»? Туда лучше не соваться в здравом уме. Это место, где собираются все беглые преступники со всей Японии, район «n» кишит уродами и выблядками. Туда даже полиция боится захаживать, ну, и это совсем не территория властей…», — сказал как-то ему одноклассник, когда разговор во время обеда случайно пошёл в эту сторону. Джин судорожно выдохнул и потёр вспотевшие холодным потом ладони. Понадеется, что всё не так черно, как в сплетнях. Неожиданно раздаётся стук в дверь, от чего всё его нутро застывает, напрягаясь до предела, что его кожа готова была расползтись трещинами. Спина соприкасающаяся с дверью, словно пыталась вслушаться каждой клеточкой, кровью в венах и костной жидкостью. Джин слышит шорох обуви об дешёвый ковролин и тихое дыхание за тонкой дверью. «Наверно, это владелец мотеля забыл сказать важную информацию?». Пытается найти позитивный ключ ко всему бреду, в который попал, но это практически невозможно из-за тонны дерьма за спиной, на плечах, на голове. Каждый раз он думал, что хуже просто не может быть, но у жизни плохое чувство юмора, а Сокджин из плоти и крови. Внезапно заныло колено и он сжимает руки в кулак до побеления. Он не должен открывать, Джин и не откроет.***
Руки с экспрессией разрезают воздух, отбрасывая красные капли от кончиков пальцев. Движения руки повторяют дирижёра, отыгрывая парадную композицию, величественно и страстно. Вот только истошные крики никак не желали попадать в такт, но это никак не мешало, ему были важны только интенсивность и глубина пропитывающего страха в голосе. Он доказал существование кровавого ада, собственноручно показав им его, чтобы посредством жертв и «хорошего» примера, остальные также усвоили урок. Вдоль стен в загробном молчании и напряжении, стоят несколько человек в чёрном, смирно встав в ровную шеренгу, не смея хоть на миллиметр опустить взгляд. Приказано смотреть не отрываясь, если не хочешь оказаться на их месте. Чонгук резко замирает и открывает до этого закрытые глаза. На его лице расслабленная мягкость и некая нега, какая бывает после пробуждения от крепкого сна. Улыбается, кажется, что действительно он хотел улыбнуться и игриво засмеяться, как бы от забавной шутки за завтраком. Так же с нежной улыбкой подходит ближе к двоим несчастным. Это были именно те преданные шестёрки старшего брата. Они не напоминали себя даже близко, их вообще сложно было принять за людей. Всё что они из себя представляли теперь — выпотрошенное мясо, но ещё в силах дышать и кричать, охваченные немыслимой болью, никто не знал, какого это и не хотел узнать, когда-либо в жизни. — Вы ведь прекрасно знали, что всяких предателей ждёт подарочек от меня в виде любимого мной Лин-Чи. А вы, мои хорошие, выучивайте на зубок и сохраните этот момент в своей пустой черепушке, ублюдки, — оборачивается к своим людям и широко улыбается, но улыбка быстро превращается в клац зубов. И очевидно, что все люди, готовы были спустить в штаны от страха перед ним. Двое истерзанных хрипели и скулили от боли — теперь всё, на что хватало сил. Двоих жестоко наказанных, привязали к водопроводной трубе, первым делом Чонгук медленно, оттягивая садистское удовольствие, отсек им брови своим складным ножом, но это было только начало его излюбленной пытки. Следующим он им отрезал плоть с плеч, грудные железы, мышцы рук между кистью и локтем, мышцы рук между локтем и плечом, плоть с бедер, икры ног. Они были все в крови и одними губами молили о пощаде. Но поздно. Лин-Чи древняя китайская казнь, используемая триадами для устрашения членов клана и жестокой меры наказания. Эти люди знали на что шли, но преданность перед Хосоком оказалась превыше, чем перед Фэн Ро. — Тупые скоты. Скоты. Чонгук видел в них лишь скот, безмозглых животных, без тени сомнений мог оборвать им жизнь и повесить тушу на мясницкий крюк. Может, и заставит выжрать их останки другим животным. Ухмыляется и за миллисекунду кажется, что даже белки глаз почернели. Все в помещении перестают дышать, когда этот зверь пронзил сердца двоих, что даже не успели вскрикнуть. Захлёбывающихся кровью, Чонган быстро достал длинный меч из ножен и в два сильных удара, обезглавил. Головы покатились как шары по грязному полу, на них навсегда отпечатался ужас. Чонгук был покрыт кровью с головы до носков туфель, она капала багряными каплями с волос и струилась по его губам. Он медленно провёл языком по ним и прикрыл глаза от наслаждения. Вкус крови будет получше бурбона. — Скажите, может, кровь и есть моё зелье молодости? — смеётся невзначай, тому факту, что он выглядел намного моложе своих лет. — Если я наполню ей ванну, смогу ли стать бессмертным? — продолжает размышления, отрубая кисти руки и оставшуюся их часть. Выбрасывает куски тел и дальше принимается за ступни и остальную часть ног. — Подготовьте мне ванну до того, как я найду свою «маленькую опухоль» в маленькой Осаке.