Бумажное сердце

      Это очень пугает, когда тебя резко начинают расталкивать, что он моментально подрывается и приходит в сидячее положение, испуганно и непонимающе хлопая глазами, пытаясь понять, что же происходит. Сердце от неожиданного пробуждения прыгает, но он быстро успокаивается, видя перед глазами вчерашнее новое лицо, а не старуху Иоши. Мальчик смачно выругивается и прикладывает ладонь к груди, унимая участившееся сердцебиение. Заспанно трёт лицо, на котором остался красный след от шва наволочки. Теперь, когда Джин видит его по пояс обнажённого, замирает и очерчивает взглядом сильно выступавшие рёбра и желтоватые синяки, но были несколько и свежих тёмно-лиловых.       — Господи, что с тобой не так?! — возмущается, не готовившийся к такому экстремальному утру. Морщась, оборачивается на настенные часы и не может сдержать обречённый вздох — стрелки показывали только шесть утра. Он вчера работал до трёх ночи и ему совершенно не хотелось поднимать свою тушу в такую рань, не успев и окунуться в крепкий сон.       Джин следит за тем, как он фыркает и падает обратно в постель, накрываясь одеялом с головой, делая красноречивый намёк, что в его планах не входит, кого-то сейчас выслушивать, но у него на счёт мальчишки иные планы. Вздёргивает резко одеяло, оставляя его недовольно ёжится обнажённым, сильней подтягивая колени к груди. После попыток прощупать одеяло на близком расстоянии, не найдя, с огромной силой открывает глаза.       — Да, твою мать, чувак! — кричит и зло смотрит на новенького, от которого не ожидал никак подобных решительных действий в первый же день. Он привык, что все новые лица не разговаривали ни с кем неделю и шарахались от него, как от полтергейста, забивались в угол и рыдали дни напролёт.       — Вставай, — только и говорят ему. Сокджин решительно не прерывает зрительный контакт, упрямо держа одеяло за спиной. У него нет времени с кем-то нежничать, нужно было предпринимать серьёзные действия и прямо сейчас.       — Слушай, новенький, я устал как собака, вчера из меня выбили всё дерьмо, я не намерен вставать ни свет ни заря! Отдавай одеяло и иди баиньки. Скоро ты поймёшь, что сон здесь самое драгоценное.       Его это не устраивает и он забирается на кровать ошарашенного парня и смотрит в упор, эти гляделки бы продолжались вечность, пока второй не решает закончить на этом и быстренько разобраться.       — Ладно! — возводит большие глаза к потолку и соглашается, чтобы выслушать его и избавиться. И он нисколько не смущён своей ногатой, сидит разведя ноги и подпирая коленями острые локти. Джин хмыкает и бросает одеяло ему между ног, чему не придают никакого внимания. — Если ты просто хотел в туалет, то он прямо вон за той дверью и не стоило меня будить.       — Нам нужно бежать.       Сначала он удивлённо хлопает глазами и смотрит истуканом полминуты, невыспавшийся мозг не сразу переваривает сказанное, но как только информация была усвоена, мальчик громко смеётся. Смеётся действительно искренне и сильно, согнувшись пополам, держась за свой уже болевший живот. Переворачивается на бок и продолжает смеяться до ощутимого жара на лице, с выступившим причудливым румянцем на щеках и на лбу. Джин удивлён такой реакцией не меньше и растерянно наблюдает, как его распирало от смеха.       — Тебя как зовут, чудо? — вдоволь насмеявшись, спрашивает имя. Уже не жалея о своём лишённом сне, ведь настолько давно так не смеялся. Настроение вмиг поднялось до уровня предрасположенности к ранним разговорам.       — Джин.       — Как? Син?       — Ким Сокджин. Просто… Джин.       — Я Нозому. Так вот, Син, — Джин хмурится, но не выказывает возражений. Потому что… кому какая разница? Его имя упало в цене и теперь абсолютно не важно. Может, и у Нозому имя изначально было совершенно иным. — Это, конечно, очень мило, но я спрошу тебя об одном — куда?       Сокджин застыл и потерянно смотрит на Нозому. А ведь правда, куда? Об этом он ещё не думал, скорей потому, что боится того, что его нигде не ждут. Но ему хотелось сбежать, куда угодно, в любую точку мира, даже если там хуже, но бежать. Одному будет трудно, ему нужен пособник и кандидатура была прямо перед ним. Стоило только решиться, а решение он найдёт позже, внутри отвратительное чувство тревоги, подгонявшее его и наступавшее на пятки, что здесь оставаться опасно.       — Не знаю… Куда угодно! Один не смогу, ты разве не думал об этом? Хочешь здесь остаться? Пойдём к полиции и… — громко шепчет, будто за ними подглядывали и в любой момент могли услышать. Но на самом деле его голос был способен только на это — напряжённый, сиплый шёпот на грани, чтобы сломаться.       — Син, — останавливает его, кладёт руку на плечо, когда собирался добавить что-то ещё, неважно что, Джину хотелось убедить его пойти с ним. — Если ты попал сюда, тебя так просто не отпустят. Ты имеешь тончайшие представления того, где ты? Понимаю, тебе сейчас страшно до одури, я понимаю, как никто другой. Но подумай ещё раз, врубай мозги, если не хочешь, чтобы тебе их вышибли. Попадая сюда, ты должен думать о том, чтобы выжить любой ценой, а не о том, чтобы приближать свою дату смерти необдуманными действиями или умножать синяки на теле.       Сокджин замолкает и потупляет взгляд, голос Нозому звучал так опустошающе и срубил едва раскрывшиеся бутоны надежды. Всё естество кричит уносить отсюда ноги, но этот мальчонка говорил долю правды, куда он пойдёт в самом деле. В Корею? Конечно нет. Долго молчит, хмуро смотря в одну точку, коим оказался маленький синяк на груди Нозому. В голову закрадывались наброски, что он мог специально его отговаривать бежать, ведь он такая же часть этого места, вдруг он не тот, кем кажется? Сокджин сводит брови и внимательно следит за его нескладным угловатым лицом, пытается считывать его эмоции и мотивы. Это переходило в паранойю, но он принял решение дать ему небольшой шанс, присмотрится и решит, доверять или нет.       — Я здесь уже два года, — продолжил Нозому, Джина это шокировало, сама мысль проституции была для него дикой. Провести такой образ жизни в течении двух лет для него было невозможно представить. Вдруг, он здесь застрял навсегда? Пугало до холодного пота, живот сковало спазмом от безрадостной участи, неизвестность пугала. Он не знал, насколько невыносимой станет его жизнь. — Меня привели сюда в четырнадцать. Брат был сумасшедшим игроком и отвесил огромные долги на сестру. Мы то втроем жили, не нищенствовали, но и богато не скажу. Оказалось у него было ещё куча долгов, которые он занял у якудза и просрал все эти деньги в их же казино. Проценты росли и… В итоге я оказался здесь, где сестра до сих пор не знаю, брата, наверняка, вальнули. Сначала… — Джин не знает зачем он ему это всё рассказывает, тому, кого видит впервые, и правда ли это. Смотря ему в глаза, хочется верить, Нозому говорит всё это так беспечно, будто его не заботит, но всё было в глазах, где не читалось и грамма небрежности, только гаснущее отчаяние и печаль, вместе со страхом, когда он говорил о сестре. Может, он говорил всё это, чтобы Джину было немного легче. — Вот почему я выживаю. Чтобы найти мою сестру, как только я выберусь отсюда, — в его глазах полыхал огонь, он действительно хотел выбраться отсюда любой ценой. — Ладно уж. Откуда тебя подобрала ведьма Иоши?       — С района «n», — бесцветно хрипит, при воспоминаниях об этом устрашающем месте живот колит сильней. В голове крутились те самые образы в белом свете, под разъедавшими лампами и шумом в голове. Ему сложно переварить события вчерашнего дня, ведь он не сомкнул глаз с того раза. Сейчас всё было заторможено и воспринималось так же, мозг истощён, как и тело. Было чувство, что он вот-вот свихнётся, раздуется и лопнет, размазавшись кровавыми пятнами по стенам.       Нозому присвистнул и округлил итак огромные глаза. Он был так ещё больше похож на сову, особенно, когда он сложил тонкие губы в удивлённом жесте.       — Какая тебя занесла туда?! — они почти столкнулись лбами, по инициативе Нозому. Джин поморщился от громкого голоса и чуть отодвинулся на комфортное расстояние. Он медлит с ответом, потому что просто не знает, что сказать. Звучало бы неправдоподобно, как слизанный сюжет с второсортного фильма, ему и самому смешно до истеричного хохота от своей жизни.       Вздыхает, решая, какие детали опускать и про какие обмолвиться парой слов. Он утаивает из какой он семьи, решая немного приврать, что был похищен и сбежал в район «n», рассказав про мотель и белую комнату. И Сокджин понял, как давно он не общался так с кем-то, ему этого не хватало — просто говорить, хоть и о болезненных вещах. Его итак сиплое кряхтящее на слуху подобие шёпота падает до невозможного, больно издавать любые звуки. Нозому всё выслушал, проглотил до последнего словечка молча, лишь смотрел своими круглыми серьёзными глазами. Джин видел, что ему с трудом удавалось разложить это в своей голове, но по глазам было видно, что он ощупал нестыковки и наверняка понял, что он недоговаривает многое.       — Ты в полной жопе.        Сокджин немного опешил от такой реакции, потому что он сам прекрасно знает о безнадёжности своего положения, хоть пили он вены — ситуации никак не поможет. Но когда об этом говорит кто-то другой, воспринимается по-другому, накатывает и ударом по затылку. Он действительно не имеет представлений, как ему жить дальше и стоит ли оно того. Жизнь Сокджина буквально рухнула, осыпалась прямо перед его носом без шансов на восстановление. Сложно представить, как вдруг всё начнёт налаживаться, он перестал на это надеяться, пожимая плечами тому, что до сих пор жив.       — Никогда не думал, наверно, что окажешься здесь, в другой стране? Хоть ты и неплохо владеешь японским.       Смотрит исподлобья и с обречением понимает, что и правда, никогда не думал. Раньше он относился к этому с пренебрежением, хотя и гулял на те деньги, что были возможно заработаны с проституции, если не худшим путём. Он буквально испивал чужие слёзы в лучших барах, носил самое дорогое на себе за чью-то боль. Сокджин хорошо жил за счёт страданий других людей, тех, кто оказался слабей, у кого не было выбора. Теперь слаб он и будет менять свою боль на чужое наслаждение. Словно сама жизнь давала ему жестокие уроки и наказывала за все грехи. Всему есть своя цена, Джин думает, что он заплатил слишком много и ещё заплатит.       Впрочем, Нозому больше не давит, усмехается и хлопает пару раз по плечу, считая, что тот вдоволь настрадался. Хотя ему до сих пор было непонятно многое из его жизни и оставались вопросы.        — Думаю, я могу дать тебе лишь несколько советов, — чёрные зрачки выглядывают из полуопущенных век. Зевает и продолжает, когда убедился, что Джин внимательно слушает. — Это бордель, впрочем, ты знаешь, как здесь всё работает: делай то, что просят и улыбайся, будь покладистым и хорошеньким. Я тебе завидую, ты такой симпатичный, на тебя будет спрос, — Джин уже слышал эту фразу ранее. — Это хорошо на самом деле. На тебя будут клевать клиенты побогаче, ты быстро перейдёшь на элитный эскорт, если будешь хорошо учиться и говорить, когда надо и то, что надо. Иоши терпеть не может строптивых, ты только посмотри, как она тебя! Ну, тебе позволят отлежаться, пока побои не заживут и твой голос не восстановится, а про твои ужасы на руках молчу. Ты что промёрзшую землю копал? Перед клиентами ты должен блестеть и пахнуть ванилью, а не антисептиком. Мне же приходится обслуживать всякий сброд и отморозков, обращаются не ахти конечно, я не такой симпатичный как ты. Тебе главное попасть на ступеньку повыше, там и условия лучше, будешь обслуживать только один старый хер, а не море херов за день.       Джин морщится от отвращения, бросает в озноб только о мысли об этом, удивительно, как этот паренёк так легко говорил о тяжёлых вещах.       — Ты ведь точно не девственник?       — Нет… но…       — Значит, знаешь основные принципы. Лучше подчинись Иоши, она не потерпит недовольных клиентов. Если откажешь или ударишь клиента, считай, в следующий раз тебя отдадут конченному уроду, которому стёрли все тормоза. Сюда приходит много больных ублюдков.       Сокджина воротит и ему плохо от того, чем ему придётся заниматься. Это означало переступить через себя, растоптать в грязь и выбросить на убой свиньям. От представления совершенно чужих рук на своём теле мерзко, его ужасно тошнит, он лучше сломает себе кость, чем ляжет под кого-то, сломает и руку, но послушно не ляжет. Лучше быть избитым до полусмерти, он не даст никому себя сломать, по крайней мере, здесь.       — Я не смогу… — руки дрожат, сжимаясь в кулак. — Мне надо бежать… Бежать отсюда поскорей! — Нозому грустно смотрит на него, ведь он прекрасно понимал, какого это впервые попасть сюда, испытал на себе и он не может ничем помочь, каждому из них. Сколько бы не приходило детей в эту комнату, никому из них он не смог помочь, только тихо просит их быть счастливыми там и за него тоже. Это всё, что он мог. Нозому оставался один каждый раз, видя, как другие ломаются, их было уже невозможно склеить, видел это в их потухших глазах и помнил каждое их последнее слово.       — Син… Я не смогу тебе помочь сбежать отсюда. Пока. Но… ты должен вытерпеть всё и возможно позже нам удастся выбраться, как только появится шанс. Всё не так просто, как ты думаешь. И таких смельчаков как ты перевидал, как и последствия.       Он замолкает надолго, Джин опускает голову, хочет расплакаться, но просто нечем. Было бы намного легче, если бы он плакал, но его слёзы высохли сегодня на рассвете и кажется они были последними. Остается только глотать всё, раздирая себя внутри, где была бесконечная пустынная долина и не было даже песчаной бури, задыхаться как рыба, выброшенная на сушу под палящим солнцем и медленно умирать.       — Лучший вариант — оказаться у богатенького старика, — продолжает Нозому. — У них член маленький, большинство почти импотенты, они будут иметь тебя максимум минуты две, чаще игрушками, так что… невелика потеря во всех смыслах, — добавляет последнее, чтобы как-то попытаться смягчить ужаснувшееся позеленевшее лицо Джина. Смотрит бегло на часы и страдальчески вздыхая, встаёт с постели, беря с пола сигареты и курит, удобно облокотившись на открытое окно с железными прутьями. Затягивается и без слов достаёт вторую, протягивая новому соседу по комнате. Действительно, это было ему необходимо.       — Спасибо.       — Даже не думай бежать сейчас. Возможно позже, может, найдётся «принц», которого можно было бы использовать для побега из Шоушенка. Поверь, это не самое худшее место, куда тебя могли закинуть. Если сглупишь, тебя найдут, достанут из любой дыры и дыра будет у тебя уже в затылке. В полицию идти бесполезно, они и сами не прочь поразвлечься здесь. Ты ведь должен понимать, что всё здесь в руках чернее дьявольских и милосердия не терпит. В мир, куда мы попали нет закона, сострадания и уж тем более бога. Люди молятся и доверяют свои жизни не тем людям. Они раздают милостивую добродетель днём людям, а таким как мы оставляют только себя настоящих, здесь они могут быть теми, кем являются — кусками дерьма, потому что считают нас за своих.       Джин всё думает сколько было таких детей в публичных домах клана Ким. Он знал обо всём этом, знал, что совсем рядом убивают жизни детей, режут на органы, сдают в сексуальное рабство, крошат души и забивают карманы деньгами. И ему интересно сколько стоит его жизнь.       Он так и не высыпается, позже понимает, что стоило. Из этой тесной комнаты, похожей на чердак, выходить не хочется. В восемь дверь распахивается, ударяясь о стену, парни подпрыгнули от удивления, до сих пор стоявшие у окна и курившие, уже которую сигарету. Иоши морщит нос и говорит:       — Отлично, не спите. Нозому, на осмотр! И этого выведи…       — Син. Его зовут Син, — отвечает Нозому, туша сигарету и потягиваясь. Джин пристально смотрит на неё, что не понравилось ей и она стремительно подходит к нему.       — Чего так вылупился, тебе было мало в тот раз? Не смей на меня так пялиться! — пробегается взглядом по распухшему от ударов лицу, ссадинам и руками с выбитыми костяшками. — Чёрт бы тебя побрал, страшненький же вид у тебя, придётся подождать пока раны заживут, — казалась, эта ситуация дико раздражала, но она сама отсрочила ему заживление, избив вчера. Она теряет деньги, ей нужно побыстрей обучить его и пустить на товар.       Сокджин вопреки всему продолжает смотреть ей прямо в глаза, когда он преподносит сигарету к своему лицу, Иоши чуть открывает рот и сводит брови, но уже поздно и Джин прижигает свою щёку. Больно, стискивает зубы и давит сильней, старуха быстро опомнилась и ударила его по открытой ране на руке, сигарета выпала, на лице остался ожог. Хватает его за волосы, почти выдёргивая целый клок, Джин морщится от боли, но не опускает глаза. Нозому шокировано наблюдает, скорей напугано за него.       — Чокнутый совсем?! — громко кричит, но не успела она и добавить ещё хоть слово, Джин плюнул ей прямо в лицо. Она задыхается от возмущения, лицо всё краснеет и раздувается, забыла все слова, которые хотела сказать. Брезгливо стирает слюну и хватает его сильней. –Что ты себе позволяешь, сукин сын?! Хочешь, чтобы я тебя ещё раз избила? Я заставлю тебя корчиться от боли и мои парни выбьют из тебя всё твоё дерьмо, что заставило тебя сделать, то что уже вытворил! — Сокджин нахально ухмыляется, смеётся ей прямо в лицо, от чего она готова разорвать его тонкую шею своими руками.       — Так давай же, блять, ударь меня! Чего ждёшь?! Ударь, ударь меня!       — Я поняла, чего ты добиваешься, мразь, но я не буду играть в твои игры, — кивает в сторону и заходит вчерашний бугай, Джин свирепо смотрит на него, но неосознанно пытается отступить на шаг назад. — Привяжи его к кровати и не корми, пока он не задумается о своём поведении и не принесёт извинений!       Мужчина сминает, тонкое на его фоне, тело слишком легко своими мясистыми руками. Сокджин брыкается, пинается, но сил почти нет, его легко отрывают от пола и несут к кровати. Он бьёт руками и ногами, прокусывает шею до крови и мужчина громко кричит, роняя его на пол, хватаясь за кровоточащее место. Джин лежит на полу и смеётся своей кровавой улыбкой, смотрит нахально прямо на Иоши, та теряет дар речи от злобы. Нозому стоит с круглыми глазами, не зная, что делать, думая про себя, как же опрометчиво поступает Син, нарываясь на новые побои, чтобы отсрочить себе сроки. Его в конечном итоге усмирили, плотно связав руки к изголовью и ноги к ножкам кровати.       — Да пошла ты, старая ведьма! Думаешь, уморишь меня голодом? Вот и отлично! Ты не добьёшься от меня ничего, только освободи мне руки и я загрызу твое сморщенное жабье лицо! Чего уставилась? Злишься на меня? Тошнит меня от твоего лица, пошла вон! — Нозому никак не мог сомкнуть челюсти от услышанного, он был готов выронить нижнюю себе на ноги, а Джин не затыкался ни на секунду, продолжая развлекаться, его не останавливало выражения лица на Иоши, как и её мясистая шестёрка. Её глаза становились всё уже и уже, казалось, её рот наполнился слюной и она жаждала отгрызть ему голову, лицо уже было всё в глубоких морщинах и напоминало питбуля. Но и Иоши была далеко не новичком в этом бизнесе и через неё прошло немало буйных, поэтому она запихнула поглубже свой гнев и крепко стиснула зубы, она знает, как усмирить таких.       — Не смей его кормить! Узнаю и я уработаю тебя до смерти, Нозому! Живо одевайся и иди на осмотр, — злобно шипит сквозь зубы, резко разворачиваясь к выходу.       До самой двери Джин проклинал её вслед, оскорбляя всеми возможными оборотами, какие он только знал в японском. Тору уходит следом, перекатываясь с одной мясистой ноги на другую, придерживая свежую рану от зубов. Только когда они ушли Джин выдохнул, его голос был настолько напряжён, он с трудом контролировал его, может, он звучал ещё более отвратительней и скрипуче от состояния его связок, которые бы не стоило так сильно перенапрягать теперь. Боль в горле была невыносима, как и во всём теле, теперь и на крепко завязанных лодыжках и запястьях. Чувствовал, что к скорому времени он натрёт кожу до крови. Нозому до сих пор прибывал в шоке от увиденной сцены, ожидая, что Джин будет сидеть тише мыши и забьётся в угол, но никак не то, что он наброситься при первой же возможности.       — Я конечно знал, что иностранцы более раскрепощённые… — медленно отходя от шока, но потом быстро начиная надевать, что попало под руку из картонных коробок. Смотрит на время, слыша краем уха, как их «сестра» ходит по коридору и тормошит других мальчиков с комнат. Нозому быстро подходит к привязанному Джину, жалостливо смотря. — Слушай, это было максимально тупо с твоей стороны, Иоши до одури злопамятная и плевок в лицо она запомнит! Ты думаешь, что это неплохой план — испортить себе милое личико, но на этом долго не поездишь. Син, ты буквально вырыл себе яму поглубже, — оборачивается на приближающийся шум с коридора, снова быстро смотрит на него и всё-таки бежит на выход, оставляя его в одиночестве.       Сокджин остаётся смотреть на потолок с жёлтыми пятнами и хочет перестать дышать. Не может понять своих эмоций и чувств, не может собраться с мыслями, не может найти выход и найти кнопку управления собственной жизнью. С трудом соображающее сознание постепенно уплывает и погружает в темноту измотанное до невозможного тело и разум.

***

      — Папа, ты ведь никогда не исчезнешь?       Вопрос был задан, словно в пустоту, она же её и поглотила, как плотный туман пастуший горизонт. Овцы и вовсе растворяются в нём, но исчезнуть вот так гораздо лучше, чем быть съеденным волками и лисами. Хищники собьются в пути, блуждая среди тумана, натыкаясь друг на друга острыми клыками. Но и сами овцы теряются там, оставаясь слепыми и умирают в этом тумане беспомощно, без пастуха и собаки. Овцы стадные существа, они не могут выжить по одиночке и чутко чуют чужаков. Нахождение в тумане спасает от хищников, но не от злых умыслов самого серого тумана. Стоит им потерять бдительность, как туман натолкнёт лечь их на спину.       Снова пасмурная погода, даже если светит солнце — дома всё равно пасмурно. Лучи света неспособны прогреть этот плотный туман. Тэхён затерялся в нём, ослепнув навечно, лишившись своего слуха и обоняния, без способности найти сладкие травы для сока жизни. Джин смотрит на его спину, шелест своих шагов был таким громким в этой извечной застывшей тишине, он боялся нарушать её. Сначала неуверенно касается маленькими пальцами рубашки отца, будто боялся спугнуть ропотного ягнёнка. Крепко обнимает, прижимаясь щекой к его пояснице, папа для него был тонким, мягким и совсем не тёплым. Тэхён никак не реагирует, продолжая наблюдать за прохожими за окном, внимательно осматривая каждое лицо, уже зная наизусть всех тех, кто проходил каждый день.       — Пап… Мама вернётся. Она вернётся к нам, поэтому… не исчезай, пап.       — Вороны очень красивые… — единственное, что он произнёс за день и снова надолго замолк.       Сокджин резко глубоко вбирает воздух и распахивает глаза. Дыхание тяжёлое и прерывистое, сердцебиение участившись, постепенно приходит в норму. Остаётся неприятный осадок: смесь горечи и вины, приправленной терпким послевкусием сожаления, прожигавшим как кислота. Он почувствовал это во рту, насильно проглотив и пытаясь унять ожоги внутри. Ему давно не снились такие сны из прошлого, Джин не уверен происходили ли эти события на самом деле или же это детское воображения. Воспоминания путаются и имеют свойства искажаться. Закрадываются сомнения — помнит ли он отца таким же, каким он помнил его десять лет назад?       Различает всё те же жёлтые пятна и хочет завыть в голос — не сон. Он по прежнему был привязан, задирает голову и осматривает плотные узлы на запястьях, пытается расширить петли, но лишь сильней натирает кожу. Дёргает ногами, но сдаётся, какой толк в свободных ногах, если он не сможет ими развязать себе руки. Откидывается на жёсткой кровати и глотает слюну, у него не было ни кусочка еды во рту больше суток. Жмурит глаза до боли и не может избавиться от всплывших пятен крови на себе, как и избавиться от громких выстрелов в ушах. Сокджин застрелил людей, пустил в них всю обойму, не смог остановиться. Мелко дрожит от воспоминаний их остекленевших глаз и тяжести пистолета в руке. Тошнит, но если его вырвет, то он попросту захлебнётся в собственной рвоте и ему нельзя, нужно было беречь хоть какие-то запасы. Старается не думать об убийстве, но в груди ужасное выжженное клеймо убийцы. Теперь его руки запачканы чёрной смолой, как и начинала чернеть всё внутри, поражая то, что ещё осталось нетронутым. Забивает голову оправданиями: «Я должен был, у меня не было выбора». Прокусывает губу до крови, потому что знает: в тот момент, когда он нажал на курок в четвёртый раз — промелькнула мысль остановиться, Джин знал, что они уже мертвы, но всё равно сделал это. Но навязывает себе и всеми силами отрицает это, проталкивает в самую дальнюю глушь сознания, не хочет снимать овечью шкуру. Отвратительный голос изнутри тянет к нему чёрные руки, покрытые перьями и шепчет: чёрная овца с меткой Лукавого.       Отнимание двух жизней, словно за них он обменял и от себя самое ценное, хоть и не понял, что именно, но чувство опустошения продувает сквозной ветер. Интересно, сколько отдал Намджун за все отнятые души? Сокджин до сих пор чётко помнил, его напряжённую спину и руку уверенно сжимавшую пистолет, как и кабинет залитый кровью. Может, Намджун и сам являлся Лукавым.