Когда я открываю глаза – только глубже погружаюсь в сон. Пребывая в кошмаре, с запутанными взглядами. Реальность всё больше похожа на сон, а правда скроется за настоящим тобой, внутри сновидений.
Сокджин видел прекрасный сон, но не вспомнит его никогда, от него осталась лишь лёгкая память от тепла в груди. Это чувство защищённости и духовного спокойствия так приятны, но в то же время мимолётны и улетучиваются так же быстро, как пар. Джин пытается ловить эти чувства, хвататься пальцами, чтобы удержать на ещё чуть-чуть, хотя бы на минуту дольше. Казалось, в том сне он нашёл все ответы на свои вопросы и был по настоящему счастлив, это вызывает странные ощущения того, будто он воссоединился там с чем-то. Голова всё ещё пуста, эта пустота приятна и ему хотелось бы иметь эту пустоту в голове навечно. Сонная нега не спешит отпускать, но что-то неустанно тянет его на поверхность, стучится сквозь темноту на веках. Медленно открывает глаза, с большим усилием, чем обычно. Первые минуты он не может сознательно видеть, словно перед ним был пустой экран телевизора, а всё что происходило вокруг отражение в нём. На голубом экране помехи с небольшим замыканием и потоки тока щиплют что-то в голове, пробуждая его. Щёлк. И он сам оказывается в старом ящике телевизора, старом как и сама жизнь. Моргает пару раз, но совсем не слышит хлопков собственных ресниц, как и чужих. Отчётливо только собственное дыхание, бьющееся о кислородную маску, и звук кардиомонитора. Просторная палата залита едва пробивавшимся солнечным светом. Тишина. Невероятная тишина окружает его, что ему второй раз кажется, что он умер. Может, в этом госпитале он совершенно один? Но ожидания к иному миру падают от ощущения дискомфорта в теле. Слабость оказалась сильней и он снова закрывает тяжёлые веки, вновь погружаясь в темноту. Одеяло холода накрыло его, постепенно кончики пальцев холодели, а пятна дыхания всё реже. Тело становится странно лёгким и ощущение летучести были непривычным, словно он не ходил, а парил в воздухе. Он всё в той же палате, сознание удивительно ясное, взглянув на окно, замечает, что закатное солнце сменилось ярким утром. Настенные часы показывают восемь утра, но что странно – он не слышит их тиканья, даже подойдя ближе, что он даже не заметил, как оказался у стены с часами. Прислушивается к звукам за палатой, но и там была абсолютная тишина. Всё казалось подозрительным, но не было никакого страха и тревоги, а за эти годы Джин отлично научился доверять своим инстинктам. Поэтому он без сомнений задвигает дверь своей палаты в сторону и выглядывает в длинный белый коридор. Он совершенно пустовал, пройдя некоторое время по коридору в разных направлениях, не заметил хотя бы кого-нибудь из персонала. Недоумённо останавливается и оборачивается, прислонившись к окну, думает. В каком же он госпитале? Странно, что с ним нет никого, даже охраны. Пытается вспомнить почему он оказался здесь, но не может. Хмурит брови и щупает хаотично тело, но самочувствие было прекрасным, ничто не указывало на какие-либо травмы. Сейчас он чувствовал себя здоровым и отдохнувшим, как никогда. На нём всё ещё была больничная рубашка, подняв взгляд, он натыкается на свою палату, но вместо имени на табличке была вычеркнутая надпись – сокровище. Он снова обходит все этажи, но все палаты пустовали, как и таблички с номерами. Была занята только его, под номером 20. Приятный холодок коснулся кожи и она едва покрылась мурашками. Джин вздрогнул и почему-то посмотрел в сторону – окно было открыто. Кто-то открыл его, ведь оно было закрыто секунду назад. Кое-что привлекло его внимание снаружи. Между деревьев во дворике мельтешила непонятная светлая фигура, так выделяясь среди всей зелени белым пятном. Он подходит ближе к окну и смотри вниз, но ничего уже не было, как и прекратился ветер. Происходящее на улице заинтересовало его и он пропустив этажи, оказывается на улице. Одно было странным – солнце в зените, но совсем не печёт, Джин смотрит с удивлением на него и даже глаза не щурит, словно оно было картонным и свет здесь был лишь фальшивым фоном. Присматривается и замечает ту самую фигуру, но уже на крыше. Название госпиталя стёрлось, но само здание выглядело совсем новым. У него было отличное зрение, но он всё равно не может разглядеть чётче силуэт наверху, будто он сам был заблюрен и вибрировал в воздухе, как помехи на старом экране телевизора. Человек. Это определённо был человек, девушка, чьи тёмные волосы раскачивал ветер, но никакого ветра не было, даже его свиста. Стоило моргнуть и она исчезла из вида, тело окутали мурашки и кости неприятно зудели, хотелось вздрогнуть всем телом, чтобы пропустить это состояние мимо себя. Здесь был другой воздух, нос словно заложен и не чувствует никаких запахов, этот воздух опьяняет невозмутимым спокойствием и чувством безопасности. Что ничего здесь не может произойти. Джин пятится назад, в надежде увидеть ещё раз чьи-то признаки жизни, но ничего. До того момента, когда он чуть не упал, столкнувшись с чем-то позади. Обернувшись, не находит ничего, но опустив взгляд, замечает на земле чью-то спину и макушку тёмных волос. На него даже не обратили внимания и Джин с любопытством изучает эту фигуру в такой же больничной рубашке, скользя глазами по плывущим по ткани складкам, при каждом движении рук. Джин делает шаги в сторону и приближается оттуда, с удивлением распахивая глаза. Руки задрожали и он пошатнулся на месте, шоковое состояние и не думало проходить, так же, как и верить собственным глазам. Он так и застыл, не смея пошевелиться, в попытках сложить в голове увиденное. Смотрит на это лицо, не изменившееся с последнего раза, когда он его видел, как и всё остальное. Отличие было лишь в одежде. – Как… – вырвалось из рта, как слетевшая ракета со старта с обилием пыли. Закрывает глаза, но человек перед ним продолжает сидеть на земле и аккуратно копать яму руками. Странно. Руки совсем не запачканы. Ему хочется сейчас заплакать, он действительно плачет, но почему-то слёз нет, но дыхание сводит так же, в груди тяжело и давит на лёгкие. – Папа… Тэхён, наконец, оборачивается на него, безмолвно смотрит и этот взгляд вытягивает из него огромный выдох. Его глаза пугают своей необычной густотой, в них было слишком много эмоций и в такой дикой консистенции. Джин смотрит в эти глаза, запомнившиеся такими же – глубокими и эмоциональными, но эти эмоции были наглухо закрыты, им до ужаса тесно и гадко, но они остаются упакованы в эти тёмные зрачки, где они держатся только за прозрачные швы. Ощущение, что вот-вот что-то лопнет внутри Тэхёна, но этого не случится, он знает, но он всегда был на грани. Даже если они вмещали в себя миллион эмоций – взгляд мёртвый. Сокджин не знает насколько они так замерли и смотрели друг другу в глаза, но позже отец отвернулся и продолжил заниматься своими делами. Джин наблюдает, как тот без устали копал землю и в один момент замирает, доставая нечто из земли, нечто хрупкое, ведь он так бережно держал это в ладонях. Бумага. Простая бумага, точней лишь смятый бумажный ком. И Джин с ужасом наблюдает, как он вспыхнул и загорелся пламенем. В этот момент из него выбило воздух и он закричал, громко и болезненно, ведь стало так жарко и больно в груди. Шипит и комкает рубашку в кулак, почти рвёт, больно, как от ожога. Пламя резко затухает, испаряясь вместе с дымом, оставляя в неестественно бледных руках, лишь серый пепел. Тэхён нежно улыбается, словно смотрел на самое любимое в жизни, так бережно и мягко, как смотрят родители на детей, он смотрит на горсть пепла. Сокджин наблюдает за тем, как отец прижимает пепел к собственной груди и вбирает глубоко воздух. – Малыш… – наконец подаёт голос. Джин вздрагивает и замирает, в надежде услышать ещё хотя бы слово, любое, чтобы заново вспомнить этот родной голос, от которого тепло и свет по телу. Тэхён заглядывает в глаза сыну и широко улыбается, от чего Джин перестаёт думать совершенно. Эта улыбка так сильно греет, что холодная кожа нагревается в ту же секунду, от этой улыбки тепло, как от солнца, как от жизни. Широкая улыбка преобразуется в слова. – Сокджин, – произносит, словно вспоминая на вкус, смакует и улыбается сильней. Своё имя обрамлённое этим голосом, словно мёд. – Разряд… – Что? – Разряд! – повторяет снова, но чуть громче, после этого крика солнце начинает печь кожу заживо, кожа нагревается до красна и каждая клетка в организме бьётся от тока. Внезапно солнце настигает своего пика и слепит до белого света в глазах, лицо отца перекрывает этот белый свет и его выкинуло за пределы этого свечения, но в последний момент, который так чётко запомнил, смог разглядеть, наконец, лицо на крыше. Она стояла там и смотрела прямо в глаза и он видел, как отец обернулся на неё и последовал в её сторону. – Разряд! Джин очнулся с широко раскрытыми глазами, сипло вобрав большой глоток воздуха. Перед ним яркий холодный свет ламп, слепящий глаза и внезапно лицо человека в маске. Писк собственного сердца в кардиомониторе долбит по вискам, как и шум дыхания в ограничении кислородной маски. – Мама… – шепчет настолько тихо, это слово вырвалось само собой, только для него. Словно из сна проникло в этот мир, чтобы раствориться паром.***
Плеск холодной воды пробуждает и даёт прочувствовать каждый момент, тот самый, когда боль охватила всё тело. Голова гудела, размывая перед собой очертания предметов, всё в них двоилось и давило на виски, от этого тошнило. Руки болели до невозможности ими дёрнуть, от слишком долгого такого состояния, кажется, что крови в них совсем не было. Верёвка натёрла запястья до кровавых полос и врезалась в жёсткий ворс при каждом движении, пуская иглы боли. Хосок тяжело стонет охрипшим голосом и старается держать фокус в глазах, пытаясь разглядеть где он. – Доброе утро, родной, – ласкает голос сестры, но на деле, проводит кнутом по прожжённой коже. Фэн ходит вдоль бывшей спальни Пенга и болтает в руке бокал с вином, долго смотрит на него прежде, чем заговорить вновь. Даже так он ощущает на себе кожей взгляд полный презрения и отвращения. Фэн Роза Ли никогда не прощает предателей, как и любых ошибок, вот почему ей так долго удавалось держать клан в своих жёстких руках. Её политика – тирания. Даже если ты будешь бежать от неё на другой край света – Фэн погонится за тобой и туда, чтобы наказание настигло в любом случае. Предательство члена семьи – больно; и она обернёт эту боль в клинок, ведь предательство больней кольнуло её по гордыне. – Ты сделал большую ошибку, Пенг Пенг. Я подобрала вас, буквально подарила жизнь, лучшую жизнь, которую могла дать. Дала крышу над головой, еду, обучила всему, как и дала смысл жизни, а чем отплатил мне ты? Ножом в спину? Так ты ценил мою доброту, Пенг? Настолько недооценивал меня или смотрел с высока, решив, что так просто можно предать меня и сбежать живым? – почти шипит сквозь зубы и топит эмоции в глотке вина, убирая локон за ухо. Хосок смотрит на лицо сестры, обретающее постепенно чёткость, но не находит. Не находит в этом человеке ничего. В нём нет того смысла, который был много лет назад, в нём нет ничего от той девочки, протянувшей ему руку. Он понял это уже давно, тогда, когда она приставила пистолет к его сердцу и сказала: «Не забывай своё имя и род. Это самое важное в нашем нестабильном мире, Пенг. Ведь всё, что останется у тебя в конце – семья. Ты должен быть верен ей до самого конца, ведь тогда она будет верна тебе». Но она была неправа в этом. Розалия не знала ничего о семье, найдя для себя извращённое её понятие, убив собственных родных братьев. Но кто её осудит? Все они не знают ничего о настоящей семье. Розалия подходит ближе и заглядывает в глаза брату, смотрит минуту и разбивает бокал о ближайшую стену. Она в ярости. Никто и никогда не унижал её так, даже когда Джин отнял право на Бескрылых, но сейчас, когда кто-то предал её доверие, наступив на лицо. Гладит брата по щеке, раздражаясь ещё больше от его спокойствия и такой же стальной уверенности, хотя и сама посадила эти семена. – Не молчи. Скажи хоть что-то в своё оправдание. Умоляй меня, ползай под ногами и проси пощады. Почему… ты молчишь? – на что он криво ухмыляется, а в глазах смешинки. – Ты зла сейчас больше не фактом моего предательства, а тем, что ты бы простила меня, если бы я лёг у твоих ног и поплакался. И тебя это бесит, сестра. Не так ли? – её ресницы чуть подрагивали и она громко выдохнула, в честь своего недовольства. Он только улыбается, смотря на её душевные метания, между гордостью и любовью к нему. Если бы она и правда была верна себе на все сто десять процентов – убила бы его ещё тогда, в особняке Мин, когда он не смог нажать на курок. Слабостью Розали всегда был Пенгфей. Из двух братьев она всегда отдавала предпочтение ему и это было слишком очевидно. На месте, где она прощала его промахи, она бы никогда не простила их Чонгану. И Пенг соврёт, если скажет, что не пользовался этим. Но играть с Розали всё равно, что играть с огнём. – Нет, братец. На этот раз я не смогу тебя простить, как бы я не хотела. Цена велика, ведь они охотятся за моей головой. А теперь скажи мне… – приближается вплотную, касаясь дыханием его лица. Хосок замирает и смотрит ей в глаза. Она уже кое-что знает и опасается. – Что ты сделал, чёрт возьми? – но уже знает, что никаких ценных ответов не получит. – Кое-что, что не очень тебе понравится, – как она и ожидала, Хосок смыкает челюсти и не скажет ей ничего. – Ты действительно так низко пал, что запрашиваешь свою жизнь за мою голову? Ведь мы с тобой в одной лодке, как и наш Чон. Ты мерзок, – почти выплёвывает с отвращением и отходит назад, становясь спиной к нему. – Но ты умрёшь только от моих рук, будь уверен. – Что я могу поделать, когда ты настолько ослеплена властью? Что я могу поделать, когда ты настолько жадная? Что я могу сделать для того, кого люблю? Только остановить тебя от того, что обернётся твоей смертью. Фэн замирает и её крошечная фигурка внезапно кажется ещё тоньше, её броня оттаивает, но когда она обернулась, в глазах не было той минутной слабости, только ещё большая злоба. – Не уважаешь меня и ставишь на одно место с остальными сентиментальными женщинами? Решил, что сможешь заболтать сладкими речами? – Я хочу сберечь твою жизнь, не будь такой идиоткой, Ро. Оглянись на то, что происходит вокруг тебя… – сильная боль в ноге заставляет его стиснуть зубы до скрежета, замолчав. Но даже так он не сводит глаз с сестры, она улыбается, её улыбка мягче, а глаза медленно прикрываются от мелодичного смеха. Её смех усталый и совсем незлобный. – Я тебе не верю, – до сих пор крепко держит рукоятку ножа, проткнушвего ногу. Пенг шипит от пульсирующей боли, когда она вонзила глубже. – Что же мне делать, Пенг? Вы все предаёте меня один за другим, если уйдёшь и ты, у меня останется только Чонган. Где я ошиблась? Недостаточно заботилась о тебе? – вонзает нож в плечо, вырывая тихий сдержанный вскрик. – Что было для тебя недостаточным? Я дала тебе всё! – второй рукой с силой давит на рукоятку, проталкивая острое лезвие до упора. Кровь течёт по его груди и капает на пол густыми пятнами при каждом частом выдохе. На некоторое время тишина заглушила комнату и она делает ещё шаг вперед, чтобы оказаться как можно ближе, так ощущался резкий запах крови с примесью пота. Фэн хотела много сказать, как ненавидит и любит его, как сильно он разочаровал. Она хотела, чтобы Сань-цай были вечными, как и вечно самое их название. Они должны были вступить на вершину вместе, но… один из них вышел из игры, когда они были почти у цели. – Я устал следовать твоим капризам, Ро. Устал оберегать тебя от вершин, которые ты так стремишься покорить, даже если ты рискуешь своей жизнью. Я сдал тебя, прости. Они знают всё и скоро догонят тебя, всё, что тебе останется – пожизненное заключение или бежать. Как поступить – решишь сама, – смотрит сверху на её опущенные ресницы, но они не дрогнули, кажется, она знала об их сговоре, как и чувствовала финал этой затянувшейся войны. Прижимается лбом и тяжело вздыхает, она забыла, что сердце под ухом больше не принадлежит ей, она забыла, что это сердце бьётся не для неё. Она забыла, что Пенгфей человек. Забыла, что люди не могут принадлежать никому, у них всегда есть желания. Но она ошибочно считала, что сможет контролировать эти желания, чтобы подстроить их под свои. – Что ж… ты стал моим неудачным экспериментом. Я хотела, чтобы ты стал железным дровосеком в этой стране Оз. Но я и забыла, что он тоже был когда-то человеком и больше всего им хотел стать вновь. В этой сказке я оказалась злой ведьмой, а сердце тебе подарил Юнги, оказавшийся Гудвином. Смешно, правда? Смешно до отвратительного. – Мы все изменились, сестра. Сань-цай нет уже давно, – эти слова ставят точку в их истории. Как он и сказал – их не стало, но все они заметили слишком поздно, ослеплённые личными желаниями и личной болью, что так никто и не обернулся назад, чтобы посмотреть во что они превратились. Розали закрывает глаза и впитывает в последний раз этот родной голос, ведь ей придётся так поступить – это её единственный и последний ход сейчас, чтобы оставить что-то напоследок. Её цели разрушены, все её башни попадали и скоро сюда придут за ней, нельзя больше оставаться в Корее. Она хотела, чтобы этот клочок земли стал её завершающим штрихов в империи, но… Он стал только началом кризиса для триад. Фэн крепче хватается за нож и вздыхает, сейчас она уйдёт в тень и заляжет надолго на дно, но она вернётся, чтобы забрать то, что хотела, сколько бы времени не потребовалось. Это дело принципа. Дверь открывается и они вновь воссоединились, но их связь теперь похожа на масло и воду. У каждого в голове – это конец. Чувствуют и эту агонию не остановить, это неизбежно и уже происходит, мчится головой вниз, чтобы разбиться, как ваза в полёте. Чонган останавливается позади сестры, на его лице маленькое засохшее пятно крови под глазом. Хосок смотрит на него и уже знает, что он собирается делать. Он знает, что давно потерял брата, как и он сам потерялся и ему никто не помог, ведь он не протянул руку, закапывая её сам же глубже в бездну. Но Пенг знал и не помог ему, позволив уничтожать себя день за днём в течении этих долгих лет. Ведь младший брат был таким глупым и жадным до эмоций, они поглотили его заживо. И теперь он не находит в этих звериных глазах напротив своего брата. – Отлично. Раз все в сборе… – двое знали, что она чуть не сказала «Сань-цай» по привычке, но это воспроизвелось у них в сознании эхом, найдя её голос в воспоминаниях. – Чонган, ты как раз можешь попрощаться с братом. Розали заглядывает в глаза Пенгу, но он смотрит на них лишь короткое мгновение, пролетевшее вспышкой перед ним. Сейчас в ушах так отчётливо слышен дребезг. Ваза разбилась на мелкие осколки. Настолько мелкие, что нет возможности склеить её вновь. Странно, он не привык плакать, но сейчас он не может разглядеть ничего сквозь влагу в глазах, текущую без передышек. Он и не знал, как тяжело бывает плакать, начиная задыхаться, когда прозвучал выстрел и лицо сестры сменилось лицом этого зверя. Её голова дёрнулась в сторону и она упала замертво, Хосок опускает взгляд вниз, смаргивая слёзы. Выражение лица на ней было таким же, глаза широко раскрыты, как у пластиковой куклы, кровь простыней постепенно расстилалась под ней, пропитывала густые волосы, покидая тело, вместе с тем и покидал её цвет лица. Розали всё больше переставала быть собой, хотелось остановить это на минуту, поставить на паузу, чтобы отдышаться, придумать, как повернуть время в свою пользу, до смешного желая начать собирать её кровь ладонями. Но она лежала всё такой же бездыханной и бледнее с каждой таявшей секундой. И Чонган не Розали, которая промахнулась, выстрелив в Юнги, оставив его калекой, этот выстрел был до ненависти чётким и чистым, что она умерла в то же мгновение, не успев ничего понять и почувствовать. Она уже была готова убить его, насколько бы противоречиво это не было для неё, она прошла эту внутреннюю борьбу, в которой победили её железные принципы. Хосок догадывался, что Чонган решит поступить именно так, как и видел наполнявшую его воду внутри, как она медленно приближалась к краю и сейчас разлилась. Вот почему Хосок сбежал, воспользовавшись Джином и запросив неприкосновенность в обмен на информацию, которые помогли бы посадить Ро. Чонган уже давно стал неуправляем и диким, жажда ослепила ему рассудок и сейчас он захочет всё и сразу, в первостепенную задачу – власть и силу. Сестра всегда задвигала его на задний план и ему это, наконец, осточертело. Хосок не хотел смерти Розали, он знал, что она выкрутится и сбежит, а это неудачное посягательство на большее станет для неё уроком, поэтому он так настаивал на поимке брата. И это ошибка, по которой Чон оказался здесь. – И что ты будешь делать дальше? – спрашивает старший, от него сыпется пепел с догорающими искрами ненависти. Он любил сестру, её недостатки и ошибки, как и её удивительные победы. Но любил он Розали по своему. Пенгфей не хотел убивать её, но он знал, что Чонган захочет. Это произошло бы рано или поздно, ему лишь нужно было избавиться от младшего брата раньше, но сестра всё ещё верила в единство их уз. Она сама поверила в выстроенный небесный замок, безусловную любовь и преданность, но сама же выслала их далеко от родного дома в ссылку длиною в несколько лет, почему-то она думала, что их отношения останутся прежними. Сестра и правда забыла, что её младшие братья такие же люди, как и все, вовсе не те куклы из её кукольного домика, игравшие данные им роли. И братья действительно хотели этому соответствовать. Чонган встаёт вплотную, тихо смотрит прищуром, на дне глаз пьянеющее превосходство и азарт, теперь назад пути не будет. Ведь это так опьяняет, та, что контролировала и крепко держала его теперь лежит под ногами с дырявым черепом. Всё. Это только и следовало сделать, лишь одно нажатие на курок со спины и Фэн Ро больше нет, как и нет её приказов, того как она не ценила его и опускала вниз головой до земли. Словно он встал во весь рост и сейчас вдохнул полной грудью, после стольких лет мучений в цепях. Собаки на цепях сходят с ума и если ей удаётся вырваться... Это чувство пускает адреналин по крови и внушает чувство могущества, что ему по силам подчинить весь мир. Помеха на пути исчезла и он займёт это место впереди, самое лучшее и самое высокое, отсюда красивый вид и дышится свежее. Поездка в Японию тогда была непростой, найти Сокджина было для него лишь одним из поводов, главной целью был не он. После того, как он скинет королеву с трона, ему понадобиться большая поддержка, в триадах всё ещё огромное количество тех, кто будет воевать за свою госпожу и после смерти, не все решат примкнуть к её сводному брату. Начнётся глобальная неразбериха внутри клана. И он искал поддержки именно у Японии, точней – вражеских кланов Шохея, тех, кто давно точит на него зуб. Чонган знает о планах Таоко на счёт Джина и Кореи, ему как никому другому выгодно вытеснить триады с континента и втиснуться в уже действующий конфликт в его стиле. Но на этот раз Чон не позволит японцам окрасить стены своего дома, в памяти ещё слишком свежи те воспоминания из детства. Самый главный человек его внутренних споров сейчас перед ним, распят и беззащитен. Старший брат всегда имел вес и авторитет, был лучше во всех аспектах: выше, умнее, терпеливее, мудрее и ловче. Чонган смутно помнит то время, когда ему приходилось целиком полагаться на него, прятаться за его тощую спину, хватаясь за рваную футболку и он запомнил с тех времён его взгляд – взрослый не по годам, озлобленный и думающий обо всём сразу, проворный и упрямый. Только благодаря этим качествам старшего они и смогли выжить тогда. Они были совсем одиноки и голодны, тогда в провинциях Китая таких, как они были тысячи, но им повезло. И Чон думает, что именно этот взгляд брата и зацепил тогда дочь семьи Фэн. Но даже сейчас Чонгану никогда не придёт в голову то, что старший брат стал таким только благодаря ему, он стал таким ради того, кто был позади и прятался беззащитно за спиной, Пенг боролся тогда за жизнь своего младшего, который бы погиб на улицах гетто без него. Этот инстинкт выживания остался в нём и по сей день, Пенг никогда не расслаблялся, хотя теперь ему больше не приходилось защищать слабого брата, в нынешнем уже далеко обогнавший тот образ болезненного мальчугана. Спину начало холодить до невыносимого озноба, обернувшись, за ней никого не нашёл, больше не было тех больших слезливых глаз и крепкого кулака на своей растянутой футболке. Чонган ушёл из под его чёрного крыла давно, убежав без оглядки, желая догнать его и превзойти, постепенно выстраивая в лице старшего лик чужака и врага. В этот момент раскола и появился Мин Юнги, так напоминавший его, тот, кто нуждался в нём, чтобы спрятаться в тени его спины, ведь глаз солнца так прожигает кожу, пристыдив его тьму своим светом. Ему нужна была темница души и он дал ему это. Хосок чувствует его дыхание на своём подбородке, горько усмехаясь тому, как Чонган так и не смог вырасти, может, он стал сильней, но он слаб. Слаб в том, что поддался искушению, протянув руку и заключив контракт с завистью, она пробралась к нему в самое сердце и засела навсегда. Он никогда никого не превзойдёт, никогда не станет лучше, не умеет прощать и уступать. И в этот момент начал убивать без разбора. Его глупый и одинокий младший брат, которого ему так жаль, но его жалость для него – плевок в лицо. Чон смотрит на него, щурится сильней и кривит губы в улыбке, ему не терпится бежать дальше, мчаться к своим безумным идеям, убирая на пути всех, кто встанет помехой, теперь он живёт лишь так. Первой его жертвой стала сестра, как педаль тормоза и теперь он едет на большой скорости по склону вниз. – Возьму всё, – наконец, после долгой паузы отвечает на вопрос и скалится сильней, пытаясь скрыть зубы. – Самое большое блюдо моё. – А моя жизнь "второе" после Ро? На что беззлобно смеются, слегка прикрывая рот ладонью и смотрят с забавой в глазах, с такой, как от простейшей глупости. – Тебя? Ну уж нет, – хлопает по щеке Пенга пару раз и внимательно смотрит в глаза, словно пытаясь их запомнить до последней детали. И было в этом что-то похожее на прежнего него. – Так игра будет не интересна. Ты, брат мой, догони меня, если сможешь. Шаг назад не прерывая зрительного контакта. Хосок смотрел на него до тех пор, пока он не исчез в полумраке, чтобы раствориться в неизвестном направлении.