White holes

Чан смотрит на осеннюю листву. Она слегка пожелтевшая, каждую прожилку видно, если присмотреться, и начинает опадать. В воздухе ей и пахнет – по-осеннему свежей листвой. От этого запаха где-то под рёбрами собирается тоска, но губы сами расплываются в улыбке, словно жалеть не о чем. Так было и когда он встретил Феликса. Феликс – осенний мальчик. У него волосы цвета желтеющей листвы, растрёпаны вечно, а на грязных щеках виднеются веснушки. Тоже осенние. У Чана в голове его образ укладывается с трудом: мальчишеское почти лицо, долговязая фигура и руки в крови. Он ноги широко расставляет, топорик из трупа вытягивает, а потом говорит неожиданно басом: - Ли Феликс. Поесть найдётся? Я голодный, жуть! *** Начало конца Чан помнит плохо. Кажется, они сидели с мамой на кухне, смотрели новости или что-нибудь ещё, но, скорее всего, новости, иначе откуда ему ещё было узнать о вышедшем из-под контроля правительственном эксперименте. Разрабатывали новый вирус, биологическое оружие. Знать, на ком его испытывали изначально, Чану не хотелось. Главное, как сказала мама, это на острове, далеко отсюда. Не так далеко, как хотелось бы. Если за четыре месяца вирус накрыл всю планету. Одно Чан помнит точно – это совсем не так, как в фильмах. Поначалу даже не было паники, только массовые заражения чем-то вроде обычной простуды, ну а после такой же массовой истерии. А потом наступил апокалипсис. Конец всего света. Когда он потерял маму, Чан не знает тоже. Просто как-то в миг не осталось ни друзей, ни соседей. Мать впихнула ему рюкзак и отцовскую винтовку, когда её настиг первый приступ кровавого кашля. Больше они не виделись, но Чан уже знал: не спасётся. С тех пор он был один. Потом уже, через три года, у него была своя шайка выживших. Почти такая же, о каких мечтали ночами подростки. Мечтали, там, в нормальной жизни. А здесь у них консервы дважды в день (если повезёт), грязь на лице, залатанная одежда и много разного оружия, которым приходится убивать чаще, чем добывать новые припасы еды. И совсем это не весело. Да и подростков тоже больше нет – глаза у всех уже видели глубины Ада. И тут вдруг Феликс, такой же, как осень: щемит под рёбрами, но улыбаться хочется. Голодный и грязный. А ещё жизнь Чану только что спас. *** Младше Феликс оказался на два года и всегда был один. По его же словам, набредал иногда на небольшие колонии выживших, вроде чановской, но никогда там не задерживался. - Одному удобнее, - с улыбкой простодушной и снова чувство осени под сердцем. Феликс пахнет яблоками. Красно-жёлтые, переспевшие, такие бывают тоже только осенью. Когда-то в прошлой жизни Чан их любил. А теперь в изгиб чужой шеи носом утыкается и воздух тихо-тихо тянет, в ответ слыша фырканье. Феликс боится щекотки. Они спят в одной палатке, на дежурство выходят вместе, так что Чан быстро узнает все привычки нового соседа. Феликс нос морщит, когда смеётся; постоянно растирает грязь на щеках; басит почти как отец (там, в прошлой жизни, конечно), когда сонный; с утра первым делом ерошит пятернёй волосы цвета осенней листвы. Любит смотреть на звёзды, пьёт только сладкий чай, целуется мягко и не торопясь. Надрачивает приятно, почти не стонет, заламывает брови, когда кончает. Про любовь Чану не рассказывали в детстве сказки, да и фильмов он как-то не смотрел, так что обо всяком не думает. Кругом инфицированные, мертвячина, про любовь думается плохо. Феликс, вроде бы, согласен. Ему сложности по жизни ни к чему, лишь бы Чан вот так сидел, подставив уставшее плечо, лишь бы подкладывал свою порцию сахара ему в чай, лишь бы выстанывал хрипло его имя на ухо. Для сложностей места в их жизни нет. А потом перебивают ровно половину их отряда. Чану верится с трудом, что пять человек, включая их, сумели выжить в очередной раз. Они с Феликсом у костра сидят, Чан смотрит искоса, как тот ветки ломает и подбрасывает в огонь. В глазах пляшут блики, но даже сквозь них Чан видит, как парня что-то беспокоит. - Феликс? – зовёт тихо. Тот долгих две минуты губы кусает, но головы поднять не решается. - Скажи…- наконец-то выдавливает он. – Скажи, что всё будет хорошо. Чана будто ударяют под дых. Без предупреждения, резко. В глазах напротив угольки надежды тлеют, и язык не поворачивает ни соврать, ни сказать правду. Прежде чем Чан находит в себе силы заговорить (так и не решив, что именно ответит), Феликс останавливает его лёгким покачиванием головы, а потом ещё палец к чужим губам прикладывает, для верности. - Твои губы скажут да, но твои глаза говорят нет, - улыбается слегка. Феликс не дурак. Угольки в его глазах тлеют окончательно. На утро Чан не обнаруживает его в палатке. Парень находится у костра, старательно пакующий сахар в рюкзак. - Ты куда? Не наша очередь, - утренне сипит Чан. Феликс смотрит на него снизу вверх, улыбается совсем как в их первую встречу и говорит только: - Пора мне. «Куда?» - спросить хочет Чан, но не дурак тоже, понимает. Феликс ни с кем не задерживается надолго. «Так удобнее,» - отдаются где-то в голове его слова. Феликс отводит взгляд, чтобы затянуть лямки рюкзака, затем встаёт и смотрит уже в упор на Чана. - Нам пора разойтись, Чан. Вчера я понял кое-что. Я не хочу видеть, как кусают тебя. Я не хочу, чтобы ты видел, как кусают меня. Чан кулаки сжимает и долгую минуту дышать, кажется, учится. Наконец, улыбается тоже и пропускает парня, говоря только: -Ты постарайся пожить подольше, если не сложно. Буду рад. Феликс кивает и медленно уходит в рассветное утро. Больше они, конечно, не увидятся, даже если выживут оба – всё равно ведь вопрос времени, мир-то нормальным больше не станет. Тогда Чан не понимал ещё, как же можно вот так уйти и оставить после себя неизвестность, но прямо в эту минуту понимает, что Феликс был прав. Он рассматривает желтеющую листву и думает, что такой исход, несомненно, лучше. Боль в шее и стойкий запах крови немного отвлекают от созерцания осенней картины, так напоминающей ему Феликса. И пока не заканчиваются силы смотреть, Чан думает, что и правда не хотел бы видеть сейчас его здесь. Лучше Феликсу не видеть, как он умирает.