White holes

Они встречаются в первый раз на рассвете, когда город накрывают золотые лучи из-под красного неба. Майский ветер уже совсем тёплый даже по утрам, но Джисон зябко кутается в джинсовку и молчит. Какому-то незнакомцу необязательно знать, что он сегодня не ложился, что его дом едва ли не на другом конце города и что утренние прогулки не помогают сбежать ни от проблем, ни от мыслей. У Джисона разбито сердце, Чанбин понимает это сразу. Не по словам, не по взгляду, не по дрожащему голосу (всё это приходит к ним позже), но по ссутуленной фигуре и дрожащим замёрзшим рукам. Он стоит, прислонившись спиной к турнику на детской площадке, и курит, бегло рассматривая поникшую фигурку. Ввязываться Со не спешит, проблем хватает своих, чтобы привязать к себе чужой груз – он знает, что будет чувствовать ответственность, если спросит. Чанбин встаёт в половине пятого утра, чтобы успеть встретить первые отблески нового дня, и ему даже не сложно, нет: в жизни не так много радостей, чтобы упускать одну из них. Конечно, Джисон не узнаёт об этом с первой порцией сигаретного дыма в лицо, но уже после, когда он приходит в этот двор раз в пятый и, наверное, злится, на то, что этот второй всегда молчит. У Джисона наивное выражение лица, словно ему пять, а не восемнадцать, а в глазах столько упрёка, что Со хочется смеяться, когда он выпускает сигаретный дым в чужое лицо. Паренёк поджимает губы и говорит: - Нельзя курить подальше от меня? - Так отойди, - усмехается Чанбин. Ни один из них, конечно, не двигается с места. У Джисона разбито сердце – Чанбин узнаёт это, когда у паренька появляются силы говорить. Узнаёт, но не говорит, что понял это куда раньше. В восемнадцать всё ещё хуже, чем в пять или шестнадцать, хотя Джисон уверен, что первая любовь паршива в любом возрасте. Чанбин на это чуть задумчиво кивает, соглашаясь. Джисон приходит теперь каждый день, понемногу рассказывая, пока хватает сил, потому что некому больше: и мама, и школьные друзья теперь в другом городе, а Крис…А Криса в его жизни лучше бы и не было. Чанбин не просит рассказывать, но слушает внимательно всё, что Джисон говорит, не давит, заставляя сказать больше, не утешает бессмысленно, не делает вид, что он умнее, взрослее и знает больше. У Чанбина сердце разбито тоже, только не любовью, нет, миром. Мир – жестокое место, тут долги по учёбе, поиски работы, вечная нехватка денег и одиночество – гнусное, тягучее одиночество, от которого не спасают ни приятели в универе, ни музыка, ни завалы дел. Чанбину в своей квартире пусто, но подпустить к себе он никого не хочет. Просто жизнь бьёт по нему и без любви. Чанбин не любил никогда, влюблялся, но не любил. Чанбин верит в любовь, но не верит в свою способность полюбить кого-то. Да и, если честно, не хочется: он уверен, что от тоски это его не спасёт и поломанное сердце не вылечит. Джисон узнаёт это вперемешку из их обрывистых фраз и недоразговоров в пять утра, из-за которых они друг другу никто, но самые близкие люди: не незнакомцы, но и не друзья. Джисон уже верит в то, что не у всего на свете есть определения, да и разбираться во всём этот не хочется. Он не говорит, что встаёт теперь в четыре утра, чтобы успеть, чтобы прийти – не рассказывает, но Чанбин это знает. Чанбин всегда слишком много знает. Даже если закрыть глаза, рассвет не исчезнет, под веками алыми всполохами пляшет солнце. Так и с Джисоном: он для него как нежеланный питомец, которого подарили и выбросить теперь нельзя. Только Джисона никто ему не дарил, Чанбин знает, что сам ввязался. Закрыть глаза теперь не получается: Джисон хоть и не просит, но Чанбин не может ему помочь. Джисону нравится слушать. В Чанбине всего много – целая Вселенная, тогда как в Джисоне только отголоски Криса и больше ничего, кажется, нет. Ему кажется, что с Чанбином это выветривается. Но только он иногда боится стать отголоском теперь уже Чанбина. Сам Джисон об этом пока не догадывается, только чувствует иногда что-то шевелящееся под рёбрами. Чанбин целует его первым, губы двигаются осторожно на чужих, и Джисон за его плечи цепляется так, словно он последняя в его жизни надежда, а потом плачет, потому что это не Крис. Потому что должен был быть Крис, потому что Чанбин даже не влюблён и не собирается, потому что сам Джисон всё ещё мыслями с Крисом и потому что чанбинов поцелуй – единственное, что ему теперь нужно. Джисон плачет прямо на груди у Чанбина и объяснить всего этого пока не может, но Чанбин всегда знает слишком много. Они по-прежнему не незнакомцы и не друзья, и уж точно не влюблённые (потому что Джисон влюблён в Криса, а Чанбин – ни в кого), а Джисон всё ещё нежеланный питомец, но Джисон плачет в его объятьях и они оба знают, зачем был этот поцелуй. Чанбин гладит его по плечам под звуки чужих всхлипов и смотрит на судорожно сжимающие его футболку кулаки. Даже если закрыть глаза, джисоново сердцебиение под его рёбрами.