White holes

- Хён, а тебе никогда не хотелось стать астронавтом? Минхо недоверчиво хмурится, глядя в лицо напротив. Разве Чонину в его шесть положено знать такие слова? Чонин часто делает то, что совсем не положено. Например, читает странные книжки, которые, по мнению Минхо, не может понимать человек в шесть лет, и даже в восемь (а ведь Минхо уже восемь). Он легонько щёлкает младшего по носу: - Опять начитался папиных книжек? Чонин недовольно морщится: - Ну хён, ты не ответил. Минхо вздыхает: - Нет. С чего бы мне хотеть стать астронавтом? - Я бы хотел однажды, - пожимает плечами Чонин. – Разве не здорово? Можно полететь в космос и делать, что хочется. Минхо с улыбкой качает головой: - И в космосе есть свои правила. Ты никогда не сможешь делать только то, что тебе хочется. - Даже в космосе, хён? – глаза младшего недоверчиво округляются. - Даже в космосе. Оба они пока ещё не знают, насколько же Минхо сейчас прав. *** - Моя мама испекла пирог. Придёшь, хён? Чонину уже десять, но его привычки не меняются: болтать ногами в воздухе, сидеть на полуразвалившейся любимой лавочке во дворе, таскать отцовские книжки, доставать Минхо вопросами, подставлять лицо солнцу, считать ворон на уроках, потому что всё это он уже знает – Минхо мог бы перечислить каждую. Он пинает ногой какой-то скучный серый камень, рассматривая некогда белые, а теперь уже стёртые напрочь в грязи, разбитые кроссовки. Выше у него такие же разбитые коленки, потому что мальчишки во дворе не любят играть с ним в футбол и ставят ему подножки. Мальчишка грустно шмыгает носом, затем обтирает грязные ладони об шорты, с сожалением подмечая, что мама опять будет ругаться за грязные вещи, и только потом отвечает: - Приду. Чонин улыбается ему. Из всех ребят во дворе только он один дружит с Минхо. А когда тебе двенадцать, двор приравнивается к целой Вселенной. - Хён! - Чего тебе? – отзывается Минхо, успевший уже снова погрузиться в свои мысли. - Ты ведь даже не спросил, с чем пирог? Чонин задорно смеётся, пока Минхо растерянно хлопает глазами. «Какая разница, с чем будет какой-то пирог, если я иду к тебе? Если у меня нет и никогда уже, наверное, не будет никого кроме тебя? Неужели значение действительно имеет этот пирог?» Минхо пока не знает, как сказать Чонину, что он пошёл бы, позови тот его хоть на Луну. *** Не зовёт. Минхо теперь уже восемнадцать, и он перестаёт появляться на лавочке во дворе, предпочитая крышу очередной честно отвоёванной в уличных боях вместе с друзьями заброшки. - Её однажды не будет, хён, - как-то грустно говорит Чонин, когда они случайно встречаются во дворе. Минхо переводит взгляд на лавочку. «Плевать», - хочется сказать ему, но он молчит. Подставлять Чонина старший никогда не хотел. - Всё когда-нибудь исчезнет. Чонин кивает. Они молчат какое-то время, глядя на полупрогнившую от сырости деревянную поверхность скамейки, а затем Чонин вдруг спрашивает: - Ты с ними счастлив, хён? Чонин никогда не спрашивал Минхо о новых друзьях. Просто знал, что ему в конце концов будет мало одного Чонина. Минхо не отвечает ему, просто разворачивается и слышит в спину: - А со мной был счастлив хён? Ну хоть когда-то? Вопрос заставляет остановиться. «Конечно, был. Ты же был единственным во всей Вселенной, кто любил меня просто так. Не потому что я крутой, не потому что мой отец – начальник на заводе, не потому что у меня шорты джинсовые, а просто любил глупого, постоянно отмалчивающегося мальчишку. Но неужели ты любишь меня и сейчас?» Вместо всего этого, обернувшись, он говорит: - Хочешь, отведу тебя на нашу с ребятами заброшку? *** Чонин умеет завоёвывать людские сердца. Никого в их компании не заботит, что он младше, потому что Чонин умный, весёлый, иногда приставучий и очень искренний, Чонин просто до невозможно удобный, рядом с ним всем хорошо. И ему для этого не надо даже стараться. Ему, в отличие от Минхо, не нужно думать, что надеть сегодня, не нужно следить за словами и поведением, он вообще не думает, как о нём будут отзываться другие – но они всегда отзываются одинаково хорошо. Однажды Чонин признался, что это даже скучно. Тогда Минхо и понял, что действительно ему завидует. - Помнишь, когда-то давно ты спросил меня, хочу ли я стать астронавтом? Они сидят на крыше вдвоём, и Чонин всё так же болтает ногами, поворачиваясь в его сторону: - Не очень. - Ты сказал мне, - Минхо вздыхает, - что в космосе можно делать, что захочется. Он замолкает, и Чонин привычно ждёт продолжения, хоть и знает, что Минхо редко заканчивает мысли, которые ему не нравятся. Но на этот раз получает: - Тебе для этого даже не нужен космос. «А меня и космос от этого не спасёт». *** Закат полыхает красным, как кровавое знамя их страны в вечном кризисе, как разбитые коленки Минхо под шортами, как нашивка надписью на джинсовке Чонина – Viva la Revolution. Минхо смотрит на неё и признаётся сам себе, что боится порой того, что за такое могли бы и посадить, но пока обходится. Что будет, если однажды вдруг не – Минхо не думает, потому что ответ известен ему уже давно. Он бы отдал за Чонина жизнь, но кто он такой в этой системе и что этой системе до жизни какого-то Минхо? Чонин, наверное, снова улавливает что-то тяжёлое в его глазах (с детства тяжёлое, потому что тут так у всех, кроме самого Чонина, и этого Минхо понять до сих пор так и не смог), потому что Минхо слышит такое привычное: - Хён. Минхо отзывается, и Чонин задаёт свой вопрос: - А что бы ты сделал в первую очередь, если бы попал в место, где нет никаких правил? - Такого места нет, - флегматично пожимает плечами парень. - Но всё же, - настаивает Чонин. Он ждёт ответа нескончаемо долго, наблюдая за тем, как хмурится Минхо, пока, наконец, не получает в ответ: - Растерялся бы. Наверное, не поверил и попытался узнать, почему здесь так. - А потом? - А потом…Вздохнул бы? Ну, знаешь, чтобы понять, как оно дышится там, на свободе. - А я бы поцеловал тебя. Минхо давится воздухом и смотрит как-то ошалело, ожидая задорного смеха, но Чонин быстро продолжает: - Только ты был прав: мне не нужен космос, чтобы делать то, что я захочу. Он рывком опускается Минхо на колени и прислоняется к его губам своими. Минхо будто каменеет и не реагирует совсем никак. Младший давит пальцами ему на скулы и отчаянно шепчет: «Ну же, хён, пожалуйста». Минхо, наконец, оживает и отталкивает Чонина от себя: - Нас за такое могут убить! - Разве ты ещё не понял? Нас за что угодно могут убить, хён. Следуешь ты правилам или нет, в тебе найдут брешь, потому что ты никогда не сможешь следовать всем правилам. Я просто хочу успеть побыть счастливым. Чонин опускает плечи и встаёт с чужих колен, привычно присаживаясь разом. - Почему ты такой? – тихо бормочет Минхо. – Почему ничего не боишься? - Я боюсь, - сразу же возражает Чонин. – Просто всё равно продолжаю делать. Минхо поднимает голову и Чонин видит в его глазах столько безнадёжного отчаяния и какой-то затравленности, сколько не видел за свои почти-семнадцать ещё никогда: - Но я другой, Чонин. Я просто хочу прожить спокойную жизнь как можно дольше. Чонин отворачивается и тихо вздыхает: - Знаю. Однако неожиданно для него Минхо спрашивает: - Но у меня ведь не получится? Чонин зажмуривается и не отвечает ему ничего. Ответ Минхо знает сам. Знает, но только тянется пальцами к алой надписи на чониновой куртке, лёгкими касаниями пробегается по вышитым буквам, а затем поворачивает голову парня к себе за подбородок и сам тянется к чужим губам. Чонину теперь почти-семнадцать, и он всё ещё делает кучу вещей, которые делать просто не положено (например, целует Минхо), но Минхо всё ещё готов пойти за ним, позови тот его хоть в астронавты, хоть на Луну или даже в чёртов Ад. Ведь если уж отдать за другого человека жизнь, так хотя бы сделать его счастливым.