Сто шагов назад

Барри находит ее на кухне: в домашних джинсах и футболке, с легким макияжем, она стоит около плиты, распределяя деревянной лопаточкой хлеб и колбасу на сковородке, пока закипает чайник. В темно-каштановых волосах, струящихся по спине, запутываются лучики солнца. Барри останавливается в дверном проеме, не решаясь зайти. Он видит столовые приборы, разложенные для двоих, две чашки на столешнице и тарелки, приготовленные под завтрак. Кейтлин определенно ждет его, уже хорошо. Но что это было с ней полчаса назад, почему она выбежала из гостиной после невинной шутки? - Кейт, - тихо зовет он, пряча руки в карманы трико, и покачивается на мысочках. Кейтлин поворачивает голову в его сторону. Лицо у нее спокойное. Глаза как прежде сияют. Барри чувствует себя чуть воодушевленнее, когда произносит: - Прости, что ляпнул эту глупость про могилу. Со сна у меня язык без костей. После всего, что мы пережили, шутить на такую тему очень неправильно с моей стороны. Я не хотел обидеть тебя и уж тем более причинить боль. Прости. Он скорее умрет, чем сделает ей больно. Кейтлин отвечает ему легкой улыбкой. Она передергивает плечами, мол, забыли, и кивает ему на стул. - Все в порядке, - успокаивает она его. - Точно? - Конечно. Сядь уже, чудо. В следующий раз не буду поднимать тебя спозаранку. Мало ли что еще услышу в свой адрес. Барри, ощущая, как напряжение между ними ниспадает, облегченно выдыхает и подходит к Кейтлин, шутливо пихая ее локтем в бок, прежде чем занять свое место. - Ты знаешь, что ты лучшая? - одними губами спрашивает он. Кейтлин дергается. В этот момент Барри жалеет, что она стоит к нему спиной. Может, увидев промелькнувшее в ее глазах, он бы понял хоть что-то? Дело в том, что Кейтлин после возвращения остается для него закрытой книгой: он вроде читает ее, а все равно написано, как на китайском - не понимает ни слова. - А ты знаешь, что на тебя буквально невозможно долго обижаться? - вопросом на вопрос отвечает Кейтлин. Голос у нее дрожит. Едва заметно, но все же. - Во-первых, мы друзья, а во-вторых, ты похож на котика, когда извиняешься, - она снова улыбается уголками губ, а Барри удивленно вскидывает брови и забывает о своей тревожности. - Котика? – переспрашивает он. - Ага, - повторяет Кейтлин. – На грустного котика. Решила, что могу сказать, - она оглядывается через плечо, - раз ты живешь в моей квартире. Барри цокает. - Значит, считаешь, что у тебя есть привилегии и все такое прочее? – он складывает руки на груди, сощурившись. Было ли в их прошлой жизни так много легкости? Что-то подсказывает, что нет. Сейчас все кажется таким простым, а раньше жизнь напоминала снежный ком: работа, геройство, новые проблемы и травмы... - Конечно, - Кейтлин распределяет яичницу по тарелкам и ставит их на стол. – Я готовлю, буду убирать за тобой, выхаживать тебя, отвечать на двадцать звонков в сутки, потому что люди, с которыми ты не хочешь жить, волнуются… Не говори, что после этого у меня нет прав. Барри морщится. Люди, с которыми он не может жить, а не «не хочет». Это принципиально две разные вещи. Кейтлин замечает перемены на его лице (она всегда была как маленький снайпер), всплескивает руками: - Я не говорю, что в этом есть твоя вина, Барри. Я бы на твоем месте тоже выбрала плечо друга, а не тех, которых едва помню. Просто, - она трет переносицу, пытаясь объяснить сложившуюся ситуацию правильными словами, - Джо и Айрис только за вчерашний вечер позвонили кучу раз. Они ждут какого-то молниеносного результата, а терапия может продлиться не один месяц, и даже не два. Это серьезная психическая травма, а не пустяк. Мне страшно даже подумать, что ты чувствуешь. Кейтлин тянется к нему и накрывает его руку своей миниатюрной ладонью. Она рядом. Она близко. Она поддержит. Вылечит. Поможет встать на ноги. Не оставит. Больше ничего не надо. Барри какое-то время просто тупо пялится на ее пальцы, чуть поглаживающие его запястье, на бесцветный лак на ее ногтях… Он поднимает глаза и встречается с ее грустными, но такими все понимающими глазами. - А мне вот страшно представить, где бы я был сейчас, если бы не было тебя, – он дотрагивается указательным пальцем свободной руки до виска, - вот здесь. – голос хрипит. – Не знаю, с каким чертовым замыслом Вселенная лишила меня памяти, но она не сделает меня запуганным циничным одиночкой, пока есть ты. Спасибо тебе, Кейтлин. За все. Кейтлин горько усмехается, прикусывая губу, и сжимает его руку. - Всегда пожалуйста, - шепчет она. А потом чуть дергает вверх уголками губ и громче произносит. – Мы ведь два сапога пара, мистер Аллен. Сердце Барри замирает, когда в голове моментально вспыхивает отголосок прошлого. Они были такими молодыми и беззаботными, когда состоялся тот неловкий разговор про личную жизнь и произнесена эта их вечная, как показывает время, фраза… - Так и есть, доктор Сноу. – он переворачивает руку и вот уже ладонь Кейтлин лежит на его ладони, и это он медленно поглаживает пальцами холодную кожу. Тактильный контакт с Кейтлин с самого первого дня стал беззаговорочной частью лечения. Прикосновения переносят обычную поддержку на какой-то новый уровень, очень личный, но необходимый. Барри точно знает, что не хочет углубляться в это, пока в голове кавардак. Ему просто приятно, когда Кейтлин дотрагивается до него, сжимает его руки, или когда он может как сейчас, например, взять ее ладонь и держать ее, наслаждаясь этим чувством тепла, которое она разделяет с ним. - Не знал, что ты еще и отлично готовишь, - Барри набивает рот яичницей, когда они таки приступают к завтраку, и едва не стонет от того, какая еда божественная на вкус. - Это всего-навсего жареное яйцо, колбаса и хлеб, - отнекивается Кейтлин. – Ничего особенного. - Это самое особенное из всего, что я ел, - продолжает настаивать Барри. - Я рада, что тебе так нравится, - наконец сдается Кейтлин. Она медленно насаживает кусочек на вилку и как бы невзначай спрашивает. – Как ты сегодня спал? «Как убитый» Барри вовремя прикусывает язык. Ну хватит уже про смерть. Она итак преследует их по пятам. - Замечательно. Надо отдать должное твоему дивану, он великолепен. Кейтлин закатывает глаза. «Держу пари, твоя кровать не менее достойная» Барри откашливается. Как хорошо, что на свежую голову он думает прежде, чем что-то сказать. Иначе неловкостей только за утро было бы хоть отбавляй. - Звезды не поют, не тают и не снуют. – перечисляет он. - Никакого сумбура уже давно. Никакого помешательства. - А что касается… подгузников? – Кейтлин внимательно прожигает его взглядом. - Что за подгузники? – недоуменно кривится он. – Какие еще подгузники? - Которых не хватало в твоем бреду. – глаза Кейтлин превращаются в две узкие щелочки. - Ты сказал, что скоро нам понадобятся подгузники. Чтобы это значило? Барри отчего-то чувствует, что его бросает в дрожь. - Я не, - он сжимает руки в кулаки. Короткие ногти больно впиваются в кожу. - Я не... Не помню. Лицо Кейтлин напротив расплывается, но Барри еле заметно качает головой, словно сбрасывая с себя туманные кулисы. - Не бери в голову, - просит Кейтлин, поднимаясь и подхватывая тарелки. Он ошибается или она действительно выглядит расстроенной его ответом? Барри чувствует, как ее привычки замыкаться и недоговаривать начинают действовать на него, как красная тряпка на быка, но он сдерживается одному Богу известно откуда взявшимися силами воли. - Я не знаю ни про какие подгузники, - растерянно повторяет он, все еще сбитый с толку поведением Кейтлин и оброненной в бреду фразой. – Объясни мне все, Кейт. - буквально умоляет он. Кейтлин обреченно вздыхает. Тарелки выскальзывают из ее рук и со звоном падают в раковину. Она откровенно плохо пытается прятаться и уж тем более врать. - Ты сказал, что нам понадобится больше подгузников. И ты…улыбался. То есть, сначала ты был растерян, зол, а потом сказал это и начал так искренне улыбаться… Все остальные фразы, кроме звезд, были понятны: ты произносил их в разные отрезки времени в разговоре с командой. Но подгузники…чертовщина какая-то, в общем. Барри складывает руки, закрывая ими лицо. Тайн становится все больше, а ответов наоборот меньше. Их совсем нет. Пока он понятия не имеет, что несет. Но что-то внутри подсказывает, что ниточка с подгузниками – нечто очень важное.