Разговор

      Все та же комната; в забранное решеткой окно заглядывает ранний вечер. Эльф лежит в кровати на животе, то просыпаясь, то снова задремывая. Спина пленника представляет собой одну сплошную повязку. Поверх бинтов он укрыт легким покрывалом. В комнате тепло, но его знобит.       Ночной разговор был долгим. Пять часов, пока Финрод не потерял сознание от боли и усталости. Но все же - пусть так. Кто бы мог знать - но отнюдь не только король Нарготронда оказался интересен Гортхауру. Нолдо давно признал для себя, что тоже ждет этих разговоров в подвале, чтобы сквозь боль – слышать и понимать. И хочется - уже хочется снять аванирэ, чтобы в полной мере прикоснуться к чужому разуму и открыть свой, как бывает... между друзьями. Но нельзя. Война. Нарготронд. Цель похода. Потому - пусть будет так.       ...А ведь Гортхаур держит слово. Король Нарготронда чувствует, даже не видя: все, кто пришел с ним - живы и не испытывают мучений. Эльф приподнимается, пытаясь натянуть покрывало повыше и без сил падает обратно. Краткий обморок переходит, наконец, в сон. Знакомые легкие шаги за дверью его не будят.       Майа заходит в комнату и внимательно осматривает лежащего. На миг хмурится: ожоги оказались слишком тяжелыми. Финрод спит довольно крепко, но его продолжает бить дрожь. Саурон решительно разувается, стаскивает верхний кафтан, оставаясь в штанах и рубашке, и ложится под покрывало рядом с эльфом, придвигаясь почти вплотную: это согреет. Когда нолдо проснется, придется, видимо, лечить его чарами - иначе он не встанет пару недель. Размышляя, майа привычно находит руку своего - пленника? или уже гостя? - и переплетает его пальцы со своими. Если бы Финрод снял щит... но аванирэ он держит даже во сне. Война есть война.       Через полчаса дрожь унимается. Еще через сорок минут эльф шевелится во сне и просыпается от боли. Увидев гостя, он не выказывает никакого удивления.       - Тебя знобило, - Гортхаур садится, стараясь при этом не утянуть за собой покрывало.       - Понимаю, - голос Финрода звучит сипло.       Майа пристально смотрит ему в лицо:       - Прости.       Нолдо в ответ вскидывает голову, пару секунд изумленно глядит на Саурона, а потом искренне, заливисто смеется. Задыхается, вздрагивает от боли и смеется снова. Сквозь смех он еле выговаривает слова:       - Ну... как уж... получилось... - обожженная спина мешает смеяться, и он вынужден замолчать. Майа делает вид, что ничего не услышал.       - Я могу вылечить тебя сам - если ты согласен.       Вопрос не лишний. Для эльфа последствия такого лечения - сутки-двое тяжелой дурноты, которая хуже боли. Темный майа есть темный майа.       Некоторое время поразмыслив, Финрод согласно кивает. Саурон осторожно снимает повязки, кладет руки прямо на ожоги - и они начинают заживать на глазах. Аванирэ мешает и здесь, но роа эльфа - часть Арды. А потому с трудом, но подчиняется одному из тех, кто Арду творил. Финрод сжимает кулаки и изо всех сил стискивает зубы, чтобы не закричать: происходящее с ним сейчас намного хуже боли. К счастью, все заканчивается через полчаса. Спина совершенно цела.       Эльф с трудом переворачивается: дурнота еще не пришла, но слабость не позволяет даже откинуть волосы с лица. Гортхаур сам убирает спутанные пряди с его лба и привычно разбирает их пальцами.       - Ты очень талантлив, Артафиндэ. Чем больше мы говорим - тем яснее я это вижу...       - Можно думать, мне это помогло, - тихо, но с ясно слышимой мрачной иронией отзывается тот.       - Как знать, - Гортхаур явно думает о чем-то своем. - Как знать...       Через несколько минут Финрод снова засыпает. Майа сидит рядом, продолжая перебирать золотые волосы, рассыпанные по подушке, и размышляя. ...Сын Арафинвэ сам себя не знает - а иначе бы не проиграл. С таким талантом... он мог бы петь в Песни Творения. Если бы был Айну. Если бы...