Ты - моя!

Элайдже происходящее кажется каким-то глупым, лишенным сюжета фильмом, где он по нелепому стечению обстоятельств оказывается в главной роли, к которой совершенно не готов. Неожиданное возвращение Кетрин, вызванное большей частью ставшим для него вполне привычным игнорированием не только ее звонков и сообщений, но и просьб, вызывает лишь злость и раздражение, но эти чувства угасают, и он будто оказывается под толщей ледяной воды, когда вернувшись из кабинета, видит в своей гостиной не только опостылевшую невесту, но и Оливию. Кетрин насмехается над ней, ехидно щуря янтарные глаза. Конечно, Пирс в первую очередь хочет задеть его, но синеглазка, которая мертвенно бледнеет от каждого сказанного его невестой обжигающе унизительного слова, все принимает на свой счет. И он не знает, как это исправить. Как сделать так, чтобы смягчить боль, отражающуюся на прекрасном лице, которое сейчас кажется совершенно ошеломленном. Лив до последней секунды не верит сказанному Кетрин, но когда она поднимает на него вопросительный взгляд в поисках правды, ее иллюзии разбиваются. А Элайджа молчит. Он знает, что происходящее — закономерный конец их отношений, вот только Майклсону вместо того, чтобы смирится с этим, хочется придушить Пирс, которая смакует пикантную сцену, упиваясь болью своей соперницы. Элайджа знает, что должен делать. Но с Оливией Картер с самого начала все шло не по плану, и вместо того, чтобы выкинуть ее из головы и порадоваться тому, что Пирс сделала за него всю грязную работу, Майклсон совершенно ясно понимает одно — он не может порвать с синеглазкой. Только не сейчас. Только не так. Лив убегает, стараясь скрыть слезы, успевшие проделать дорожки на бледных щеках, а Кетрин усмехается ей в след, кривя красивые губы: — Извини, что не можем пригласить на свадьбу. — Заткнись, — рычит Элайджа, делая шаг в сторону невесты, которая сжимается под его полным ярости взглядом, — или клянусь богом, ты не сможешь снять свадебную вуаль ни перед алтарем, ни после. — Не кипятись, дорогой, — приходит в себя Пирс, сжимая губы, — неужели какая-то шлюшка стоит того, чтобы… — Она не шлюшка, — угрожающе цедит Майклсон, — тебе далеко до нее, Катерина. — Так может тогда и женишься не на мне, а на этой бедняжке? — ухмыляется Кетрин, — но нет, тебя ведь интересует совершенно другое… К тому же ты уже, насколько мне это известно, распорядился частью моего приданого и весьма успешно. Так стоит ли эта цыпочка всего этого? Только не говори, что влюбился в нее. Пирс смеется, откидывая голову назад, но все это веселье кажется Майклсону показным. Его невеста блефует, пытаясь казаться сильной и независимой, но эти игры Элайдже давно знакомы и столь же не интересны. — Не будь дурой, Катерина, — устало отзывается он, отходя к бару с бурбоном, — наша свадьба вопрос решенный. Но это не значит, что я изменю свою жизнь в угоду тебе. — То есть ты продолжишь якшаться со своими… пассиями? — расширяет глаза Пирс, некрасиво морща лицо, — даже после нашей свадьбы? — А ты чего ожидала? — ледяным тоном отвечает Элайджа, наполняя бокал бурбоном, — я буду делать то, что считаю нужным. И тебе придется с этим смирится. А если еще раз посмеешь оскорбить Оливию, я запру тебя в твой комнате до тех пор, пока не научишься вести себя подобающе. — Подобающе? — шипит Кетрин, и ее лицо искажается от ярости, — ты будешь трахать все, что шевелится, а я должна вести себя подобающе? — Не разочаровывай меня окончательно, Катерина, — игнорирует ее выпад Майклсон, делая глубокий глоток янтарного напитка, — ты ведь с самого начала знала, что наш брак — сделка. Я обеспечиваю тебе жизнь, к которой ты привыкла, а ты становишься женой, достойной фамилии Майклсон. Все остальное тебя не касается. А теперь, тебе лучше вернуться к организации свадьбы, дорогая. Элайджа не ждет ответа, оглядывая лицо невесты, онемевшей и от его холодного, властного тона и от предельно ясных слов, в которых нет и искорки чувств, один лишь голый расчет. Пару секунд Кетрин молчит, но самообладание возвращается к ней на удивление быстро, и красивые губы кривятся в усмешке, когда она говорит: — Как скажешь, милый. Пирс явно что-то задумала, Майклсон понимает это совершенно четко, но ему на это почему-то плевать. Сейчас его заботит совершенно другое. Другая. И то, что ему сделать, чтобы вернуть ее в свою постель. Кетрин уходит, а Элайджа залпом допивает бурбон, задумчиво щурясь. Звонить синеглазке бесполезно, да и не с чего, ведь его телефон, который она скорей всего привезла ему утром вместе с кофе и рогаликами, в лучшем случае остался у нее, а в худшем разбит в порыве ярости, на которую она имеет полное право. А значит, остается только одно. Выпитый бурбон не позволяет Майклсону сесть за руль, и он ловит такси, называя до боли знакомый адрес. Всю дорогу Элайджа думает о том, что сказать Оливии, чтобы она смогла простить его и в какой-то момент ощущает оглушающее чувство вины, вспоминая боль, застывшую в синих глазах, в тот миг когда Лив поняла, что все это время он врал. И в голове вспыхивает мысль, от которой Майклсон буквально леденеет, но в этот миг такси останавливается, и Элайджа, щедро рассчитавшись, выходит из машины, направляясь к знакомой деревянной двери. Он стучит, но никто не открывает. Тогда мужчина с силой толкает дверь, и та, оказываясь не запертой, широко распахивается, позволяя ему беспрепятственно оказаться в пустой гостиной. Оливии не видно, но через мгновение он улавливает тихий всхлип, доносящийся со второго этажа, и быстрым шагом устремляется к лестнице, ведущей к спальням. Дверь в первую комнату приоткрыта, и Элайджа осторожно заглядывает туда, склоняясь к просвету. Оливия сидит на постели, притянув к себе колени, и ее лицо совсем мокрое от слез. Неожиданный укол совести оказывается настолько силен, что Элайджа невольно морщится, словно от боли. Но самым страшным оказывается то, что даже в таком виде, с припухшими лицом и покрасневшими глазами Лив кажется ему безумно красивой. И желанной. Настолько, что на долю секунды его посещает совершенно сумасшедшая мысль о том, чтобы послать Кетрин и ее чертовых помощниц, адвокатов и приглашенных ко всем чертям и отменить свадьбу, только лишь для того, чтобы Оливия улыбнулась ему, перестав плакать. Элайджа застывает, пораженный этим открытием. Он качает головой, отгоняя от себя словно наваждение картину Лив в белоснежном платье, и стискивает зубы, пытаясь взять эмоции под контроль. Синеглазка — лишь увлечение. Неожиданно сильное, но не более того. Он просто хочет ее. Майклсон толкает дверь, ступая на порог, и Лив испуганно поднимает на него глаза, сжимаясь в комок. Она смотрит на Элайджу, даже не пытаясь стереть с пылающих щек следы слез, и он очень медленно приближается к кровати, не отводя от девушки пристального взора. — Прости, — шепчет Майклсон, глядя в мутные синие глаза, которые в этот миг не отражают ничего кроме боли, — я не хотел, чтобы ты узнала все так, но эта свадьба… лишь контракт, сделка, она ничего не меняет между нами. От его слов Оливия застывает, как от удара, и прежде чем Элайдже удается сказать хоть что-то в свое оправдание, девушка впивается в его лицо ненавидящим взором, и отвечает тихо и зло: — То есть вакансия твоей шлюхи до сих пор открыта? — Оливия, — тянет Майклсон, пораженный ее словами, — ты никогда не была для меня… — А кем же? — перебивает его Лив, и ее лицо искажается гримасой ярости и боли, — кем я была для тебя, если даже после того, как твоя невеста вытерла об меня ноги, посчитав продажной девкой, ты считаешь, что я продолжу развлекать тебя в постели? Кем, Элайджа? — Ты передергиваешь, — стараясь казаться спокойным, отвечает ей Майклсон, сводя брови, — я лишь хочу, чтобы ты осталась со мной. — В роли кого? — обессиленной выдыхает Оливия, уже не сдерживая слез. Элайджа смотрит на нее, пытаясь подобрать нужное слово, но прежде чем ему в голову приходит хоть какая-то дельная мысль, Лив опережает его. — Ты хочешь, чтобы я была твоей любовницей? Ее голос едва слышен от боли и стыда, что пронизывают каждое слово, но Майклсон не замечает этого. — Да, — говорит он и поднимает на Оливию настороженный взгляд. Ее лицо леденеет, не выражает совсем ничего, и синие глаза становятся совсем пустыми, превращая Лив в красивую безжизненную куклу. И Элайджа понимает, что проиграл.