Ты - моя!

Оливия вжимается в кресло, не отводя взгляда от своих коленей, пока Элайджа ведет машину на бешенной скорости. На его лице не отражается и единой эмоции, лишь слегка заострившиеся скулы, выдают ярость, что владеет им, и Лив останется лишь догадываться о силе этого чувства. В темные глаза она предпочитает не смотреть, хотя чувствует, что время от времени Майклсон скользит обжигающим взглядом по ее лицу, часто вздымающейся груди, обнаженным бедрам. И она вздрагивает от неожиданности, когда слышит его низкий голос, немного хриплый после долгого молчания. — А короче у тебя ничего не нашлось? Лив не сразу понимает о чем идет речь, поднимая на Элайджу полные недоумения глаза, и на миг их взгляды встречаются. — Твое платье, синеглазка, — слегка щурясь, поясняет тот, — ты выглядишь в нем, как дешевая шлюшка. И ведешь себя так же. Оливия на мгновение замирает, пораженная его грубым тоном, но затем, ее накрывает гнев и возмущение, и синие глаза вспыхивают ярким огнем, когда она поднимает на Элайджу злой взгляд. — Немедленно останови машину. Я лучше пойду пешком, чем проведу с тобой еще хоть секунду. Ты мне противен. Майклсон тормозит так резко, что Лив не может сдержать испуганного крика, когда ее с силой отбрасывает на сидение. — Противен, значит? — цедит он, не сводя с девушки тяжелого взгляда, и Оливия запоздало понимает, что злить Элайджу и без того, пребывающего в скверном расположении духа, было крайне плохой идеей. Но в какой-то момент страх отступает, уступая место упрямству. Она слишком долго терпела его выходки, подчинялась его власти, а взамен получила лишь боль. И любовь, которая еще хуже. — Удивлен? — шипит она. Ревность пылающая в темных глазах — словно бальзам на ее израненную душу, и алые губки Оливии сами собой растягиваются в злорадной улыбке. — И кого же ты теперь хочешь? — рычит Майклсон, окончательно теряя контроль, — Клауса? — Даже если и так? — выдыхает Лив, — это не твое дело. Трахай свою жену! От последней фразу глаза Элайджи совсем чернеют, и он вихрем подается вперед, сжимая пальцами хрупкую девичью шею, не позволяя Оливии, замершей от страха, отвести от него взгляда. — Я буду трахать того, кого хочу, синеглазка, — низким голосом выговаривает он, усиливая давление ладони на нежную кожу, отчего Лив начинает задыхаться, — кого хочу, как хочу и где хочу. Он замолкает, наблюдая за тем, как Оливия жадно ловит воздух, и спускает руку ниже, грубо сжимая налитую грудь. — А хочу я только тебя. — Это твои пр… Но Элайджа не дает девушке договорить, впиваясь в приоткрытые губы нетерпеливым поцелуем. И Лив хочет его оттолкнуть. Честно хочет. Но вместо этого, она подается вперед, обвивая руками мужские плечи, и пылко отвечает на грубую ласку, кусая губы любовника. Их языки сплетаются в яростной битве, и Оливия понимает, что тонет. Его запах, вкус, руки, властно сжимающие ее голову, не позволяя отклониться ни на дюйм, все, что она так хотела забыть, вновь проникает в ее кровь, отравляя. Элайджа Майклсон как наркотик. Дарит наслаждение, неведомое ей прежде и губит. Последняя мысль немного отрезвляет Лив, и она упирается ладонями в мужскую грудь, пытаясь разорвать тесные объятья. Элайджа не позволяет ей этого сделать, но когда девичьи губы замирают, не отвечая больше на его ласки, он сам отстраняется от нее, заглядывая в синие глаза. — Что такое, Оливия? — шепчет он почти нежно, обводя большим пальцем контур припухших губок, — только не говори, что не хочешь… — Не скажу, — горько усмехается Лив, и Майклсон недовольно сводит брови, не сводя пристального взгляда с ее лица. — Тогда в чем дело? Девушка обреченно качает головой, улавливая в мужском голосе искреннее непонимание. Ей хочется ответить ему. Рассказать, по каким именно причинам им нельзя делать то, чего ей хочется просто до одурения. Но вместо этого, Оливия кусает губу, продолжая сохранять молчание. — Ты нужна мне, синеглазка, — шепчет Элайджа, склоняясь к девичьему лицу, — прошу, позволь. Легкими невесомыми поцелуями он покрывает ее скулы, спускается к подбородку, ведет дорожку поцелуев к нежной шее. Оливия не сопротивляется. Позволяет ему исследовать губами нежную кожу, не противится когда мужская ладонь мягко сжимает округлость груди, скользит по бедру, пробираясь под подол короткого платья. Элайджу ведет. Ее покорность, нежное тело, о котором он грезил последние недели, сладкий вкус гладкой кожи, мягкие изгибы под его ладонями, все это сводит с ума, лишает рассудка, оставляя лишь желание вновь сделать ее своей без остатка. Не подчинить, не заставить. Лишь обладать тем, что она даст сама. Оливия тихо вздыхает, когда его рука скользит по ее бедру выше, оказываясь меж плотно сжатых ножек. Он поднимает лицо, заглядывая в мутные синие глаза, которые неожиданно оказываются абсолютно пустыми. А дальше происходит то, что заставляет его застыть каменной статуей, не веря в том, что это происходит на самом деле. Оливия смотрит на него пустым взглядом, и с ее губ срываются лишенные эмоций слова: — Я не хочу тебя, Элайджа. Но если ты… Я знаю, что сопротивляться бесполезно. Просто не делай мне больно. Тишина становится такой плотной, что ее можно резать ножом. Очень медленно, Майклсон выпускает девушку из своих объятий, возвращаясь на свое место. Ее слова все еще звучат в его ушах, и чувство вины, выжигающее душу отчаянье, накрывают его, выбивая из легких последний воздух. Он победил. Синеглазка готова вновь принадлежать ему. Но вместо радости, он чувствует лишь отвращение. К самому себе. Сохраняя молчание, он заводит мотор, и за всю дорогу в Ричмонд в мчащейся на сумасшедшей скорости Ауди не звучит больше ни слова.