new age. сборник драбблов

- о х о т н и к и - Дин нервно трет ладонями небритые щеки. Он выглядит усталым — затяжная погоня за очередной целью вымотала его до предела, ему бы выспаться, принять душ, поесть по-человечески, а не наспех сжевать очередной зачерствелый сэндвич. Ему бы сделать паузу, расслабиться, отдохнуть… Но времени нет. На самом деле, времени нет никогда. Эллисон задумчиво вертит на пальце обручальное кольцо — она всегда так делает, когда мысли ее витают где-то далеко. Эллисон тоже устала, но устала не физически, как Дин, а устала морально — и это, кажется, гораздо хуже. — Детка, ты же знаешь, что можешь доверять мне? — внезапно спрашивает Дин, подходя к ней со спины и касаясь теплыми, твердыми ладонями ее расслабленных плеч. — Да, — тихо отвечает она, скорее на автомате, чем в самом деле услышав его. — Конечно, Дин. — Я всегда буду на твоей стороне, за тебя. Что бы ни случилось, — продолжает Дин. — Я люблю тебя, Элли. Эллисон молчит — вот уже несколько недель она не может произнести в ответ на диново «люблю» те же слова, которые прежде так легко срывались с губ. Вот уже несколько недель обручальное кольцо на ее пальце больше не приносит прежней радости. Вот уже несколько недель все катится к чертям, прямо в ад. И самое ужасное заключается в том, что ад вот уже несколько недель кажется ей милее грядущей свадьбы — потому что в аду ее с распростертыми объятиями будет ждать монстр с глубокими зелеными безднами вместо глаз. — Я люблю тебя, — повторяет Дин с едва уловимой тоской. Он все чувствует, он все понимает, только доказательств у него нет. Есть только неумолимо ускользающее из рук счастье. Да и счастье ли это теперь?.. - ж е р т в ы - Фэй щурится, словно сытая кошка: она всегда выглядит такой умиротворенной и милой перед тем, как устроит очередной скандал. Скандалить, на самом деле — это единственное, что она умеет делать в совершенстве. Магия второстепенна. Хотя когда они познакомились, было иначе: Фэй была одержима магией. Теперь одна одержимость сменила другую — и ее это вполне устраивает. Его это тоже устраивало — прежде, но не теперь. Теперь все изменилось. — Я снова сделал что-то не так, Фэй? — эта игра ему уже наскучила, но правила таковы, что сменить правила нельзя, и Стефан не отклоняется от сценария. Он делает то, чего Фэй от него ждет: поддается на ее провокацию. — Это ты мне скажи, Сальваторе, — усмехается ведьма, приближаясь к нему вплотную и обнимая его за шею жестом пренебрежительным и вместе с тем хозяйским. Ей так нравится подчеркивать то, что он принадлежит ей. Что он — ее собственность. — Мне нечего сказать тебе, — он тщательно маскирует раздражение за равнодушием, но Фэй не проведешь: она чувствует, все чувствует. В ее глазах вспыхивают злые искорки, она кривит губы: — В самом деле? Какая жалость, сукин ты сын… Но ей тебе всегда есть что сказать, правда? — Не понимаю, о чем ты, — Стефан стряхивает ее руки, отстраняется, но Фэй хватает его за запястье, тянет обратно. — Все ты понимаешь, Сальваторе, — опасно ласково мурлычет она. — Я говорю о твоей маленькой охотнице. О той самой, которая всадила в меня стрелу из арбалета. Она еще не вышла замуж за того красавчика в вытертой кожаной куртке? Или день их свадьбы назначен на тот день, когда он загонит кол тебе в самое сердце? — Ты ненормальная, Фэй, — говорит он. — Ты снова придумываешь целую историю на пустом месте. — О, так значит, ты не виделся с ней? — снова усмехается ведьма, усмехается недобро, так, что Стефану хочется ударить ее по лицу. Но он этого не сделает, конечно же — это не по правилам. — Тебе не о чем волноваться, — уверять ее в чем-то, а особенно — в собственной преданности, это мерзко. Но только это ему и остается. Только так это и работает. — Я твой. Твой до тех пор, пока ты этого хочешь. — Мне нравится слышать, как ты произносишь это, — смеется Фэй, и она так безумна в этот момент, как никогда. В ее глазах вспыхивает пламя, и она приказывает: — Еще! Скажи это снова, Сальваторе! И он подчиняется. Теперь все изменилось — так он думает, когда ему удается ускользнуть от Фэй. Но когда она рядом, осознание правды давит каменной плитой: на самом деле, не изменилось ничего. Ловушка, в которую он заключен добровольно, стала лишь еще хитроумнее. - о б р е ч е н н ы е - — Вам нужно бежать, — пальцы у Эллисон холодные, губы дрожат, она изо всех сил держится, чтоб не заплакать. Стефану казалось, что он так давно живет на свете, что его уже ничем не проймешь, но когда он видит отчаяние Эллисон, ему и самому впору заплакать. Он не может ее утешить. Он не может помочь ни ей, ни себе. Он не может ровным счетом ни черта поделать в сложившейся ситуации, и умереть уже не кажется такой уж плохой идеей, когда он держит ее холодные пальцы в своей ладони и не может их согреть. — Дин не остановится, — продолжает говорить Эллисон. — Эта охота стала его смыслом, понимаешь? Он… Он знает о нас, Стефан. Не говорит, но знает. Да и разве возможно это скрыть? Она улыбается — вымученно, беспомощно, и Стефан целует ее. Целует сейчас, просто потому, что другого случая может не представиться. У них так мало времени, у них совсем нет шансов… Но губы ее на вкус слаще сладкого, и если ему суждено умереть теперь, то пусть хотя бы с привкусом ее поцелуя. — Фэй не уедет, Эллисон, — качает он головой и мрачно усмехается. — Устроить трагедию из происходящего — это тоже стало ее смыслом. Она постарается достать тебя, а Винчестер придет за мной. Это неизбежно. Обещай только, что ты не станешь принимать в этом участия. Я не смогу помешать ей, если… — Неужели выхода нет? — злится Эллисон, злится от бессилия, от абсурдности ситуации. Вот только ее злость ничего не меняет. — Я принадлежу ей, — просто отвечает Стефан, но за этими простыми словами боль и ненависть, осознание и безысходность. — Я заключил с ней договор и скрепил его кровавым ритуалом. Она спасла жизнь моему брату, я не мог иначе, понимаешь? Я принадлежу ей, до тех самых пор, пока она этого хочет. — А она хочет вечность, — выдыхает Эллисон, и в ее глазах не только слезы, но и понимание. Она тоже хотела бы эту вечность, вот только получить ее не сможет. — Значит, кто-то умрет, — тяжело сглатывает охотница. — Кто-то… Из них, или из нас. — Обещай мне, что ты останешься жива, — требует Стефан, сжимая ее пальцы. — Не могу, — честно отвечает Эллисон и на этот раз сама целует его. Целует, быть может, в последний раз.