new age. сборник драбблов

Билли никого не отпускает, никогда. — Не в моих правилах, родная, — на дне его черных-черных зрачков таится безумие, когда он склоняется над матерью. Ее изможденное болезнью и наркотиками лицо искажается в гримасе страха, опутанное бесчисленными трубками тело выглядит полумертвым и таким тщедушным, жалким… Вот только он жалости не испытывает — ни к ней, ни к кому-либо еще. Жалость — это непозволительная роскошь в жестоком мире, к которому он принадлежит. Отпускать не в его правилах — все верно, он всегда держит жертву за горло до самого конца, и поэтому мать не отделается так просто. Ее агония продлится еще очень, очень долго — не вечность, но что-то около того. Он не отпустит ее до того самого мига, пока ему не надоест ее мучить. Впрочем, это кажется невероятным — смотреть в ее наполненные животным ужасом глаза гораздо приятнее, чем прочие вещи, приносящие ему радость. Девчонка стоит прямо за дверью палаты — подсматривает, подслушивает. Затаилась, даже не дышит, зачарованная жестокостью посетителя в идеально сидящем костюме. Его лицо так прекрасно — он безупречен, этот мужчина, совершенен настолько, что это пугает. Пугает до той тонкой грани, за которой начинается восторг. Она, наверное, сумасшедшая, раз снова и снова спешит к палате женщины по фамилии Руссо в дни посещений. Сумасшедшая — как и этот лощеный психопат, яростно шепчущий что-то в лицо женщины, которая распласталась перед ним на больничной койке. Ей не жаль женщину — ей вообще никого давно уже не жаль, работая в таком месте быстро учишься безразличию. Если ее сын — здесь быстро распостраняются слухи, ползут змеями по мрачным коридорам, вливаются в чужие уши десятками грязных историй, — так ненавидит ее, что притащил сюда, то она это заслужила. Это место — как большой, пропахший сыростью склеп. Здесь всюду призраки прошлого, и лишь изредка встретишь чудовищ из настоящего. Порой для обитателей этого места они куда как страшнее прошлого. Как Билли Руссо для своей матери. Дверь палаты распахивается — Билли закончил свой визит, Билли уходит прочь, и девчонка едва успевает отпрянуть, чтобы он не сбил ее с ног. Он скользит по ней взглядом — узнает, не впервые уже встречает в этих коридорах, но не произносит слов приветствия. Он приходит сюда не для того, чтобы быть вежливым с персоналом. Она подсматривает за ним не для того, чтобы получать знаки внимания. Он уходит прочь, а она остается — все как всегда, ход вещей не должен быть нарушен. Время еще не пришло.

***

Попасть в «Анвил Секьюритиз» оказывается проще, чем она думала. Достаточно лишь назвать фамилию Руссо и сказать, что она пришла из лечебницы по поводу его матери. Нет, ничего страшного и срочного, но все же достаточно важно. Да, согласна подождать немного. Конечно, не отказалась бы от чашечки кофе. Милая девушка-секретарша в этом прибежище убийц кажется такой чужеродной — как и фальшивая улыбка на ее сильно накрашенном лице. Но кофе она приносит хороший — предварительно проводив гостью в кабинет, оформленный в стиле минимализма. Билли Руссо по прозвищу Красавчик входит в кабинет спустя семь минут — она не нарочно считала, просто так вышло. На нем сегодня нет дорогого и идеально сидящего костюма, но волосы уложены безупречно. Ее собственные волосы собраны в высокий небрежный пучок, она стоит в пол-оборота к двери, смотрит в окно, наблюдает с высоты нескольких этажей за автомобилями, снующими вдоль улицы. На столе остывает недопитый кофе, и она боковым зрением следит, как Билли подходит ближе. — Ну, вот и ты, — говорит он буднично, уголки его губ приподнимаются в усмешке. — Эллисон, — называет она свое имя. У нее нет оружия, но она сжимает кулаки в карманах своей толстовки. Убить его голыми руками — таков план. — Я знаю, кто ты, — заверяет ее Руссо. — Дочь Криса Арджента. — Которого ты убил, — она так долго ненавидела убийцу своего отца и так долго жаждала мести, что вся ярость и вся боль давно уже выгорели у нее в душе, и не осталось больше ничего, кроме сухого безразличия. Если бы не клятва, данная на могиле отца, она бы и не пришла сюда, наверное. Не после того, как раз за разом подсматривала за тем, как Руссо издевается над матерью. Но клятва была, она существовала, жила вместе с Эллисон, а Ардженты — они клятв не нарушают, никогда. — Сначала ты хотела убить мою мать, верно? — Билли кажется таким расслабленным, что это должно раздражать, но это не так. Ей хочется копировать его — давно уже, и это, конечно, ненормально. Она должна стать палачом, а не поклонницей. Но разве отец не твердил ей, что учиться нужно у лучших?.. — Она ничего не значит для тебя, — отзывается Эллисон, подтверждая его теорию. — По крайней мере, совсем не то, что значил для меня отец. Если бы я покончила с ней, ты испытал бы лишь чувство досады. — Ты следила за мной. Там, в лечебнице, это твое назойливое присутствие — это был хороший ход, — хвалит ее Руссо. — Но у подонков вроде меня есть особое чутье, знаешь, Элли… Я сразу понял, что ты не просто сиделка, которая помешалась на одном из посетителей. Я запомнил твой взгляд… И вскоре начал ощущать его не только в лечебнице, но и в своем любимом баре. В гребанном супермаркете рядом с домом. Трахая Мадани в ее квартире, прогуливаясь в сквере… Ты была всюду. Мне нужно было только копнуть поглубже и понять, кто ты и какого дьявола тебе нужно. — Ты давно знаешь правду, да? — спрашивает Эллисон, но ответ ведь очевиден. — Да, — просто подтверждает Руссо. — Мне было интересно, когда ты придешь за мной. И ты оказалась довольно предсказуемой — сегодня годовщина смерти твоего отца. — Я поклялась отомстить за него, — говорит Эллисон. — Дело чести, — понимающе кивает Билли. — Вы, Ардженты, такие упрямые в этом дерьме… Но у тебя нет оружия — даже если и было, то охрана при входе нашла бы его. А голыми руками тебе меня не победить. Не потому, что ты слабее, нет. Просто потому, что я безумен. Особенно — если дело касается твоей семейки. Ты ведь не знаешь историю, правда? Она не знает и, честно говоря, не хочет знать — судя по опасному блеску, появившемуся в глазах Билли, история окажется достаточно мерзкой и достаточно веской, чтобы перечеркнуть все ее планы. Но у нее нет выбора, на самом деле. История будет рассказана — потому что в руке и Билли появляется пистолет. — Моя мать была наркоманкой всегда, сколько я ее помню, — он говорит размеренно, будто эта история давным-давно наскучила ему, но лихорадочный блеск глаз выдает его. Есть вещи, которые делают ему больно. Может быть, совсем не в том смысле, что и ей, но определенно заставляют его испытывать что-то темное и страшное. — Со временем, — продолжает он все тем же обманчиво-легким тоном, — Становилось хуже. Легкие наркотики сменялись более тяжелыми, и однажды настал тот день, когда она стала продавать себя за дозу. Вот только такого отребья, как она, и без того всегда было полно на улицах. Спрос на таких невелик. Но у нее все еще было, что предложить. Я. Эллисон вздрагивает — наверное, она не должна испытывать сочувствия, но уже давным-давно она вросла в безумие и тьму Билли Руссо своими собственными безумием и тьмой. Тугой холодный узел затягивается в ее животе, она безмолвно шевелит губами — то ли для того, чтобы попросить его продолжать, то ли чтобы велеть ему заткнуться. — Ты любишь своего дедушку, Эллисон? — эти слова словно пощечина, и Эллисон даже отшатывается — и когда только Руссо успел подступить так близко?.. — Нет! — вырывается у нее. — Да, — мрачно улыбается Билли. — Да, девочка. Джерард Арджент, а вовсе не твой отец, был моей целью. Твой отец — просто один из способов достать его. Как и ты. Ее мир переворачивается с ног на голову в одно мгновенье — не она здесь палач, о, нет. Она — всего лишь еще одна жертва, инструмент в руках настоящего палача. Звук выстрела поглощают стены — здесь отличная шумоизоляция. — Я тебя отпускаю, Эллисон, — шепчет ей Билли Руссо, пока она захлебывается собственной кровью. Он отпускает ее, потому что на самом деле никогда и не держал. А вот с Джерардом он еще не закончил.