Мгновения любви

      Стрелка наручных часов неумолимо ползла к отметке «10». Альберт Мейер устало поднял глаза от экрана монитора и, чуть скосив взгляд, посмотрел на сидящую рядом с ним Наташу Нехлюдову, которая, упорно делая вид, что совсем не устала, уже давно не слушала его, пребывая на грани сна и бодрствования. Её очки в чёрной пластиковой оправе сползли на нос, угрожая в любой момент упасть, а растрёпанные пряди светло-русых волос, выбившись из косы, рассыпались по плечам. Нехлюдова часто запускала пальцы в волосы, особенно, когда ей не удавалось скорректировать данные или же «не шёл» текст.       В такие минуты Наташа была удивительно милой и доброй, не отпускала свои шуточки, не улыбалась задорно и дерзко, не смеялась дурацким смехом, когда Альберт с сарказмом отмечал её или чьи-то недостатки, или же просто рассказывал о чём-либо.       Нехлюдова вообще была очень необычной девушкой и студенткой, за долгие тридцать лет работы в университете Мейер не встречал таких. Обычно студенты боялись его, редко ходили на лекции и предпочитали сдавать долги и обязательные нормы ботанической латыни другим преподавателям, но Наташа, словно бросив вызов всему студенческому обществу, первая подошла к нему и заявила, что хочет рассказать часть обязательного минимума. Наташа просто любила эпатировать публику, он это понял почти сразу, после того, как вдруг решил сам заговорить с ней.       Он позвал её на конференцию студентов, аспирантов и молодых специалистов вольнослушателем. И был немало удивлён, когда Наташа пришла и, устроившись на первом ряду, не сводила глаз то с него, то с выступающих участников. А после конференции она подошла к нему и попросилась в подопечные. Альберт ожидал этого, но всё равно был польщён и даже улыбнулся довольной и несколько смущённой Нехлюдовой и пригласил её на практику. С ним. Наташа поломалась пару недель, но всё-таки решилась поехать.       На практике она имела вид лихой и придурковатый, без конца шутила, причём довольно неплохо. Прилежно выполняла свою работу по сбору гербария, а вечерами, усевшись на кровать-нары и скрестив ноги, играла на гитаре «Мельницу» и «Арию». Альберт не был любителем этих исполнителей, но красивый и сильный голос Наташи пробирал его, заставляя сидеть до самого конца. Иногда она играла на вечернем костре, и тогда он, не обращая внимания на назойливых комаров, сидел и слушал, как поёт его любимая студентка.       Только ли студентка? Мейер тогда вдруг с ужасом понял, что он, умудрённый жизнью и закалённый годами общения со студентами и преподавателями, немолодой уже мужчина, влюбился в маленькую, юную Наташу Нехлюдову, которая продолжала ходить по стационару, петь песни и работать, упорно пересекаясь с ним.       Одному богу известно, каких усилий стоило Альберту не подавать виду, что Наташа ему небезразлична. Для приличия он даже придирался к ней время от времени. А когда аспирант Саша решил по своей дурной привычке, оставшейся у него ещё со студенческой скамьи, приударить за Наташей, Альберт сделал зарвавшемуся молодому человеку жирный намёк, что здесь, вдали от города, закон ― тайга, а прокурор ― медведь. И что медведей нет в округе на ближайшие двадцать километров, как и любого человеческого жилья. Саша намёк понял и, поныв, поорав и пожаловавшись на судьбу, отстал. Уехал ночью в город. Альберт даже помахал ему вслед, с радостью подумав, что теперь-то Наташа точно его. И тут же одёрнул себя, обругав за такие мысли. Преподаватель и студентка ― что может быть пошлее и банальнее?       Но тем не менее, он делал всё, чтобы быть с ней рядом. Смотреть на неё, вдыхать запах её шампуня, изредка, будто случайно, касаться рукавом Наташиных плеч, забирать предметы из её маленьких рук, непозволительно долгое мгновение задерживаясь кончиками своих пальцев на её пальцах, огрубевших от работы с растениями и землёй. Альберт чувствовал себя героем мелодрамы, влюблённым дураком, но происходящее в его сердце было самым чудесным за последние годы. Тогда было поистине волшебное лето.       Так прошло два года, в течение которых чувства Альберта то затухали, то разгорались с новой силой. Он просто не мог спокойно смотреть на Наташу и всеми силами, стараясь не подавать виду, искал способы нагрузить студентку работой, чтобы она почаще приходила к нему. Когда перед ним замаячила перспектива очередной весенней конференции, Альберт пространно высказался Наташе, что она просто обязана поучаствовать. Месяц-другой всё было тихо, а затем Нехлюдова пришла к нему, и начались трудовые будни.       Альберт, желая продлить время, проведённое с Наташей тет-а-тет, вредничал и придирался к тексту доклада, заставляя её переделывать написанное много раз. Не единожды он видел, как Наташа, плотно сжав губы и глядя на него влажными глазами, готова была сорваться, бросить ему в лицо листы черновиков с неудачными распечатками и закричать так, чтобы эхо отозвалось в пустынном коридоре: «Подавись ты своей наукой, сволочь бородатая!» Или применить ещё какое, более крепкое ругательство. Но всякий раз сдерживалась…       После была ещё одна поездка, прошедшая точно так же, как и первая, а затем наступила зима и время курсовой работы. За это время он стал замечать, что отношение Наташи к нему изменилось. Она стала мягче, спокойнее, но вместе с тем импульсивней. Начала совершать странные, порой нелогичные поступки, в которых чётко угадывались забота и внимание.       Мог ли он надеяться на взаимность с её стороны? Альберт был не настолько влюблён и глуп. Она молода и привлекательна, он сохранил крепость и совершенно поседел уже давно, но ему уже пятьдесят восемь, а Наташе едва исполнился двадцать один год. Альберт реально смотрел на вещи. Что бы ни значило поведение Нехлюдовой, оно не могло быть взаимностью. Точно не могло. Да, она широко улыбалась ему при встрече, пыталась подкормить принесёнными из дома или купленными в буфете вкусностями, махала ему рукой при встрече, балансируя на тонкой грани уважения и фамильярности. Но Альберт считал всё это лишь следствием проявления обычной человеческой симпатии, возникшей вследствие долгого общения. Не более.       Наташа, кажется, уже почти уснула. Её голова наклонилась, а очки держались за ушами самыми краями дужек. Решив, что нехорошо будет, если она сейчас захрапит, а Нехлюдова вполне могла, Альберт протянул руку и легко, с осторожностью потряс студентку за плечо.       ― Наташа. ― Он аккуратно провёл пальцами по её руке, стараясь пересилить желание притронуться к оголённой воротником блузки девичьей шее. ― Ты уснула?       ― Что? ― Нехлюдова встрепенулась и подняла голову, глядя сонными светло-зелёными глазами на Мейера. ― Нет, Альберт Борисович, я не сплю, ― она улыбнулась ему, ― я просто устала. ― Нехлюдова потянулась, разминая затёкшие плечи.       Альберт сглотнул. Как же она была красива.       ― Ну, так сходи покури, отдохни, ― усмехнулся Альберт, стараясь отогнать наваждение.       ― Я не курю, ― чуть виновато развела руками Наташа.       ― Правда? ― с долей сарказма ответил он, вспомнив, как Наташа клянчила у него сигареты летом. ― Тогда я пойду. ― Он отодвинул стул, мерзко проскрежетавший ножками по полу, и вышел из кабинета в коридор, направившись в курилку.       Включив вытяжку и достав сигареты, Альберт закурил и, слушая шум воздуха в трубе, надолго задумался. Так поздно они с Наташей ещё не оставались одни, и с каждым разом ему было всё трудней сдерживать себя. Он понимал, что, признайся он в своих чувствах, Нехлюдова скептически изогнула бы бровь и посоветовала бы ему успокоиться. Что бы он тогда сделал, Альберт даже не представлял. Ушёл бы, убил, поцеловал её? Он не знал ответа и в глубине души надеялся, что никогда не узнает, в то время как его сердце почти кричало, что стоит попытаться.       Затушив сигарету и выключив вытяжку, Альберт вышел из курилки, закрыл комнату и уже хотел отворить дверь кабинета, где до этого работал с Наташей, как вдруг услышал, что оставшаяся одна студентка поёт.       По телу прошла дрожь. Эта была та самая песня, которую Нехлюдова пела летом, закрыв глаза и самозабвенно перебирая струны. Прислонившись лбом к двери и чувствуя, как бьётся его сердце, Альберт слушал глубокий голос студентки:       ― От края до края небо в огне сгорает, и в нём исчезают все надежды и мечты…       ― Но ты засыпаешь, и ангел к тебе слетает. ― Альберт, не в силах сдерживать порыв нахлынувших на него чувств, переступил порог кабинета и подпел Наташе, ― смахнёт твои слёзы, и во сне смеёшься ты…       ― Альберт Борисович, вы знаете эту песню! ― Нехлюдова с восторгом, обернувшись, смотрела на него. ― Как здорово!       ― Ты столько раз её пела летом, что было трудно не запомнить, ― Альберт подошёл совсем близко к Наташе, ― к тому же, ― он улыбнулся, ― я и раньше её знал.       Нехлюдова улыбнулась ему в ответ, и в этот момент внутри него что-то сломалось, и он, отбросив сомнения, наклонился, взял лицо ошеломлённой Наташи в свои ладони и крепко поцеловал. Она дёрнулась было назад, но в следующую секунду её руки порывисто легли ему на плечи, а губы раскрылись навстречу. Ободрённый своим успехом, Альберт углубил поцелуй, запуская пальцы в волосы студентки.       ― Ну, наконец-то! ― произнесла, когда он оторвался от неё, Нехлюдова, ― а я-то уже думала, что у вас никогда не хватит смелости! ― Она, раскрасневшаяся и растрёпанная, с мокрыми и припухшими от поцелуя алыми губами, дерзко смотрела на удивлённого такой реакцией Альберта, ― вот только ваша борода колется. ― Наташа недовольно почесала подбородок. ― Что теперь делать будем? ― Она, вопросительно изогнув бровь, посмотрела на Альберта.       ― Абрикосов забыл на кафедре ключи от своего кабинета, ― осторожно начал Альберт, ― можно переночевать там. Охрана, кажется, уже закрыла входную дверь. ― Он выразительно постучал пальцем по стеклу своих наручных часов, показывавших одиннадцать, и сунул их под нос слегка одуревшей от поцелуя и усталости Наташе.       Она кивнула и, поднявшись со своего стула, на котором до этого просидела много часов, а потом рассеянно крутилась из стороны в сторону, вышла из кабинета и, стоя в коридоре, выжидающе посмотрела на Мейера.       Альберт взял со стола ключи и закрыл кабинет, попутно стараясь унять внезапно возникшую в пальцах дрожь. Сейчас бы выпить чего-нибудь, подумал он. И вдруг вспомнил, что у заведующего кафедрой Абрикосова в ящике стола всегда припасена бутылка-другая с вином: на случай внезапного рандеву с очередной любовницей. Альберт усмехнулся про себя: похождения Димы, в кои-то веки, сыграют кому-то на руку. Он молча пересёк коридор и дважды повернул в замке ключ. Дверь кабинета Абрикосова с тихим скрипом открылась. Посторонившись, он пропустил вперёд себя Наташу, жадно глядя, как колышется на её бёдрах в такт шагам просторная юбка.       Оказавшись в комнате, Альберт прикрыл за собой дверь и широким шагом прошёл к столу заведующего, выдвинув на пробу один из ящиков, в котором обнаружилась почти пустая бутылка с коньяком. Альберт скривился: он не любил коньяк, предпочитая спирт, но наливать сейчас стаканчик из огромной канистры не было ни малейшего желания.       Решив, что Абрикосов не хватится коньяка, Альберт свинтил крышечку бутылки и щедро плеснул себе напитка в найденный в том же ящике стакан. Коньяк оказался премерзким, дешёвым, успевшим уже порядком выветриться, но его горького вкуса было достаточно, чтобы немного привести мысли в порядок.       Завинтив крышечку, он положил коньяк на место, и тут ему на глаза попалась лежавшая в ящике упаковка презервативов. Альберт прикрыл глаза. Целый день его словно испытывали, проверяя на прочность. Решив, что чем чёрт не шутит, он взял в руки коробочку, повертел её немного, собираясь с духом, а затем открыл. Внутри лежали две «резинки». Немного подумав, Альберт положил коробочку на место, украдкой положив одну «резинку» в карман. На всякий случай.       Наташа тем временем успела снять сапоги и устроиться с ногами на диване. Она смотрела куда-то в сторону, машинально теребя кончиками пальцев воротник блузки. Очки она сняла, и теперь её большие зелёные глаза были широко открыты, а взгляд несколько смазан и расфокусирован. Нехлюдова слегка наклонила голову набок, наблюдая за тем, как Мейер садится рядом с ней на диван, одёргивая полы пиджака. На какое-то время между ними повисло неловкое молчание, которое нарушил Альберт:       ― Если хочешь, можешь ложиться спать. Приставать не буду, ― он слегка улыбнулся, на что Наташа приподняла голову и произнесла:       ― И поэтому вы, Альберт Борисович, украли у Абрикосова презерватив? ― В её глазах играли шальные золотистые отблески. ― Я слышала, как шуршал картон. На вашем месте я поступила бы так же. ― Она неровно вздохнула, а затем протянула руку и положила свои прохладные пальцы на запястье Альберта.       По всему его телу прошла давно забытая дрожь возбуждения. Часто дыша и чувствуя, как твердеет его член, он, глядя в глаза Наташи, спросил:       ― Ты понимаешь, что сейчас будет? ― Его голос показался хриплым и низким даже ему самому. Вот что значит страсть.       ― Абсолютно, ― серьёзно ответила Наташа. ― Кажется, дождь начинается, ― вдруг произнесла она, протягивая руку к выключателю. Раздался щелчок, и кабинет погрузился во мрак, нарушаемый лишь светом фонарей за окном да неярким свечением системного блока компьютера.       Наташа, повернув голову, смотрела отрешённым взглядом в окно. Одна рука студентки расслаблено лежала на запястье Мейера, а пальцы другой потянулись к косе, расплетая её. Пару мгновений спустя светлое облако волос, испуская мелкие искорки, упало на плечи Нехлюдовой, которая продолжала рассеянно поглаживать руку Альберта. Эти ласковые поглаживания всё больше и больше распаляли, и в конце концов, не выдержав, он притянул к себе Наташу, жадно впиваясь поцелуем в её губы.       Нехлюдова ответила ему и ловко повернулась, перекидывая ногу через сидящего Альберта и устраиваясь на нём сверху. Даже через ткань брюк он чувствовал горячие бёдра Наташи. Альберт, отбросив последние остатки совести, запустил руки под юбку Нехлюдовой, с наслаждением лаская её стройные ноги. На ней были тонкие капроновые чулки, что немало порадовало его, а когда он широким движением провёл рукой по внутренней поверхности её бёдер, с удовольствием отметил, что Наташа тоже возбуждена.       Студентка же тем временем не сидела без дела. Она деловито расстегнула его ремень и, не сводя с Альберта внимательного взгляда, запустила руку под одежду, обхватывая своими ловкими чуть огрубевшими пальцами его член и извлекая его наружу. Альберт, часто и тяжело дыша, уже почти не контролируя себя от возбуждения, приспустил брюки, чтобы Наташе было удобней. Нехлюдова уже распаковала презерватив и, недовольно хлопнув по рукам Альберта, хотевшего помочь ей, сама «раскатала резинку», после чего, освободившись от своего белья и чуть привстав, направляя его член в себя, медленно с тихим вздохом опустилась на него.       Наташа, прикрыв глаза и тихо постанывая, закусив губу, покручивала бёдрами, плавно опускаясь и поднимаясь на нём, упираясь одной рукой в спинку дивана, а другой ― ему в плечо. Альберт, придерживая её за бёдра и ягодицы, с наслаждением ласкал манящее и горячее тело Нехлюдовой. Она была так хороша, что он, слушая стук своего сердца и ощущая влажное, плотно обхватывающее его член лоно Наташи, боялся опозориться перед ней, закончив всё раньше или не закончив вообще. В конце концов, не её вина, что у него долго не было женщины.       ― Кстати, ― с придыханием, словно роняя слова, вдруг спросила Наташа, не прекращая двигаться. ― Почему Альберт? ― Она запрокинула голову, отчего её длинные волосы упали вдоль спины, касаясь ласкающих её спину пальцев Мейера.       ― Потому что Эйнштейн, ― рвано дыша, ответил он. Ему было трудно думать, и он удивлялся, как Наташа ещё может что-то говорить, хотя, возможно, это было даже не продумано.       ― А почему Мейер?       ― Потому что дед был немцем. ― На кой-чёрт ей его биография? Может быть, потому что он раньше этого не говорил, а теперь Нехлюдова восполняет пробелы? Странная девушка.       Наташа тем временем продолжала двигаться, тихо постанывая, а Альберт иногда присоединялся к ней. Эти мгновения принадлежали только им.       Когда они закончили и привели себя в порядок, уже перевалило за полночь, а дождь за окном только усилился. Наташа, не говоря Альберту ни слова, улеглась на диван, положив голову ему на колени. Он, слушая, как стучат капли воды по оцинковке, рассеянно перебирал пальцами пушистые спутанные волосы студентки, с улыбкой наблюдая за тем, как мирно дышит во сне уставшая Нехлюдова. Ему было всё равно, что случится утром, когда пройдёт ночь, подарившая ему счастье. Глядя на Наташу, он вдруг вспомнил строчки, которые она напевала сегодня, когда он решился поцеловать её.       Охваченный воспоминаниями, Альберт крепче прижал к себе студентку и тихо запел:       ― Засыпай, на руках у меня засыпай. Засыпай, под пенье дождя. Далеко, там, где неба кончается край, ты найдёшь, потерянный рай…