Мгновения любви

      Домофон не успел звякнуть и пары раз, как тут же послышались длинные гудки: ей открыли дверь. Гладкая подошва осенних сапог скользила по обледеневшим ступенькам, и Лиза Бакланова уже пожалела, что решила одеться красиво, а не практично.       На улице было холодно, и даже фетровая шляпа с широкими полями не спасала от ветра, который, гуляя по двору, заставлял мелкие колючие снежинки виться причудливыми вихрями. Лиза дёрнула на себя тяжёлую дверь подъезда и, чувствуя подозрительный взгляд консьержки, буравивший спину, зашла в лифт.       Очки запотели, но протереть их было нечем, а замёрзшие пальцы слушались плохо ― Лиза двадцать минут простояла на остановке, ожидая автобуса. Деньги на такси тратить не хотелось, да и с проездным университета было удобно. Только долго. Осевшие на шероховатую ткань пальто и волосы снежинки начали таять, и Лиза с сожалением подумала, что от завитых локонов скоро мало что останется.       «Было бы куда наряжаться».       На панели высвечивались цифры, отсчитывающие этажи, а через мгновение раздался тихий мелодичный звук: двери лифта открылись, и Лиза оказалась на просторной площадке, стены которой были выкрашены в спокойный бежевый цвет, а напротив ― приоткрытая чёрная дверь.       «Зря я сюда пришла», ― с этой мыслью Лиза подошла, цокая каблуками по бетонному полу, к двери и, взявшись за ручку, потянула её на себя.       ― Ты-то куда? ― вдруг раздался из квартиры высокий женский голос. Дверь распахнулась, чуть не ударив Лизу, успевшую отскочить, едва не потеряв равновесие. В проёме возникла рыжеволосая женщина в чёрном брючном костюме, которая ловко перехватила уже устремившегося на волю персидского кота.       ― Здравствуйте, ― Лиза вздохнула от облегчения. Она была искренне рада той, что открыла ей дверь.       ― Здравствуй, Лиза, ― Маргарита Алексеевна Громова, продолжая держать кота, посторонилась, пропуская Лизу в квартиру. ― Пальто клади куда хочешь, обувь ставь аналогично. Мест нет.       Когда глаза привыкли к полумраку прихожей, Лиза, наконец, смогла рассмотреть длинный ряд разнообразной обуви, которая неровно выстроилась вдоль стены и заняла всю просторную полку зеркального шкафа.       ― Так много народу пришло, ― тихо пробормотала Лиза, снимая пальто и оставаясь в коротком чёрном платье.       ― Дружинин был популярен в научных кругах. Я рада тебя видеть, Лиза, ― и Громова, сухо улыбнувшись, удалилась.       Лиза устало прислонилась к стене прихожей. Слова Маргариты Алексеевны неприятно царапнули сердце. Возможно, Громова и правда рада была её видеть, хотя Лиза вообще сомневалась, что кто-либо из собравшихся в этой квартире людей обрадуется её появлению.       Это было донельзя глупо: прийти на похороны бывшего любовника.       А самое обидное то, что об этом знали все: два года назад, когда всё только началось, Лиза и Вениамин Григорьевич нисколько не скрывали своих отношений, а это особенно отразилось на коллегах и других подопечных Дружинина из университета и НИИ. Проще говоря, все либо ненавидели Лизу, либо завидовали ей, а часто и то, и другое одновременно. Но тогда это её мало волновало. У неё был любовник, блестящие перспективы и съёмная квартира в новостройке в центре города.       При воспоминании о квартире Лиза усмехнулась. Возвращение в студенческое общежитие, пожалуй, было самым позорным из всего, что с ней произошло после того, как тёплым сентябрём Дружинин объявил Лизе, что между ними всё кончено.       Он нашёл себе другую: красивую и умную Ульяну Малиновскую, которая окончила университет с красным дипломом и кучей наград за научные конференции. Международные. Сама. Без покровителя. Да ещё и приносила на работу бисквитные, таявшие во рту кексы, которые пекла дома. Дружинин ел их и нахваливал, взял Ульяну под своё крыло, а потом и вовсе женился.       Стоило ли после такого тратить время и деньги на бесперспективную дурочку Лизу, которая даже хромосомный анализ с первого раза была не в состоянии сделать, а виды птиц определяла через пень-колоду?       Разумом Лиза понимала Вениамина, но вот сердцем… Похоже, она действительно была дурой, раз умудрилась влюбиться в собственного покровителя, на похороны которого пришла без приглашения.       Собрав волю в кулак, Лиза отстранилась от стены и, аккуратно ступая по гладкому паркету, прошла в гостиную. Вениамин ни разу не приводил её в свою квартиру, но путь она нашла сразу. Стационар «Тайга» научил её запоминать дорогу.       Гостиная, как и коридор, оказалась просторной и светлой, с нежно-голубыми обоями в россыпи мелких блестящих крупинок, неприятно напоминавшими снег за окном. Да и атмосфера, царившая в комнате, напоминали не уютную квартиру, а замок Снежной Королевы. Впечатление ещё больше усиливали высокие потолки сталинки и белая лепнина.       Гостиная была полна народу. Многих Лиза помнила по НИИ и университету, прочие были ей незнакомы. Она узнала Олесю Ильяшенко и Макса Ларионова, что-то тихо обсуждавших между собой. Олеся осталась верной себе, и её ярко-красные волосы нелепым пятном выделялись на общем чёрно-сером фоне. Рядом с ними стоял профессор Абрикосов ― благообразный мужчина с солидным брюшком, который негласно считался невольным виновником трагедии: как слышала Лиза, именно из-за него Дружинины поссорились на конференции, а потом попали в ДТП, возвращаясь по заснеженной дороге домой. Профессор, кажется, уже успел принять хорошую дозу коньяка, потому как держался неестественно прямо и обильно потел, то и дело прикладывая к лицу мятый платок.       Похоже, с горько усмешкой подумала Лиза, она здесь не единственная персона нон грата.       А в центре гостиной, там, где до этого, вероятно, стоял широкий стеклянный стол, теперь высился на подставках обитый тёмно-алым бархатом гроб. Дружинин всегда любил этот цвет. Обожал, когда Лиза красила губы яркой помадой, а потом целовала его седеющие виски, оставляя на них смазанные следы. Отогнав от себя непрошенные мысли, Лиза, обогнула Громову, которая, перебирая в пальцах пачку сигарет Marlboro, отправилась курить, и подошла к гробу.       Она ничего не почувствовала, глядя на Вениамина, неподвижно лежавшего на белом атласе, сердце не ёкнуло при виде заострившихся, словно восковых черт лица покойного, над которым, должно быть, долго трудились гримёры ритуального агентства. Дрожавшая от резкой смены холода на тепло рука даже не двинулась в безотчётном стремлении провести кончиками пальцев по русым с проседью волосам.       Это был не её Дружинин. Человек в гробу принадлежал Ульяне. Да и был ли он когда-то по-настоящему её?       Большие очки-стрекозы сползли на нос, и Лизе приходилось держать голову приподнятой, чтобы они окончательно не свалились. Стоять прямо было больно: сломанная в детстве спина давала о себе знать.       Рядом с открытым гробом сидела прямая и величественная, словно королева, Ульяна Дружинина. Лиза видела жену бывшего любовника всего несколько раз, и та всегда ей казалась излишне яркой и броской. Даже сейчас, Ульяна, без макияжа, в простом закрытом чёрном платье в пол выглядела гордой и спокойной. Её обесцвеченные длинные волосы были заплетены в косу, которую, словно у Эльзы из мультика «Холодное сердце» она перебросила через плечо.       Снежная Королева без королевства. Герда, потерявшая Кая.       Одетая с иголочки Соня ― молоденькая жена спонсора злосчастной конференции, лабутены которой на самом деле были лабутенами, держала Ульяну за руку и нервно поглядывала на графины, ровным рядом выстроившиеся на полочке стенки-гостиной цвета слоновой кости. Соня, как и Абрикосов, явно много могла сказать о вкусе коньяка.       Дверь балкона, куда ушла курить Громова, с тихим скрипом приоткрылась от порыва ветра, и Лиза почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она ощущала всей кожей, что за ней наблюдают. Повинуясь желанию узнать, кто так ею заинтересовался, Лиза повернула голову и посмотрела на балкон. За стеклом курили, выпуская дым в морозный ноябрьский воздух, Громова и какой-то незнакомый ей мужчина.       ― Честно говоря, ― донеслись до Лизы слова Громовой, ― со слов Абрикосова я ожидала, что Веню будут хоронить в закрытом гробу. Когда он звонил и говорил об аварии, я думала, что там всё сгорело к… ― что было дальше, Лиза не услышала: собеседник Маргариты Алексеевны, протянул руку, с блеснувшим на указательном пальце серебряным кольцом, и прикрыл дверь балкона.       Незнакомец был уже не юношей: на первый взгляд она решила, что ему не меньше сорока. Насколько Лиза видела через стекло балконного окна, у него были густые чёрные волосы, короткая чёрная бородка и тёмные глаза. Взгляд этих агатовых глаз прожигал, заставляя чувствовать, как горячая заинтересованность обволакивает, словно смола или мёд, в которых вязнешь без возможности выбраться.       Где-то она уже видела этот взгляд. Эти большие тёмные глаза в оправе густых ресниц. Вот только где? Лиза никак не могла вспомнить.       Громова и неизвестный мужчина между тем вернулись в квартиру, запустив внутрь запах табака и тонкий шлейф мелких снежинок. Ульяна Дружинина поморщилась:       ― Маргарита Алексеевна, ― её голос вопреки гордому виду, звучал надломлено, ― я же просила не пускать сюда табачный дым. А уж тем более снег.       ― Ульяна, извини, ― Громова примирительно подняла руки ладонями вверх. ― Мы случайно.― Она чуть улыбнулась, желая подбодрить вдову, но Ульяна, казалось, не заметила этого.       Ульяна продолжала сидеть и смотреть на мужа. Время от времени она протягивала руку с длинными тонкими пальцами и осторожно поправляла несуществующие складки на его пиджаке, а потом вновь возвращала её на колени, изредка прикладывая ладонь к животу.       Осознание того, что Ульяна беременна, а в этом Лиза не сомневалась, царапнуло самолюбие. Во время их отношений Дружинин был буквально помешан на предохранении, объясняя это тем, что ему не нужны слухи, а Лизе ― ранний аборт. И она была с ним согласна. Но сейчас ей было почти больно. Поэтому она постаралась выбросить мысль о ребёнке из головы и подошла к Олесе, которая как раз осталась одна ― Макс отправился наливать явно перепившему Абрикосову чай.       ― Олеся, кто это? ― тихо спросила Лиза, указывая на мужчину, который продолжал о чём-то негромко переговариваться с Громовой.       ― Фамилии не знаю, ― ответила Олеся, переводя взгляд на мужчину. ― Зовут Дима.       Дима, мысленно произнесла Лиза. Его имя перекатывались на языке терпким вкусом фундука и горького апельсинового шоколада, дольку которого этот Дима с чёрными демоническими глазами как раз в этот момент отломил от плитки и отправил в рот. В квартире было жарко, и шоколад подтаял, испачкав пальцы мужчины. Недовольно наморщив ровные густые чёрные брови, Дима огляделся в поисках салфетки.       ― Вот, возьмите, ― Лиза неожиданно для себя оставила Олесю и подошла к мужчине, на ходу вытаскивая из клатча упаковку влажных салфеток.       Её жеста, казалось, никто не заметил: на кухне, судя по звукам, стошнило Абрикосова, и Громова, оставив собеседника, вместе со всеми отправилась проверить коллегу. Все явно чувствовали себя неуютно при холодной, почти такой же мёртвой, как и Дружинин, вдове. Соня, воспользовавшись моментом, быстро выпила стопочку коньяка, а Ульяне было всё равно.       ― Спасибо, ― произнёс Дима, принимая у Лизы салфетку и вытирая пальцы. ― Кажется, мой тёзка Абрикосов не поедет на кладбище. Я ― Дмитрий, ― он протянул Лизе руку, на запястье которой поблёскивал простой плетёный серебряный браслет.       ― Елизавета, ― Лиза пожала широкую ладонь мужчины, на мгновение дольше сжавшую её пальцы. ― Вы были знакомы с Вениамином Григорьевичем, Дмитрий?.. ― она вопросительно посмотрела на мужчину. Называть его без отчества казалось как-то странно.       ― Просто Дима, ― у него был приятный спокойный голос, который сразу навевал мысли о мраморных залах и летнем разнотравье. ― Я ещё не старый. Не хочу раньше времени заработать передозировку уважения.       Лиза не смогла сдержать улыбки, которая тут же увяла, стоило ей посмотреть на Ульяну. Вдова казалась не более живой, чем её муж. Лиза поспешно отвернулась.       ― Жалко её, ― негромко произнёс Дима, отламывая ещё одну дольку шоколада. ― Сколько ей вообще? ― он наклонил голову, и тяжёлая курчавая прядь упала ему на лоб, залезая кончиком в глаз. Тряхнув головой, Дима привычным жестом отбросил надоедливые волосы.       Лиза с трудом подавила в себе мимолётное желание провести рукой по чёрным с тонкими серебряными нитями волосам Димы, пропустить наверняка жёсткие кудри сквозь пальцы. Вместо этого она протянула руку и, отправив в рот дольку шоколада, таявшего на языке, посмотрела на Диму.       Чёрная рубашка и тёмно-синие джинсы подчёркивали изящные мужественные контуры его стройной фигуры, а галстук-бабочка ― ровную линию подбородка и загорелую шею: должно быть, Дима тоже всё лето провёл на солнце. В уголках его глаз прятались крохотные морщинки, и он явно любил серебро: под воротником рубашки исчезала плетёная цепочка, а в левом ухе он, должно быть, когда-то носил серьгу.       Серо-зелёные глаза встретились с тёмными, и в этот же момент у Димы в кармане завибрировал телефон. Извинившись перед Лизой, он достал из кармана айфон, привычным жестом отбросил клапан чехла и сощурился, глядя на экран: похоже, у него была дальнозоркость. Мгновение спустя Дима плавно и быстро вышел на балкон.       ― Всем шуршать! Дима, твою мать, почему ты ничего не сделал, ― вернувшись, передразнил он звонившего, судя по высоким интонациям, начальницу. ― Как же она достала, блядь.       ― А где вы работаете? ― Лиза с всё возрастающим интересом рассматривала Диму. Она никак не могла угадать его профессию.       ― В природоведческом отделе музея, ― со вздохом ответил он, беря с полки графин и наливая себе стопку. ― Добрый день, вас приветствует экскурсовод Дмитрий Александрович, и сегодня мы отправимся в удивительное путешествие по миру природы нашего края, ― с сарказмом выдал Дима дежурное приветствие.       «Теперь понятно, откуда у меня ассоциации с мраморным залом. Я видела его в музее природы».       ― Думаю, нам всем пора на свежий воздух, ― громко произнесла вернувшаяся из кухни Маргарита Алексеевна. Она провела рукой по коротким рыжим волосам и добавила: ― Время два. ― Громова вопросительно посмотрела на Ульяну, словно ожидая команды. Столпившиеся за её спиной гости и бледный Абрикосов, поддерживаемый Максом, молча смотрели на вдову.       В светлых глазах Ульяны не отражалось ничего. Только холод. Вдова медленно и почти величественно поднялась со стула и, выпрямившись, произнесла:       ― Начинайте.       Несколько человек, видимо, работники ритуального агентства, вышли вперёд и, взяв в руки бархатную крышку с золотым крестом, аккуратно опустили её на гроб.       Лиза, как зачарованная, смотрела на то, как гроб, чуть покачивающийся на плечах мужчин, буквально выплыл из гостиной. Гости потянулись следом, и до Лизы донёсся едва слышный шёпот:       ― Как же они собираются проносить гроб через такую узкую дверь? ― срывающийся голос принадлежал Ульяне, которую продолжала обнимать за плечи захмелевшая Соня, так, что было непонятно, кто кого ведёт.       ― Ульяна, ― Лиза быстро протянула руку, и кончики пальцев коснулись плеча вдовы. Сердце гулко билось в груди, а всё вокруг казалось далёким и нереальным. ― Мне жаль.       ― Теперь это неважно, ― губы Ульяны тронула чуть заметная усмешка, а затем вдова затерялась в тихо гомонившей толпе, разбиравшей пальто и обувь в прихожей.       ― Не будем толпиться, Елизавета, ― тёплая и удивительно нежная рука Димы уверенно легла на открытое вырезом платья плечо Лизы. Она вздрогнула и повернулась, чувствуя, как из уголков глаз катятся крохотные слезинки. Губы предательски дрожали. ― Мест в машине всем хватит. ― Она постаралась улыбнуться и благодарно накрыла ладонью руку Димы.       Этот таинственный и смутно знакомый мужчина казался таким тёплым и надёжным, что Лиза всю дорогу до кладбища ехала с ним в одной машине, не отходила от него во время прощания, а когда на деревянную крышку гроба с глухим стуком упали первые лопаты земли, безотчётно сжала его руку в кожаной перчатке. В ответ он тихонько пожал её пальцы и чуть привлёк к себе.       Чувствуя уверенное, поглощающее тепло, Лиза подняла голову и, закрыв глаза, подставила лицо под редкие снежинки, падавшие с прочерченного лучами начавшего опускаться за горизонт ноябрьского солнца.       Скрип снега невдалеке заставил её открыть глаза и вернуться в реальность: на одной из дорожек, что вели к свежей могиле, показался человек. Он шёл, засунув руки в карманы, а когда подошёл ближе, Лиза его сразу узнала: это был Вадим Борисович Ильинский. Его пепельные волосы были растрёпаны ветром, а сам он выглядел не в пример лучше, чем прошлым летом: постройнел, посвежел и явно выглядел моложе своих пятидесяти девяти.       Дружинин хотел «подарить» её Ильинскому, вдруг вспомнила Лиза. А потом и сам продался за кексы и публикации.       ― Странно, что он не пришёл на прощание в квартиру, ― произнесла она, наблюдая за тем, как Ильинский подошёл к Ульяне, которая, не выдержав напряжения, обняла его. ― Они же хорошие друзья. ― Лиза повернула голову и посмотрела на почему-то молчавшего Диму.       Тот, не отрываясь, смотрел на Ильинского, и Лиза увидела в его глазах столько боли и гнева, что невольно сглотнула. Снова что-то знакомое было во всём его облике: напряжённой худощавой фигуре, чёрных вьющихся волосах, таявших в них снежинках.       Почему она не может вспомнить?       ― Будь он моложе, ― негромко ответил Дима, доставая из кармана куртки пачку Winston и закуривая, ― набил бы я ему ебало. ― Лиза, выдыхая облачка пара, видела, как чуть подрагивают его пальцы.       ― За что? ― она снова посмотрела на Ильинского, который уже переместился к Громовой и теперь держал зажигалку, давая ей закурить.       ― Неважно, ― бросил Дима, как показалось Лизе, яростно выдыхая дым. ― Потому что я не выдерживаю. Нажраться хочу, ― вдруг неожиданно признался он, глядя сверху вниз на Лизу, буквально прожигая её тёмным пламенем агатовых глаз.       ― У меня в общежитии есть вино, ― осторожно произнесла Лиза. ― Но можем выпить и на поминках. ― Она провела краем ладони по рукаву тёплой куртки Димы.       ― Не-е, с этим ушлёпком я пить не буду, ― Дима докурил сигарету и огляделся, куда бы бросить бычок. Лиза молча подала ему салфетку: сорить на кладбище не хотелось. ― И вино тоже не хочу. Вот что: купим по дороге пива. И текилу тоже можно.       В его доме не было лифта, поэтому Дима шёл впереди, неся упаковку дорогого пива, а Лиза поднималась следом, прижимая к груди пергаментный пакет с тремя бутылками текилы. Они шли в его квартиру, и Лиза хорошо понимала, что это будет не вечер поэзии.       ― А где твои сборники стихотворений поэтов Серебряного века? Ты мне обещал показать, ― спросила на всякий случай Лиза, сидя на высоком барном стуле и глядя на то, как Дима наливает в низкие толстые стопочки текилу.       ― В подъезде на стенах, ты же видела, ― с серьёзным лицом ответил Дима, ставя перед ней тарелочку с нарезанным лимоном. ― Всё изрисовано и исписано.       ― Я так и думала, что ты меня обманешь. ― Она рассеяно заплела волосы в лёгкую косу, грозившую рассыпаться, и перебросила её через плечо. «Я привыкла, что меня обманывают».       Стопки с тихим звоном соприкоснулись. Лиза запрокинула голову и резким точным поворотом запястья отправила текилу в рот, а следом дольку лимона. Вкус получился зубодробительным, по телу прошла дрожь, заставляя тонкие волоски на шее и руках приподняться. Она провела кончиком языка по губам и снова почувствовала на себе обжигающий взгляд.       Сердце глухо бухнуло в груди, а в следующее мгновение Дима обошёл стол и встал за спиной Лизы. Отбросив со спины её волосы, он провёл пальцами по шее, взялся за край ворота и чуть потянул вниз замок-невидимку, который тихо скрипнул, расстёгиваясь.       ― Я не шлюха, ― голос плохо повиновался, а прикосновения Димы заставляли трепетать.       ― Я этого не говорил.       ― Но ты так думал, ― она повернулась на стуле и посмотрела прямо в тёмные, словно подземный омут, глаза. ― Я знаю, что обо мне говорят в университете и НИИ.       ― Обо мне в музее говорят ещё хуже, ― волнистая длинная прядь упала на его лоб, но Дима не спешил её убирать. ― И я давал для этого повод.       ― У тебя было много девушек?       ― Я же не спрашиваю, сколько у тебя было мужчин.       Один. Очаровывала она многих, брала деньги у нескольких, спала только с одним.       Найти нового любовника на похоронах старого ― и смешно и грустно. Лиза чувствовала себя стрекозой, которая пропела всё лето, а теперь потерялась в вихре снежинок.       Чувствуя, как учащается биение сердца, она подняла руку и убрала со лба Димы прядь волос. Не изменившись в лице ― разве что глаза полыхнули ярче ― Дима провёл пальцем по её полным губам в форме сердечка.       Ничего не слыша за гулкими ударами крови в артериях, Лиза прочертила пальцами контур выступающих скул Димы, задержалась на короткой, но удивительно мягкой бородке, спустилась по твёрдой мужественной шее к ключицам, скрытым воротником чёрной хлопковой рубашки. Мелкие пуговицы с трудом поддавались подрагивающим пальцам, но Лиза справилась и, когда последняя, наконец, вышла из петельки, развела в стороны ткань, сначала несмело, а потом всё уверенней касаясь ладонями гладкой мускулистой груди и плоского крепкого живота.       Лиза даже прикрыла глаза от обволакивающего тело и разум удовольствия и в следующее мгновение почувствовала под рукой что-то прохладное и металлическое: серебряное колечко в правом соске.       ― Да, ― выдохнул Дима, отвечая на немой вопрос, застывший в глазах и на приоткрытых губах Лизы. ― Я модный, и у меня есть пирсинг.       Лиза усмехнулась, позволяя Диме увлечь себя на застеленную стёганым одеялом кровать.       Она провела кончиком пальца по его жилистой, покрытой тонкими чёрными волосками руке. На загорелой коже отчётливо белели старые шрамы.       ― Где ты их заработал?       ― В аду. Я упорно загонял себя туда по юности, когда экспериментировал с наркотиками и особенно, когда лежал, как в той песне Крематория с порезанными венами в окровавленной ванной, а в соседней комнате стелился плотный туман от дыма марихуаны. Да и сейчас продолжаю: работаю в музее и целую бывшую любовницу покойного друга, ― он усмехнулся и вдруг добавил, не переставая перебирать длинные светлые волосы Лизы: ― У меня есть дочка. Чуть старше тебя.       ― Правда? ― Лиза, не поднимая головы с груди Димы, посмотрела на его профиль, темневший в полумраке комнаты. ― Расскажи о ней. ― Слова об аде и бездне нагоняли на неё скребущую сердце тоску. Она давно была близка к краю.       ― Она любит творчество Лавкрафта и природу. Едкая и забавная девчонка, ― он улыбнулся и тряхнул головой, отбрасывая со лба упавшие пряди жёстких волнистых волос. Словно радовался и сожалел о чём-то одновременно.       ― И где она теперь?       ― В музее со мной работает. Но ты её наверняка знаешь по университету, а если была в «Тайге», то не могла не познакомиться: она там королева.       ― И как же её зовут? ― странное леденящее душу чувство разлилось в груди.       Она уже знала ответ.       ― Лия, ― ответил Дима. ― Лия Лазарева. Пока, ― его губы искривила горькая усмешка. ― Скоро она будет Ильинской.