Красная-красная кровь Через час уже просто земля Через два на ней цветы и трава Через три она снова жива И согрета лучами звезды по имени Солнце
Холод неприятно покалывал пальцы, а лёгкие пушистые снежинки тихо кружились и падали с тёмно-серого неба, расчерченного по краям сине-зелёными сполохами северного сияния. Рита Громова стояла на выходе из здания областного музея естественной истории и, вдыхая покалывающий нос морозный воздух, курила. Сигареты Marlboro закончились, а Рита, сорванная на конференцию «надо было ещё вчера», не успела купить запас. В бело-красной пачке оставалось всего три папиросы, которые закончились ещё в столице, и на север она прилетела, уже мучительно желая покурить. Евгений Лащенко ― неизменно, даже сидя в кресле смотревший на неё сверху вниз ― только усмехался, глядя на то, как Рита смотрит через иллюминатор самолёта на огни тёмного города под ними и нервно перебирает маленькими белыми пальцами с сошедшими после трудового лета мозолями бахрому синего платка с аляповатыми цветами текстуры. ― Ждёшь посадки? ― ехидно спросил он, протягивая руку и одёргивая край платка Риты, который загнулся и порядком измялся. Она никак не отреагировала на прикосновение, только вздохнула чуть глубже. Хотелось курить, а ещё больше ― целоваться. Так Лащенко быстрее бы замолчал. ― Хочешь отдать все командировочные за пачку кислородных палочек? ― В глубине его синих, как сапфиры, глаз, отражался мягкий искусственный свет салона самолёта. ― У нас разные организации, так что не жадничай. ― Рита повернулась к Жене. С ней боролись два желания: убить и полюбить. И то, и другое не хотелось делать при людях. Она машинально протянула руку, чтобы ещё раз поправить платок, и кончики их пальцев соприкоснулись. Рита шумно вдохнула, а затем резко выдохнула в попытке сдуть со лба надоедливые рыжие кудри. Руководство института, право, издевалось самым зловредным способом, отправив её на геолого-палеонтологическую конференцию к чёрту на кулички с Евгением Лащенко. Она хотела соображать, а не бездумно слушать докладчиков, задавать никому ненужные вопросы и всё время соскальзывать взглядом на сидящего чуть впереди ― учёный с мировым именем всё-таки ― Женю, который с видом скучающим и пафосным, смотрел на выступающих коллег. В такие моменты ей хотелось одного: утащить Лащенко в тёплую комнату, в которой не тянуло бы стылым воздухом по ногам и обнимать, обнимать долго и упорно, забирая у жизни те мгновения, которые они оба бездарно упустили, разъехавшись жарким летом середины девяностых по разным городам. Но ей приходилось сидеть на конференции и, когда последний докладчик закрыл свою презентацию, а председатель объявил, что выступления продолжатся завтра, Рита встала, чуть резче и быстрее, чем следовало, и молча направилась к выходу, демонстративно проигнорировав обжигающий взгляд Лащенко, которым он буквально полоснул её по спине. Она «стрельнула» у знакомой ― неизвестно как оказавшейся на конференции Кати Жемчуговой ― полпачки ментоловых сигарет. Тонкие дамские папиросы были не совсем то, что хотелось бы курить на крайнем севере, но выбора не было, и Рита, плотнее обмотав вокруг шеи платок, синяя блестящая бахрома которого беспорядочно легла на спину и плечи, плотнее закуталась в тёплую широкую шубу и вышла на улицу. Первые мгновения ей было тепло, а потом полярный холод начал неприятно покусывать открытое лицо и голые пальцы: настолько тонкие сигареты удержать в перчатках не представлялось возможным. Рита, тихо ругаясь, сделала затяжку и в этот момент почувствовала, что кто-то стоит за её спиной. ― Я бы на твоём месте не стояла в дыму, ― она не оборачивалась, но чувствовала, что снег на шерстинках шубы плавится под взглядом Жени, который только что не снимал с неё одежду ― слой за слоем, ― и нечего меня прожигать взглядом. ― Рита усмехнулась, делая ещё затяжку, чувствуя, как натягивается кожа, а на щеках образуются ямочки. ― Я так тебя грею. ― Женя стоял прямо под фонарём и, засунув руки в карманы пуховика, не отрываясь, смотрел на неё. На нём была тёплая меховая шапка с противными ушами, которая, хоть и была новой, напомнила Рите старые формовки из хонорика. ― Почему меня вообще отправили с тобой? ― Нагоревший пепел отправился в сугроб по щелчку пальцев о картонный фильтр. ― Что, в твоём институте нет геологов? Или меня взяли по каким-то особым соображениям? ― Просто у тебя лучшая квалификация, ― спокойно ответил Женя, хотя Рита готова была поклясться, что уголки его губ с морщинками дёрнулись вниз, а глаза вновь полыхнули, словно синий цветок газа. ― А может быть просто хотел провести со мной время? ― Рита, затушив сигарету о край мусорки, бросила окурок в урну. ― Мы вообще пойдём в хостел или нет? Она выразительно потёрла замёрзшие и покрасневшие ладони друг о друга, и в это же мгновение Женя шагнул вперёд. Рита вздрогнула и коротко выдохнула, когда её пальцы оказались в руках Лащенко, которые обжигали теплом почти до боли. Чувствуя, как согревается кровь, а сердце бьётся чаще, Рита подняла взгляд карих глаз на Женю. ― Не буду целовать тебя на морозе, Громова, и не проси, ― усмехнулся Лащенко, а Рита промолчала, чуть надувшись ― и вовсе ей этого не хотелось. Почти. ― Сначала зайдём в магазин, а потом пойдём в хостел ― и туда, и туда идти два шага. ― С этими словами Женя выпустил руки Риты и, надев перчатки, широким шагом направился в сторону светившейся на другой стороне улицы вывески супермаркета. ― Не отставай, а то ветром сдует! ― Чтоб тебя черти взяли! ― выругалась Рита и, пробежав немного, догнала Лащенко на светофоре. ― Ты и так со мной. То же самое она говорила ему и на той практике двадцать лет назад, вдруг поймала себя на странной мысли Рита. Казалось, что история каким-то непостижимым образом повторяется. Но больше она ломать Жене нос не будет. А светофор между тем загорелся зелёным. ― Женя, ты что, олигарх? ― Рита со смесью страха и изумления смотрела на Лащенко, который с невозмутимым видом и уверенностью в синих, как зимние звёзды на северном небе, глазах, протягивал кассирше оранжевые купюры. ― Здесь же всё безумно дорого: ведро картошки полторы тысячи стоит! ― Я ― учёный с мировым именем, мне можно, ― с ноткой пафоса ответил ей Женя, принимая у девушки горсть сдачи. Рита вдруг поймала себя на мысли, что она сама ― двадцать два года назад ― ответила Жене, тогда Евгению Николаевичу, точно также. Женя тем временем невозмутимо забрал два тяжёлых пакета с кассы и, придержав Рите дверь, выпустил изумлённую Громову, совершенно одуревшую от жестов Лащенко, на мороз. То, что ждало Риту в хостеле, заставило её почувствовать, как щёки вспыхивают странным, совершенно позабытым за все эти годы румянцем смущения и удивления. В небольшой комнатке ― номере для двоих, Рита даже не задумывалась до этого, что им придётся жить в одной комнате, она просто приняла это как данность, ― был накрыт столик: два бокала, бутылка гранатового вина и сам гранат, уже разрезанный и блестевший алыми ягодками в электрическом свете. Когда он всё это успел, мелькнула у Риты смазанная мысль, тут же растаявшая подобно снежинкам на мехе её шубы, когда Женя, подойдя к ней сзади, приобнял за плечи, зарываясь лицом в пушистый воротник. ― Позволь мне, ― его слова звучали приглушённо из-за меха, но Рита всё поняла. Сильные, неожиданно или ожидаемо, но позабыто, нежные руки Жени прошлись по укрытым шубой плечам к полной груди и, нащупав застёжки, расстегнули их. С тихим шуршанием и потрескиванием на ворсинках искорок электричества, шуба соскользнула с Риты, и Громова нагнулась, чтобы расшнуровать ботинки. Сердце колотилось где-то в горле, а ноги подрагивали от предвкушения. Ведь не могли же все эти приготовления быть просто так. ― За встречу, ― произнёс Женя, беря со столика наполненный тёмно-красным вином бокал. ― И за твой институт, который любезно согласился отпустить тебя со мной. ― Ты же злодей с мировым именем, ― поддела Рита, отпивая глоток чуть суховатого, но приятно-сладкого вина. ― Ругаться катаешься на другой конец света. И любить ― тоже. Вино незаметно и плавно обволакивало, согревая и расслабляя. Рита уже чувствовала лёгкий туман в голове, такой приятный и нежный, который не мог дать ни один спирт на свете. Всё же, будучи в городе, она послала бы к чёрту, считай, домой, кота Бегемота с его предложением налить даме чистый спирт. Рита усмехнулась своим мыслям и хотела сделать ещё глоток вина, как вдруг почувствовала, что Женя рядом. Совсем близко. Короткий вздох вырвался из груди: как же долго она этого ждала. Двадцать два года. Он нежно провёл кончиками пальцев по её лицу, проследив тонкие морщинки на шее, стрелки «гусиных лапок» вокруг глаз, коснулся лёгким поцелуем росчерков в уголках губ. ― А ведь воевали мы тогда с тобой, как подростки в трудный период. ― Ярко-синий взгляд прожигал, заставляя внутренности плавиться, а душу ― трепетать. Рита чувствовала себя девочкой, которую впервые взял за руку мальчик-хулиган из параллельного класса. ― Ума-то не было, ― улыбнувшись, ответила Рита, рассеяно проводя ладонью по плечу Жени. ― Понятное дело я ― я свой пропивала как могла, но где был твой интеллект кандидата наук? ― Она провела пальцев по изгибам ушной раковины Жени, чуть сжав ноготками прохладную мочку. Хотелось прикусить красноватую от мороза кожу, провести языком по изгибам хряща, услышать ― на самом пределе ― тихий довольный стон: уши у Жени всегда были чувствительными. ― Почему ты приехал тогда ко мне? ― Она задавалась этим вопросом давно ― с того самого момента, когда Женя, едва закончились выходные, уехал обратно в столицу. ― Разве ты не должен быть счастливо женат? ― Я был женат, ― сухо ответил Женя, не глядя на Риту, но продолжая перебирать пальцами рыжие завитки её отрастающих волос. ― Мне не понравилось. Как-то я назвал жену твоим именем. Просто вырвалось. Она обиделась и ушла. Насовсем. Это даже хорошо. Детей у нас не было, да и брак был так себе. ― Он решительно тряхнул головой, словно отгоняя неприятные мысли. ― А ты была замужем? ― Нет, ― улыбнулась Рита. Соображать было сложно, когда пальцы Жени ― грубоватые, но чувственные, зарывались в волосы, проходились по коже. ― Да и серьёзных отношений тоже. Почти. Был один леший, но сбежал в егеря. ― Допелась птица Сирин, ― усмехнулся Лащенко. ― И сколько же мужчин у тебя было после меня? ― Главное, что ты замыкаешь круг. ― Рите не было стыдно. Она жила, думая, что приморское лето в золотой зелени выгоревших трав на бескрайних лугах и тепло речного песка никогда не вернутся. Хорошо, что она ошибалась. Она вспомнила, как Женя, словно призрак прошлого ― из плоти и крови, возник на пороге квартиры её матери, адрес которой она двадцать два года назад написала на обороте фотографии «Полароид», до сих пор пахнувшей солнцем и травами. Он появился внезапно, словно в ответ на её звонок по номеру, который не должен был быть активен, появился и протянул нежную синюю розу. Не гибрид шиповника, а просто покрашенную смесью воды и чернил через срез стебля розу. В тот момент Рите показалось, что нет ничего прекрасней. Она будто снова стала юной студенткой, глядящей влюблёнными глазами на несносного и невыносимо прекрасного руководителя. Было в этом что-то банальное, но успокаивало то, что Лащенко не был её преподавателем. Для Риты он был просто мужчиной. ― Любимым мужчиной, ― Рита не заметила, как произнесла это вслух, прошептала, словно великую тайну на исповеди, которую не должен был знать никто ― даже бог, в которого она, странное дело, искренне верила. Как и в приметы, и то, что была птицей Сирин. Она подняла взгляд на Женю. Карие глаза встретились с синими, и в глубине чёрных, как ночь, зрачков Жени вспыхнул тёплый огонёк. Рита слышала его дыхание, видела, как бьётся под кожей пульс, разгоняя по артериям и венам красную-красную кровь. Она проследила взглядом очертания мускулов его шеи, распахнутые воротом рубашки, чуть выступающие ключицы и ямку между ними. Ей мучительно захотелось почувствовать вкус его тела, прижаться губами к горячей коже. Рита несмело подняла руку и дотронулась чуть подрагивающими пальцами до лица Жени, очертила скулы, провела по подбородку и чуть кривоватому носу, который сама же ему и сломала. Рита резко выдохнула, когда почувствовала руки Жени на своей талии. Он, крепко охватывая её стан, провёл ладонями вверх по торсу, вытаскивая из-под пояса юбки и задирая вверх тонкий трикотаж бежевой водолазки. Он неспешно оголял тело Риты ― сантиметр за сантиметром, она чувствовала, как горит под его пальцами распалённая прикосновениями кожа. Сердце билось, казалось, по всему телу, а между ног стало предательски влажно. Тугой ком сладостного желания разрастался в животе, захватывая всё её существо. Рита порывисто выдохнула и прижалась бёдрами к Жене, почувствовав сквозь ткань юбки и брюки его возбуждённый член. ― Ты всё ещё способен? ― с придыханием хихикнула Рита, путаясь в обрывках мыслей и подобно марионетке поднимая руки, чтобы Женя смог снять с неё водолазку, которая аккуратно легла на спинку стоящего рядом стула. ― Достань и посмотри, ― усмехнулся Женя, обнажая в улыбке предвкушения ровные белые зубы. Казалось, время было не властно над ним. Только сеточка морщин в уголках глаз и губ да серебро на висках выдавали его возраст. Чувствуя, как в душе просыпается молодецкий азарт напополам со жгучим желанием, Рита согнула ноги, делая вид, что опускается на колени, а затем резко поднялась и толкнула, сильно и нежно, Женю в грудь, заставляя не ожидавшего подвоха Лащенко повалиться с коротким смешком на кровать. Подушки подпрыгнули от резкого приземления, а покрывало скомкалось. Чуть привстав, Женя, ругаясь, вытащил его из-под себя и тут же притянул к себе улыбающуюся чуть безумной улыбкой Риту, которая, нависнув над ним, придавила любовника грудью к матрасу. ― Так не честно, ― прошептал Женя, сдаваясь на милость победительницы или делая вид, что сдаваясь. ― Будь у меня грудь четвёртого размера, я бы тоже так смог. ― В Тайланде на панели бы ты так смог, ― пробормотала Рита, продолжая прижимать Женю к кровати. Она провела ладонями по его груди и животу, спустилась к ремню брюк. С тихим лязгом и шелестом кожи о металл раскрылась пряжка. В комнате было прохладно. Рита почувствовала, как не согретый дыханием воздух льнёт к разгорячённой коже, заставляя тонкие волоски приподняться. Вино на мгновение ударило в голову, и мир перед глазами чуть исказился. Рита негромко вздохнула и тут же оказалась прижата к кровати: Женя воспользовался моментом. ― Я сдаюсь, ― прошептала она, чувствуя, как горячее дыхание Лащенко опаляет голую кожу, а поцелуи заставляют мысли истончаться и пропадать. ― Гамаюн, ты победил! ― Так почему ты тогда приехал ко мне? ― Рита подняла голову и посмотрела на серое, как и всё в темноте, лицо Жени, обрамлённое растрёпанными, слипшимися от влаги русыми с проседью на висках волосами. Он посмотрел на неё, а его глаза, как показалось Рите, блеснули синевой. Он всегда находил цвет ― даже на чёрно-белых фотографиях. ― Честно? ― сейчас он говорил серьёзно. В первый раз за время, прошедшее с их новой встречи. ― Мне всё осточертело. Ты ― моё Солнце, Маргарита Громова.***
Рита сорвала с картонной коробочки шуршащую целлофановую обёртку. Она не сомневалась, что этот тест покажет то же, что и предыдущие четыре ― две ярко-малиновые полоски.