Мгновения любви

― В состоянии аффекта распахнул я двери, А за дверями в лето никого и нету.

      Лия Лазарева медленно открыла глаза, просыпаясь. По стеклу, что удивительно, не барабанили капли дождя. Яркие лучи последнего осеннего солнца заливали маленькую комнату бревенчатого домика, пробиваясь сквозь тонкие ситцевые занавески.       Лия утопала в тепле и не шевелилась на узкой кровати: рядом с ней спал Вадим Ильинский. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, а его пепельные, с последними лучами рыжины, волосы беспорядочно падали на лицо. С момента последней стрижки в июле они порядком отросли. Руку он беззастенчиво, как бывает только во сне, положил Лие на талию. Его горячие после ночи пальцы касались её обнажённой кожи.       Печка в домике ещё с вечера была жарко натоплена, а ночью Ильинский подбрасывал ещё дрова. Он не рассчитал, и берёзовые поленья, потрескивая, дали такой жар, что на какие-то мгновения Лие казалось, что она сгорает и плавится, растворяется в абсолютной темноте комнаты, запахе жёлто-красных листьев и в руках Ильинского.       Было что-то невыразимо нежное и щемящее сердце в прикосновениях Вадима Борисовича. Лия почувствовала это давным-давно, но той звездопадной ночью убедилась окончательно.       — Я люблю тебя, — прошептала Лия, чувствуя на своих губах тёплое дыхание Ильинского, пахнущее корицей и яблоками. — И хочу быть счастливой. Даже если завтра нам будет стыдно за это.       Кончики прохладных пальцев Вадима Борисовича коснулись её оголённых ключиц.¹       Ильинский и правда пах тогда корицей и яблоками. Лия словно окунулась в чародейский омут, в этот чарующий аромат, зарываясь пальцами в неровно подстриженные пепельные волосы Вадима Борисовича.       Они стояли посреди маленькой комнаты его домика, а за окном уже успела сгуститься непроглядная иссиня-чёрная ночная тьма, не разрываемая даже далёкими отсветами костра на берегу.       Тогда казалось, что ночь поглотила всё вокруг: шум речки Тайгинки в логу, поскрипывающие крики коростелей на заливных лугах за стационаром, залихватские песни геологов на берегу большой полноводной реки. С гулко бьющимся сердцем Лия чувствовала, что во всём мире остались только они двое: она и Ильинский, который продолжал целовать, чуть запрокидывая её голову назад, проводил длинными крепкими пальцами по тонкой шее, спускался всё ниже вдоль позвоночника, очерчивая каждую косточку.       Даже через тёплую флисовую рубашку, которую дал ей Вадим Борисович, Лия чувствовала жар его рук, прослеживавших контуры её тела, освобождая от одежды. Не выпуская Лию из объятий, Ильинский бережно, будто в эротическом танце, опустил её на кровать. Голой спиной Лия ощущала прохладу стёганого одеяла. Ей показалось, что Вадим Борисович как будто медлит, но когда она почувствовала его ― на себе и в себе ― все мысли разлетелись пёстрыми мухоловками.       В тот момент всё казалось неважным. Только тесные объятия, горячая кожа и поцелуи.       ― Вадим!.. ― выдохнула Лия, сминая в пальцах одеяло.       Она впервые назвала Ильинского просто по имени. Как же ей этого не хватало: быть с ним.       Сколько после этого у них было ночей? Лия сначала считала, но потом сбилась. Весь август, а потом и сентябрь слились в бесконечные зелёные, а затем красно-жёлтые дни, наполненные хрупкой зарождающейся близостью, доверием, которые, словно руины, отстраивались заново. Вадим Борисович не привык доверять людям, и только сейчас Лия начала в полной мере чувствовать, как выглядит доверие в его понимании. Нечто неуловимо близкое, пронизывающее их отношения, словно тонкие кости.       Раньше Лия не видела, как доверяет Ильинский, но видела, как он влюблён. Теперь же она всей кожей ощущала то, что они вместе.       Вадим Борисович всхрапнул и повернулся на спину. Его рука соскользнула по телу Лии и упала на одеяло. Улыбнувшись, Лия потянулась за смартфоном, который этим утром должен был прозвонить много позже, чем обычно: паутинные сети перед отъездом Лия, Вадим Борисович и хмуро смотревший на них Саша Малиновский сняли ещё вчера.       Лия вспомнила Малиновского и усмехнулась, но одновременно с этим лёгкий холодок пробежал по её голой спине.       Приехавший через неделю после рвущего душу признания, начальник стационара Саша Малиновский с порога заявил, что он ничего не знает и ничего не видел. Что Лия Дмитриевна и Вадим Борисович могут «трахаться, сколько душе угодно» и ему «вообще по фигу», что здесь происходит.       То и дело вставляя ругательства, Саша объявил, что сам болтать ни о чём не будет, но другим запретить не может, поэтому если в спину им будут тыкать пальцем, то это его ни коем образом касаться не будет. Разве что напишут ректору анонимку, что на стационаре царят разврат и содомия.       Лия тогда кусала губы, заламывала пальцы и бросала умоляющие взгляды на Вадима Борисовича, но тот только сосредоточенно мерил крыло ястребу-перепелятнику, который, кажется, инстинктивно чувствовал состояние орнитолога и покорно лежал в руках. Только крутил сине-белой головой и пощёлкивал жёлтым клювом. Малиновский продолжал разоряться, а Вадим Борисович упорно молчал, не поднимая на бывшего студента глаза.       ― Саша, ― наконец произнёс он. ― Сходи на берег за ополовниками. В сети осталось ещё штук двадцать бедняжек.       Это прозвучало как посыл на хер.       ― Это не входит в мои должностные обязанности, ― заносчиво парировал Малиновский, резко схватил несколько полотняных мешочков и широким шагом отправился на берег. Лие показалось, что трава под его ногами полыхает.       ― Ему из-за нас влетело? ― осторожно спросила она, тронув за рукав Ильинского.       ― Не знаю, ― коротко ответил Вадим Борисович. ― Вряд ли.       Лия, слушая стук собственного сердца, рассеянно перекатывала в пальцах бело-красно-чёрных синичек. А потом выкинула Малиновского из головы. Саша нашёл бы, до чего докопаться. Ему нужен только повод.       Сейчас Малиновский храпел в соседнем домике, а Лия лежала под стёганым одеялом с Ильинским.       ― Я проснулся летом с неизвестной дамой, заглянул в глаза ей и ничего не вспомнил. ― Будильник на смартфоне заиграл столь внезапно, что Лия вздрогнула, а её рука застыла на полпути к сенсорному экрану.       По позвоночнику пробежал холодок, стискивая рёбра.       Сегодня они возвращаются домой. Они не просто сняли сети, они завершили полевой сезон.       Лия думала, что «Тайга», окончательно ставшая для неё Страной Снов, это край забытых видений и грёз о прекрасном, откуда не возвращаются. Но Лия прожила долгие тысячелетия в стране грёз и фантазий, а осенний отлёт птиц вернул её обратно.       ― Осталось так мало тёплых дней лета… ― Лия выключила будильник и села на кровати. Одеяло соскользнуло с её обнажённого тела, а кожа тут же покрылась мурашками: дрова в печке прогорели до золы.       Тёплые дни лета канули в Лету. Впереди ждали ветра зимы.       ― Сегодня, ― сказала она.       ― Домой, ― пробормотал сонный Ильинский, дёргаясь от резкого пробуждения.       ― Я отвыкла от города, ― улыбнулась Лия.       ― Как и я. ― Ильинский сел рядом с ней.       ― Что же я наделала?.. ― тихо произнесла Лия, нашаривая за спиной руку Вадима Борисовича и стискивая его ладонь в пальцах. ― Что мы наделали?       ― Лия. ― Вадим Борисович не смотрел на неё. ― А как ты родителям скажешь, что мы теперь вместе?       ― С родителями у меня всё в порядке, ― произнесла Лия. Слова Вадима Борисовича собирали из осколков реальность. Действительно, есть же ещё отец, мачеха и брат. Лия про них совершенно забыла. ― Как скажу, так и будет.