Мгновения любви

      Обстановка в банкетном зале, украшенном серебристыми и белыми шарами и лентами, накалилась до предела. По лицам всех без исключения гостей было видно, что они с радостью оказались бы в любом другом месте, но не свадьбе Лии Лазаревой и Вадима Ильинского.       Ярко накрашенная блондинка во всех отношениях Лизонька ― новая пассия отца Лии ― вяло ковыряла вилкой салат. Она выглядела так, как будто оказалась на обочине чужой драмы. Не будь Лие так неловко и страшно, она бы даже пожалела Лизу.       Мачеха Алиса сидела прямо и спокойно, но иногда бросала любопытный взгляд изумрудно-зелёных глаз на Лизу и бывшего мужа. Её белое точёное лицо не выражало ничего, а из высокой причёски не выбился ни один чёрный волосок.       Брат Олег сегодня оделся строго: тёмно-синий пиджак очень шёл к его модной причёске и красивому лицу. Лия подумала, что при всём сходстве с отцом, Олег больше похож на мать.       Чуть пополневшая после родов Маргарита Громова сидела рядом с мужем ― статным синеглазым красавцем Евгением Николаевичем ― знаменитым палеонтологом. Лия слышала от отца, что у него довольно склочный характер и поражалась, каким вежливым и молчаливым он становился рядом с Маргаритой Алексеевной, чьи рыжие волосы и карие глаза вбирали в себя весь блеск хрустальных светильников.       «У них тоже разница в возрасте, ― подумала Лия, глядя на Маргариту Алексеевну и Евгения Николаевича. ― Но их за это никто не третирует».       Рядом с супругами сидел бывший университетский преподаватель-этолог, а ныне егерь в каком-то заповеднике ― тёзка-Ильин, которого все называли Лешим. Один он ― могучий, с огненной бородой лопатой ― казалось, совершенно не чувствовал напряжения за столом, потому что веселился, ел за троих и исправно кричал «горько». Словно взял на себя роль тамады на самой грустной свадьбе на свете.       Отец ― Дмитрий Лазарев ― наливал себе одну стопку водки за другой, не кричал «горько» и буравил взглядом чёрных, налитых кровью глаз молодожёнов, сидевших во главе стола. По отцу было видно, что он уже на грани и сейчас начнёт говорить. Так и произошло.       Леший сказал очередной тост за здоровье молодых, все, натужно улыбаясь, выпили, но отец не присоединился к гостям. Вертя стопку водки в длинных нервных пальцах с серебряными кольцами, он усмехнулся.       ― Не знаю, насколько конченным надо быть ублюдком, чтобы совратить девочку, которая годится во внучки. ― Все разом притихли и посмотрели на Лазарева. А отец тем временем продолжал, неотрывно глядя на Вадима Борисовича. Лия всей кожей чувствовала, как напрягся рядом с ней Ильинский. ― Или вы таким извращённым образом хотите проявить свои отцовские чувства, а, Вадим Борисович? Своих-то детей у вас нет, а первая невеста ушла к вашему брату. ― Глаза отца сверкали, а худощавая фигура звенела, как струна. Чёрные с проседью волосы растрепались и упали небрежными прядями на лоб, но он и не думал их убирать.       ― Уж кто бы говорил об извращениях, Дмитрий Александрович. ― Лия ожидала, что Вадим Борисович, как обычно, промолчит, но он решился ответить. ― Не вы ли во время семейного ужина имели на кухне свою новую девушку? ― Вадим Борисович сидел, ссутулившись, но его светло-голубые глаза сверкали, точно алмазы. ― Не находите, что это тоже походит на сублимацию отцовских чувств? Не зря же для просмотра вы выбрали замечательный «семейный» фильм «Преисподняя» ¹, в котором Преподобный неистово желал свою дочь. ― Голос Вадима Борисовича ломался и трещал.       ― Что ты, блядь, сказал, уёбок?! ― Отец вскочил со стула, который с грохотом повалился на пол. Лия чувствовала, что впадает в транс. Всё слишком ужасно, чтобы быть правдой. Скандал на свадьбе ― хуже не придумаешь. ― Чтобы я так… к своей дочери… Убью, га-ад! ― Лия заметила, что за секунду до того, как отец поднялся, из-под его правой руки исчез нож и скрылся под салфеткой Алисы.       Отец подскочил к вставшему Вадиму Борисовичу и замахнулся кулаком, целя зятю в лицо. Вадим Борисович успел увернуться. Удар скользяще прошёл по скуле, но камень печатки рассёк кожу. Ильинский ударил тестя в ухо. Отец зарычал и занёс руку снова. На этот раз удар пришёлся точно в цель. Из разбитого носа Вадима Борисовича на белоснежную рубашку брызнула кровь.       В это мгновение в зале как будто что-то щёлкнуло. Вид крови показал, что дело серьёзное. С криком: «Батя, ты что, совсем?!» к отцу подскочил Олег. Следом за ним, воскликнув: «Да вы охренели, что ли, все?!» возле Лазарева оказался Евгений Николаевич. Вадима Борисовича же перехватил Леший.       ― Пустите меня! ― Волосы застилали отцу глаза, но он не обращал на это внимания.       ― Батя, не дури, тебя посадят! ― пытался урезонить отца Олег, держа его руки.       ― Не посадят! ― Отец волком смотрел на Вадима Борисовича, которого сжимал в медвежьих объятиях Леший. ― Оптимизация преподавательского штата одобрена законом!       ― Дима, ты чего завёлся? ― Евгений Николаевич крепко держал вырывающегося Лазарева.       ― Я завёлся?! Этот урод растлил мою дочь! Она же ещё совсем ребёнок… что бы сказала её мать? Эта святая женщина, её сердце бы не выдержало! ― Лия почувствовала, что умирает. Отец снова вспомнил маму…       ― Может и хорошо, что Серафима не видит всего этого и лицемера, в которого ты превратился! ― Пепельные пряди упали на лицо Вадима Борисовича, но он не замечал этого.       ― Не смей говорить о Серафиме! ― взорвался отец. ― Я помню, как после её смерти, царство ей небесное, ты даже не поднял жопу, чтобы поговорить о переносе защиты моей кандидатской! И теперь я сижу в чёртовой культуре в природоведческом музее…       ― Что с тобой стало, Дима? ― В голосе Вадима Борисовича слышались горечь и боль. Как будто он вспомнил Диму Лазарева беззаботным студентом, которого учил. ― Ты был хорошим человеком. А сейчас пьёшь кровь Лии. «Открываешь» ей глаза на то, какой я плохой.       ― Я так делаю, потому что люблю её!       ― А я нет, ты думаешь? ― По губам Вадима Борисовича скользнула горькая усмешка. ― Кто ещё из нас своих по-настоящему любит твою дочь?..       ― Любовь ― это прятаться под юбкой своей невесты? ― Глаза отца горели тёмным огнём. ― Ты ни разу не поговорил со мной один на один, как мужчина с мужчиной, позволял Лие всё решать. Это твоя любовь?       ― Ты мне никогда ничего не предлагал, ― пробормотал Вадим Борисович, глядя в пол. Он разом утратил весь запал, а у Лии сжалось сердце: похоже, отец сказал правду.       ― Да ладно! ― вскинулся отец. ― Сколько раз я к тебе приходил и спрашивал: «Если есть проблема, давайте поговорим и всё обсудим, чтобы не было недосказанности». А ты молчал и искал пятый угол… ― Лия сухо вздохнула. Она и сама говорила Вадиму Борисовичу об этом. Много-много раз.       ― Чувствую, ты и правда умер, когда вскрылся! ― тихо и зло произнёс Вадим Борисович, поднимая на Лазарева глаза. Лия никогда не видела у него такого взгляда. ― И ведь повдоль, не как показушник...       ― Ах ты урод! ― Отец, вне себя от ярости, рванулся вперёд.       И тут поднялась Маргарита Алексеевна: яростная и величественная. На мгновение Лие показалось, что над её головой сверкнул золотой нимб, а шуршание оборок платья обернулось скрипом чёрных перьев.       ― Сели! ― Маргарита Алексеевна взмахнула рукой и ударила по столу. Тарелки подпрыгнули, а её ладонь, описав молниеносную дугу, наткнулась на некстати подвернувшийся бокал. Раздался хруст стекла. ― Быстро ладони на стол! Если только попробуете оторвать их от столешницы, я разобью бутылку шампанского об ваши дурные головы. ― Маргарита Алексеевна говорила так, что, казалось, прикажи она преклонить колени богам Кадата, они подчинись бы.       Вадим Борисович и отец присмирели. Оба тяжело опустились на свои места, положив, как и велела Маргарита Алексеевна, ладони на стол. Но Евгений Николаевич всё же встал за спиной отца, а Олег так и вовсе продолжил держать того за плечо. Только Леший налил себе выпить, но по его глазам Лия видела, что он следит за обстановкой. Маргарита Алексеевна оценила ситуацию как более-менее приемлемую. Она взяла со стола полотенце и обернула кровоточащую руку.       ― А теперь слушайте меня. ― Маргарита Алексеевна медленно обошла стол и, встав за спиной Лии, положила здоровую руку ей на плечо. Её тёплые пальцы с едва ощутимыми мозолями от кирки успокаивающе сжали плечо Лии, которая не смогла даже кивнуть в ответ. Горло, казалось, свело судорогой, и Лия боялась, что заплачет, если произнесёт хоть слово. ― Посмотрите на себя. Вы оба кричите, что любите Лию, но каждый из вас любит только себя. Почтенный отец, ― Маргарита Алексеевна кивнула в сторону Лазарева, ― лелеет своё потраченное на единственную дочь время, а дорогой супруг играет свой театр одного актёра, в котором вечное лето и нескончаемый преферанс. Ни одному из вас нет до неё дела.       ― Рита, ― начал отец, ― неужели ты одобряешь…       ― Заткнитесь все, ― раздражённо произнёс Евгений Николаевич. ― Как черти сцепились, интеллигенты, блядь…       ― Вы можете иногда вести себя, как взрослые люди? ― На этот раз со своего места встала мачеха. Холодно и быстро, словно королева. ― Олег, отпусти отца и отведи сестру в уборную. Официант, ― Алиса повелительно повела рукой, ― уберите осколки, будьте любезны. Боже, Рита, что с рукой? Дай, посмотрю… Молодой человек! Принесите ещё, пожалуйста, аптечку. ― Мачеха сосредоточенно и аккуратно размотала окровавленное полотенце на руке Громовой.       Только оказавшись в уборной, Лия поняла, что дрожит в своём открытом белоснежном платье. Хотела умыться, но руки так тряслись, что она оставила эту затею. Лия прислонилась пытающим лбом к зеркалу и сухо всхлипнула. Глаза жгло огнём, но слёзы не шли. Снова.       Лия вдруг ясно представила, как Роза из «Титаника» ², какая жизнь ждёт её впереди: бесконечная ругань с отцом, работа, молчание и укоризненные вздохи Вадима Борисовича, его медленно подкрадывающаяся старость, собственное выгорание. Лие казалось, что она стоит на краю пропасти, и что никому не будет никакого дела, если она туда упадёт.       Серебряный ключ нагрелся от её тела и теперь казался угольком, прижатым к груди. Подарок Вадима Борисовича на не случившееся расставание два года назад и единственное украшение, которое она надела сегодня. Лия вытащила ключ за цепочку и вцепилась в него до боли в костяшках.       ― Мама, мамочка… ― прошептала она, сухо всхлипывая. ― Мамочка, если бы ты была жива, папа не вёл бы себя так… ― До этого момента Лия и не думала, как сильно ей не хватает родной матери. ― Помоги мне…       Лия хотела бы получше узнать маму. Она совсем её не помнила, лишь то, что у мамы были рыжие волосы и грустные серые глаза. От неё пахло цветами: мама была великолепным ботаником. У Лииной бабушки до сих пор хранился собранный Серафимой гербарий, да и среди кафедральных образцов Лия встречала этикетки с надписью: Сборщик: Лазарева С. Н. От Серафимы остались только видеокассеты, которые Лия в одно время засматривала до дыр.       Дмитрий Лазарев не мог забыть прошлое, а в последнее время, когда хватал лишнего, каждый раз начинал вспоминать Серафиму. Святая женщина ― иначе он её не называл. А Алису он звал королевой. Отец всегда помнил о маме. Два раза в год он ездил на кладбище, чтобы положить на могилу розы. Алисе же он дарил орхидеи.       Алиса много лет спокойно уживалась с её отцом, за что Лия была ей безмерно благодарна: она не представляла, что бы они делали без строгой деловитой мачехи. Но потом у Алисы и отца как-то не заладилось: Лия и Олег выросли, супруги друг к другу остыли. Как остывает лава, вплеснувшаяся из жерла вулкана, и превращается в туф.       В дверь негромко постучали.       ― Лия, ― донёсся из-за двери высокий голос Громовой,― это Маргарита Алексеевна. Открой мне, пожалуйста. ― Лия облегчённо вздохнула, впуская Маргариту Алексеевну. Разговора с мачехой или братом она бы сейчас не вынесла. Рука у Громовой была аккуратно забинтована.       ― Как ваша рука? ― глухо поинтересовалась Лия, пытаясь отвлечься. Получалось плохо. Голос дрожал и не повиновался.       ― Даже зашивать не придётся, ― улыбнулась Маргарита Алексеевна.       ― Жаль, что то же самое нельзя сказать о моём сердце. ― Лия уже не могла сдержать слов. ― Я их обоих люблю. Я не могу разорваться и оставить кого-то одного.       ― Твоему отцу и Вадиму Борисовичу невероятно повезло, что ты такая ответственная и совестливая девушка, ― произнесла Маргарита Алексеевна, глядя на Лию. ― Они любят тебя. По-своему, но любят. Не сердись на папу. ― Она приобняла Лию за плечи.       ― А вы бы одобрили отношения своей дочери с человеком старше почти на сорок лет? ― Лия давно хотела об этом спросить. В её глазах Маргарита Алексеевна была непогрешима.       ― Ева ещё маленькая. Поэтому я пока не могу ответить на твой вопрос. Никто не знает, как поведёт себя при аресте, ― Маргарита Алексеевна усмехнулась. ― Или любви.       ― Тогда почему вы сказали Вадиму Борисовичу идти ко мне? ― Тогда, два года назад в «Тайге» Маргарита Алексеевна подарила им песни и счастье.       ― Просто когда я была на первой полевой практике, я влюбилась в своего преподавателя ― моего теперешнего мужа. Но поженились мы только в прошлом году. А после той практики расстались. Как это ни банально, Женя, то есть Евгений Николаевич, был тем самым мужчиной всей моей жизни.       ― Вот как, ― Лия на мгновение замолчала, а затем произнесла: ― Раньше я даже не представляла, каким должен быть человек, чтобы очаровать вас, ― она улыбнулась.       ― Не расстраивайся больше. ― Маргарита Алексеевна на мгновение крепко прижала к себе Лию. ― Ты ни в чём не виновата. Ты приносишь счастье: вон, как Вадим Борисович возродился. А своему отцу ты дала смысл жизни. ― При словах Маргариты Алексеевны Лия потупилась. Именно Громова спасла жизнь её отцу, когда он решил покончить с собой, вскрыв вены в ванной под удушливый дым марихуаны.       ― Пойдём к гостям, ― произнесла Маргарита Алексеевна, не давая Лие погрузиться в раздумья и сожаления. ― У вас с Вадимом Борисовичем ещё танец. И помни: сегодня ты ― королева.       Каждый шаг обратно в банкетный зал был для Лии дорогой в огонь.       ― Я меняю дни на расстояния от Москвы до Константинополя-поля-полями, мне доступно тайное знание, как свернуть пространство-время желанием. ― Наконец-то играла Хелависа, а не жуткая в своей молчаливости классика Бетховена, Прокофьева и Чайковского.       Лия сидела на кровати, обхватив себя руками, и безучастно смотрела в одну точку. Свадебное платье, туфли с бантами и фата в беспорядке лежали на полу спальни. Лия скинула их так быстро, как только могла. Ей казалось, что ещё чуть-чуть, и она задохнётся в ослепляющем белом наряде. Вот бы и она могла перекраивать мир одним только желанием.       Отец после танца напился водки и отключился: Алиса и Олег увезли его домой. Маргарита Алексеевна и Евгений Николаевич уехали к своей маленькой дочке сразу же после отца. Тёзка-Ильин вызвал для себя и Лизы такси: Бакланова уехала в общежитие, а Леший ― на железнодорожный вокзал. До его дома шла одна электричка. Как говорил он сам: «Три часа на электричке, а потом по трясине пять километров пешком» ³.       Электрический свет продолжал её день, заливая спальню холодными лучами. Лия видела своё мутное отражение в стекле балкона, но не хотела присматриваться. Она и так знала, что там увидит.       Кружевное белоснежное белье давило, косточки бюстгальтера врезались в кожу, а пояс чулок сдавливал талию не хуже корсета. Натруженные за день ноги ныли, а обильно покрытые лаком волосы колтуном сбились на одну сторону.       Лия провела рукой по глазам и с удивлением увидела на пальцах черную крошку туши. Странно. Она стирала макияж, который ещё сохранился после церемонии и банкета, так яростно, словно это он был виноват в том, что Лия осталась одна против целого мира.       Вадим Борисович неслышно вошёл в комнату и присел рядом с Лией на кровать. Он снял пиджак и галстук и расстегнул рубашку. Его загорелое и крепкое, несмотря на возраст, тело обычно притягивало к себе взгляд, но сейчас Лия лишь коротко посмотрела на мужа и отвернулась. Обручальное кольцо нестерпимо жгло безымянный палец.       Она вздрогнула, когда тёплая рука Вадима Борисовича легла ей на спину. Он провёл пальцами по её позвоночнику, нашарили застёжку бюстгальтера. Холод моментально вцепился в спину, а стиснутые рёбра как будто развели в стороны. Наконец-то Лия могла дышать. Она обхватила себя руками и скинула на кровать бельё. Голую грудь обдувал лёгкий ветерок: в специально снятом на брачную ночь номере пятизвёздочной гостиницы работал кондиционер.       При мысли о брачной ночи Лия криво усмехнулась. Она уже давно не девочка.       Внезапно запахло табачным дымом. Лия дёрнулась и посмотрела на мужа. Вадим Борисович курил, низко опустив голову, так, что пепельные волосы закрывали лицо.       ― Вадим Борисович. ― Лия осторожно коснулась руки Ильинского. ― Ты чего это?       ― Ничего, ― мотнул головой Ильинский.       ― Что же я наделала?.. ― тихо произнесла Лия, глядя на два золотых ободка ― на своей руке и руке Вадима Борисовича.       Кажется, она уже говорила эту фразу: давным-давно в их последнее утро в «Тайге». Лия распахнула двери в лето. А за ними никого не было.       ― Ты не виновата, ― не глядя на неё, ответил Вадим Борисович. Дым окружал его плотными удушливыми клубами.       ― А кто тогда виноват? ― Лия почти плакала. ― И что теперь делать?       ― Откуда я знаю?! ― резко воскликнул Ильинский, подскакивая и подходя к окну. ― Спроси у своего отца.       ― Ты правда с ним говорил? ― Сердце учащённо забилось.       ― Неважно, ― буркнул Вадим Борисович. ― Отстань, а? ― Он бросил окурок в пепельницу и с размаху опустился на кровать, отвернувшись от Лии.       ― И вот так всегда. ― Одними губами прошептала Лия, тихонько опускаясь на другой край кровати. Как будто между ними лежал меч. Вот только Вадим Борисович ― не рыцарь, а она ― не прекрасная принцесса.       ― Я иду — через лето иду к тебе по горячим шпалам, каждый шаг — дорога в огонь, дорога к огню — мне так важно тебе рассказать, а времени так мало, что я тебя люблю, что я тебя люблю, что я тебя люблю.       Голос Хелависы успокаивал, но образы, рождённые словами песни, упрямо не желали отпускать. Лия видела себя, шедшую по бесконечной железной дороге. Прямые, как стрелы, рельсы блестели металлом и исчезали в тумане. Дорогу окружали рвавшие небо корабельные сосны, а Лия всё шла вперёд, закутавшись в плащ.       Лия чувствовала, что горит. Она глубоко вздохнула и пододвинулась к Ильинскому. Невидимый меч треснул и распался пеплом.       ― Мы для наших дорог сами тоже огни, ― тихо прошептала Лия. Песня пошла на повтор в другой аранжировке. ― Только не бойся — никогда.       Она поцеловала открытую воротом рубашки шею Ильинского, успевшую загореть во время весенних полевых командировок. Провела онемевшими от маникюра пальцами по коротко подстриженным волосам. Вдохнула смесь ароматов: парфюма, шампуня, какой-то сладкой гадости, которой Алиса перекладывала вещи, трав и весны. Прижалась всем телом к мужу, закинув ногу в ажурном чулке ему на бедро.       Этого маленького движения: прикосновения обтянутой белым капроном ступки хватило с лихвой. Ильинский резко повернулся к Лие. В его светло-голубых глазах бушевало веселье. То самое порочное веселье, которого Лия так испугалась два года назад в «Тайге».       Тогда Вадим Борисович смотрел на неё так, потому что хотел сделать, как лучше. Сейчас он просто её хотел.       Между ними не было слов. Только движения. Лия слышала, как колотится сердце Ильинского, когда он прижимал её к кровати. Эти ритмичные гулкие удары отдавались по всему телу, сливаясь со стуком сердца Лии.       Она уткнулась лицом в подушку, а Ильинский целовал её шею, развернув Лию спиной к себе. Его волосы взмокли от пота: она чувствовала их прохладу. Он двигался ― сначала размеренно, а затем всё сильнее и яростней, а Лия закрывала глаза и глухо постанывала.       Сердце колотилось, кровь кипела, мысли растворились в эндорфинах. Лия двигалась, подаваясь назад, и каждый раз её тело как будто взрывалось. Ничто не волновало её сейчас, только ритмичное дыхание и слетавшие с губ возгласы. Она даже не понимала, что шептала, да ей и было всё равно.       Бёдра сводило, лёгкая судорога простреливала, но Лия не просила Вадима Борисовича поменять позу. Она распахнула глаза и увидела прямо перед собой резную спинку кровати. Лия выставила руки и упёрлась ладонями в гладкое дерево.       Ильинский тяжело и резко дышал, прижавшись щекой к щеке Лии. Его коротко подстриженная борода колола и щекотала кожу.       Завершающий миг ― Ильинский подался вперёд так резко, что они оба врезались лбами в спинку кровати. С неразборчивым стоном он отодвинулся от Лии. Её спину тут же обдало холодом. Лия лежала, закрыв глаза, и чувствовала, как тело растворяется в неге.       Лия Ильинская вошла в огонь.