Мгновения любви

      Хлопья снега падали с синевшего предзакатного неба, зимнее солнце в последний раз в этом году садилось за крыши домов. Лия Ильинская стояла возле машины мачехи и смотрела, как выхлопные газы рассеиваются в подступающей темноте. Она не надела шапку, боясь помять причёску, но на всякий случай засунула её в карман. Алиса Лазарева могла в любой момент выйти, и Лия получила бы нагоняй.       Лия улыбнулась, вспоминая, как будучи подростком, не хотела надевать шапку, а Алиса пугала её тем, что вода в мозгах вся замёрзнет, и голова взорвётся от давления кристаллов. Лия в первые мгновения поверила, а потом они вместе смеялись. Сейчас Алиса собирала Серёжу ― сына Лии и Вадима Борисовича ― и должна была скоро спуститься.       Эти странные сборы с загадочной полуулыбкой на алых губах и весельем в раскосых кошачьих глазах мачехи заставляли Лию чуть ли не подпрыгивать. Мачеха явилась рано утром и велела Лие отправляться наводить красоту. Чуть ли не силой впихнула ей в руки кучу средств для укладки волос и новые дорогие духи. На все вопросы Алиса только улыбалась и отвечала, что они должны успеть выехать до захода солнца, чтобы не стоять в пробках последнего дня уходящего года. На протесты Лии, что она не оставит сына с кем бы то ни было, даже с самим Богом, Алиса ответила, что Серёжа едет с ними.       И вот Лия ― в новом ярком платье из летящего шёлка и с заплетёнными в хитрые косы каштановыми волосами, с мейк-апом и надушенная ― стояла возле белой «Хонды» Алисы. На заднем сиденье машины уже лежала собранная сумка с вещами Серёжи и Лии.       Она посмотрела на часы, и в этот же момент запиликал домофон. Первым из подъезда показался сосед, придержавший дверь для Алисы, которая вышла с Серёжей на руках и кивком поблагодарила за помощь. В белой длинной шубе и с платком на голове, накрашенная и напудренная, Алиса казалась королевой, отправляющейся на бал. И хотя в её одежде и макияже не было ярких оттенков, выглядела она благородно. Лия невольно залюбовалась мачехой и с завистью вздохнула: вот бы ей научиться так же держаться. Прямо и с достоинством. А не бегать в сделанных под камуфляжный костюм штанах по поликлиникам, магазинам и университету.       Алиса тем временем поудобней устроила на руках Серёжу, почти скрывшегося в тёплом комбинезоне, словно в скафандре. Улыбнувшись внуку, она подошла к Лие.       ― Упаси тебя Бог ходить без шапки! ― воскликнула Алиса. Неведомым Лие образом она освободила руку и быстро вытащила из кармана падчерицы шапку. ― Надевай немедленно!       ― Алиса, мне двадцать шесть лет, ― засмеялась Лия, осторожно натягивая шапку на переплетение кос. ― Я сама уже мама.       ― Но для меня ты всё равно будешь маленькой девочкой, ― улыбнулась Алиса, поправляя шапку Лии. ― Серёжа вырастет ― поймёшь.       ― А, теперь уже когда он вырастет! ― усмехнулась Лия. ― Ты так и не сказала, куда мы едем. ― Она почувствовала, как радостное возбуждение уступает место ноющему под ложечкой беспокойству. ― И я не могу дозвониться до Вадима Борисовича… С самого утра не могу! ― Лия сникла. Услужливое воображение уже успело нарисовать нелицеприятные картины пьяного Ильинского, спрятавшегося в университете от Нового Года с семьёй.       ― Не морщи лоб! ― Алиса легонько щёлкнула Лию по переносице и стала устраивать Серёжу в автолюльке. ― С Вадимом всё в порядке. И не выдумывай ужасы: не заблевал он новое пальто.       ― Какое новое пальто? ― Лия с удивлением посмотрела на мачеху. Она не помнила у Ильинского никакого нового пальто, и вряд ли слова Алисы были отсылкой к песне «И на солнце бывают пятна»¹.       ― Да так, никакое, ― как-то слишком поспешно ответила Алиса, воюя с Серёжей, не желавшим эту пустышку. ― Позвони на кафедру и спроси, где Вадим Борисович.       ― Он любит другую. ― Лия протянула Алисе вторую пустышку для Серёжи. ― Мне неудобно звонить и спрашивать, где мой муж. ― Она почувствовала, что краснеет. Лия считала позорным вызванивать и проверять, где находится Вадим Борисович.       ― Неудобно на потолке спать ― одеяло падает, ― заявила Алиса. ― Позвони. ― В её голосе чувствовалась свойственная главврачу уверенность, но Лие всё отчётливей казалось, что Алиса что-то не договаривает.       Она вздохнула и открыла список контактов. Первым попался Саша Малиновский ― начальник научно-исследовательского стационара «Тайга». С гулко бьющимся сердцем и пылающими щеками Лия ждала, когда он возьмёт трубку.       ― Алло. ― Судя по голосу и шуму на заднем фоне, Саша стоял в пробке.       ― Александр Владимирович, здравствуйте, ― стараясь говорить спокойно, произнесла Лия. ― С наступающим вас!       ― И тебя тоже, ― отозвался Малиновский. ― Что хотела?       ― Скажите, пожалуйста, а Вадим Борисович… ещё на кафедре? ― Лия чувствовала себя ужасно неловко.       ― Нет, ― ответил Малиновский. Ей показалось, что он усмехнулся. ― Он заходил в обед, поздравил с наступающим, подарил всем тигрят² и куда-то уехал в своём пафосном пальто.       ― Спасибо, Александр Владимирович, до свидания. ― Лия отключилась. Ей показалось, что Малиновский весь разговор улыбался. И что за пальто у Ильинского? Почему все говорят о каком-то пальто?       ― Ну вот видишь, ― меланхолично произнесла Алиса, глядя в зеркальце: не осыпалась ли тушь. ― Всё хорошо. Поехали. Я не хочу стоять в пробке на трассе и встретить Новый Год за рулём.       Лия послушно села в машину, ещё раз проверила, хорошо ли пристёгнут Серёжа, успевший заснуть, и под бормотание радио погрузилась в размышления.       Если бы не разбудившая её с утра пораньше Алиса, Лия спала бы до обеда. Серёжа ночью проснулся, Лия уже дёрнулась, чтобы встать к сыну, но крепкая, удивительно мягкая и нежная рука Вадима Борисовича остановила её.       ― Я схожу, спи. ― И поцеловал её в безвольные спросонья губы.       ― Не зря же Алиса дарила молокоотсос, ― пробормотала Лия в ответ, соскальзывая обратно в зелёные сады мраморного Селефаиса³.       В последнее время ей часто снились странные хрустальные города и бесконечные поля под полной луной или сверкающим солнцем. В те моменты, когда она могла позволить себе поспать. Днём времени на это просто не оставалось, но ночью Вадим Борисович то и дело возвращал её обратно в Страну Снов ― досматривать очередное приключение. Ей давно перестали сниться пепельные кошмары, как она называла сны, где Ильинского кусали ядовитые змеи или утаскивал под землю разросшийся на стационаре эхиноцистис.       Какие сны видел Вадим Борисович, Лия не знала. По осени и зиме он всегда страдал бессонницей, проходившей к весне, но возобновлявшейся летом. Раньше Ильинский объяснял это боррелиозом, но упорство Лии, заставившей его лечиться, победили болезнь Лайма. Теперь же Лии казалось, что Вадим Борисович не может спать без неё. Без колыбельных, за которые Лие было отчаянно стыдно: пела она отвратительно. Серёжа же лучше всего засыпал под «Скифскую колыбельную» Марины Цветаевой, положенную на музыку Хелависы.       Лия прислонилась виском к стеклу и улыбнулась. Сын спал на заднем сиденье в детском кресле, и Лие казалось, что даже через шум мотора она слышит лёгкое посапывание. Четыре года назад в туманное и дождливое лето огненного петуха она бы никогда не поверила, что будет держать на руках сына Вадима Борисовича Ильинского.       Их сына.       И хоть отец ― Дмитрий Лазарев ― так до конца и не смирился с этим браком, Алиса без слов встала на сторону падчерицы. Не то чтобы она любила Вадима Борисовича, относилась к нему с вежливой прохладой, впрочем, это была свойственная мачехе манера общения.       Сейчас Лию распирало любопытство: куда же они всё-таки едут.       ― Маршрут построен, ― вдруг произнёс механический женский голос навигатора Алисиного смартфона. ― Через двести метров поверните направо.       ― Куда мы едем в ночь и без приглашения? ― встрепенулась Лия. Она успела задремать.       ― Увидишь, ― ответила Алиса, глядя на дорогу. ― Проскочили пробку, пока ты спала.       Лия выглянула в окно и попыталась сфокусировать взгляд на пейзаже за окном. Только сейчас она поняла, что забыла очки дома. Мир плыл, и хотелось спать. Лия прищурилась и сумела рассмотреть трассу, уходившую за город. Она наклонилась к смартфону мачехи и увидела построенный маршрут: пункт назначения находился в районе элитных дач военных и академиков.       Лия уже хотела возмутиться и выяснить у мачехи, куда она везёт их, но передумала и снова попыталась дозвониться до Ильинского. Бесполезно. Лия с раздражением убрала телефон и стала смотреть, как проносятся мимо сосны, взрезающие чёрное небо в россыпи голубых и белых звёзд.       Она так давно не смотрела на небо. Той осенью Громова и Орлов явили чудо: устроили Вадима Борисовича не только в Академию, но и обратно в университет. Лия готова была коленопреклонённо благодарить Маргариту Алексеевну и Алексея Михайловича, а Ильинский ограничился сдержанным «спасибо».       В «Тайгу» Лия не поехала после окончания университета, после этого была свадьба, стоившая ей километров нервов и первых седых волос, а потом беременность. Всю первую половину своего интересного положения Лия ничего не соображала, а во вторую опасалась, что не сможет стать хорошей матерью. И она, и Вадим Борисович пытались спасаться работой, но у Лии получалось не очень. В аспирантуре пришлось брать академический отпуск, а в университете она появлялась с большой неохотой. Горящие нездоровым интересом отсутствия личной жизни глаза многих на факультете тут же вылавливали её из толпы. И если у Ильинского был наработанный годами авторитет и умение хлопать дверьми перед лицами настроенных на задушевные беседы коллег, то Лия совершенно терялась в подобных ситуациях. До беременности она ещё могла выносить советы, как жить, от сочувствующих, но когда её положение уже бросалось в глаза, старалась попадаться сердобольным доброхотам как можно реже.       Лия вынырнула из рассеянного полураздумья-полудрёмы, когда «Хонда» стала притормаживать. Лия встрепенулась, выглянула в окно и не сдержала возгласа:       ― Ух ты!       Они ехали по удивительно ровной и расчищенной дороге, а по обеим сторонам возвышались коттеджи, причём многие из них имели явное сходство с замками.       ― Дачи не самых сильных мира сего, ― улыбнулась Алиса, сбавляя газ. ― Многие из них лечатся у меня в клинике.       ― И поэтому мы сюда приехали? ― Лия едва шею не свернула, рассматривая красивые, подчас вычурные дачи. Это были не те бревенчатые домики, к которым она привыкла в «Тайге».       ― Нет. ― С этими словами Алиса повернула в проулок между домами.       ― До пункта назначения сто метров, ― произнёс навигатор. ― Вы на месте.       Сзади завозился Серёжа, и Лия повернулась к сыну. Алиса тем временем вышла из машины, не заглушив мотор. Лия тоже вышла, и мачеха передала ей Серёжу. Покачивая сына, Лия осматривалась. Было тепло, снег продолжал падать мягкими хлопьями. Далёкий лес заволокла темнота, но фонари и новогодние украшения домов бросали на сугробы разноцветные блики.       Лия повернулась: «Хонда» остановилась перед одноэтажным добротным белым домом, в окнах которого горел мягкий свет. Рядом на подъездной дорожке стояли красный «Фиат Пикап» и зелёный «УАЗ-Патриот».       Какой-то высокий человек в новой модной шапке-ушанке и парке расчищал снег возле дома. Закончив с уборкой, он опёрся на лопату и повернулся к приехавшим Лие, Серёже и Алисе. Человек приветственно помахал им. У Лии перехватило дыхание: это был тёзка-Ильин. Леший, которого она последний раз видела на своей свадьбе. Огненно-рыжий, с улыбкой до ушей, бородой лопатой и морщинками в уголках зелёных глаз, Леший подошёл к ним.       ― С наступающим! ― пробасил он, здороваясь с Алисой за руку. Её маленькая ладонь утонула в его мозолистой лапище. ― А это кто у нас тут такой в скафандре прячется? ― Леший наклонился к Серёже. ― Будущий космонавт, да? ― Сын посмотрел на Лешего мутными глазёнками и неожиданно улыбнулся. Лия удивилась: обычно Серёжа упорно игнорировал посторонних. ― Похож на Вадима Борисыча, ― тихо произнёс Леший, обращаясь только к Лие. ― Я рад за тёзку, что у него наконец родился ребёнок.       ― А у вас есть дети, Вадим Сергеевич? ― полюбопытствовала Лия, глядя снизу вверх на Лешего.       ― Тысячи их! ― рассмеялся Леший. ― Сколько студентов через мои руки прошло за двадцать лет работы в университете! Сам вырастил, ночей не досыпал.       ― Играя в карты и заливаясь по уши водкой! ― Раздался насмешливый женский голос. Лия выглянула из-за массивного Лешего: к ним с крыльца спустилась Маргарита Алексеевна Громова. Рыжая, в тяжёлой шубе, под которой виднелось алое с золотой вышивкой платье.       ― Маргарита Алексеевна, я тебя умоляю! ― воскликнул Леший.       ― Не стоит. ― Громова подошла ближе. От неё пахло дымом айкоса. ― Здравствуй, Лия, Алиса, ― Маргарита Алексеевна наклонила голову. Мачеха в ответ улыбнулась. ― Привет, Сергей Вадимович! ― Она коснулась пальцем щёчки Серёжи.       ― Что это за дом, Маргарита Алексеевна? ― Лия не могла сдержать улыбку. Вечер всё больше напоминал новогоднюю сказку, в которой происходят чудеса. ― И что вы здесь делаете?       ― Это дача моего отца ― генерала Алексея Громова, ― ответила Маргарита Алексеевна. ― А мы с Евгением Николаевичем и Евой ― нашей дочкой ― приглашены на новогоднюю ночь к академику Ковалевскому. Его дача на той стороне улицы в самом конце.       ― А я живу в деревне в двадцати минутах езды отсюда, ― ввернул Леший.       ― А всё врал про дорогу в три часа на электричке, ― усмехнулась Маргарита Алексеевна.       ― Я переехал, ― беспечно махнул рукой Леший.       ― Рита-а, пойдём к Ковалевскому. ― Из-за спины Лешего возник Евгений Лащенко ― палеонтолог с мировым именем и тяжёлым характером. ― Уже скоро одиннадцать. И я замёрз. ― Лащенко стоял ― изящный и скучающий, ― засунув руки в карманы пальто, небрежно наброшенного поверх чёрного смокинга.       ― Мы уже уходим, ― улыбнулась Маргарита Алексеевна, убирая айкос в чехол и беря Лащенко под руку. ― До свидания всем. И счастливого Нового Года!       ― А мне тоже пора! ― воскликнула Алиса. Она подошла и наскоро поцеловала падчерицу и внука. ― Твой отец позвал меня в один милый рокерский подвальный бар. С наступающим, дорогие мои! ― И Алиса упорхнула в машину.       ― И вас тоже! ― откликнулась Лия. На душе у неё стало невероятно тепло, кровь прилила к щекам. Она выпрямилась и посмотрела на дом.       Дом оказался каменным с выполненными в виде арок окнами, рамы которых вились коваными стеблями диковинных растений. Остроконечную крышу украшал такой же растительный орнамент, что и окна, а тяжёлая деревянная дверь напомнила Лие вход в волшебный замок. Сухие останцы цветов на аккуратных клумбах покрылись инеем и теперь казались чудными произведениями искусства, словно вырезанными изо льда.       Лия стояла, прижимая к себе Серёжу, и смотрела на дом. Она повернулась, чтобы разглядеть заснеженный сад, терявшийся в темноте, многие деревья которого были опутаны тонкими гирляндами. Всё происходящее казалось Лие волшебной сказкой, только она никак не могла понять свою роль в ней.       ― Лия. ― Звук этого родного хрипловатого голоса заставил Лию резко повернуться. Сердце подпрыгнуло: на крыльце стоял Вадим Борисович. Резная дверь была распахнута, из открывшегося проёма лился мягкий свет ламп. ― Ид-ди сюда. ― Лёгкий налёт заикания проскользнул в словах Ильинского. Лия почувствовала, что он волнуется. ― Г-где твоя сумка?       ― Здесь. ― Лия указала на сумку, которую Леший успел отнести на крыльцо.       Лия во все глаза рассматривала Ильинского. На мгновение ей показалось, что он сошёл с обложки какого-то модного журнала. Отросшие пепельные волосы, окончательно утратившие рыжину, завиты и уложены назад, но несколько прядей всё равно падали на глаза. Борода аккуратно подстрижена, но слегка взлохмачена, серо-голубые глаза под густыми бровями тускло поблескивали. Когда Вадим Борисович подошёл к Лие, она отчётливо уловила запах парфюма, профессионального шампуня и коньяка. ― Ты уже выпил? ― Она провела пальцами по белому меховому воротнику его пальто. ― Это и есть то новое пальто, о котором мне сегодня сказали все?       ― Мы с тёзкой выпили полбутылки коньяка, ― произнёс Ильинский, чуть отводя взгляд. ― А пальто я купил вчера.       ― Тебе идёт, ― улыбнулась Лия.       ― Пошли. ― Ильинский подхватил её сумку. Чуть скособоченное крыльцо поскрипывало и хрустело снегом, пока Лия и Вадим Борисович поднимались.       Зайдя внутрь, Лия не сдержала возгласа восторга. Обстановка дачи генерала Громова напоминала замок. Тяжёлая деревянная мебель, простая, но изящная, обшитые дубовыми панелями стены, камин, стена за которым казалась старинной и каменной. На подоконниках в кашпо стояли цветы, а на полу возле камина лежала медвежья шкура. Ветвистые лосиные рога украшали стену.       Но больше всего Лию поразил стол, накрытый в гостиной. Разнообразные салаты, закуски, горячее, явно только что из духовки, мясо, прекрасный двухэтажный торт с зефирными украшениями и бутылка белого вина. И вместе с этим большая, украшенная разноцветными шарами, мишурой и гирляндой ёлка. В камине весело потрескивал огонь, а на полке стояли подсвечники, все в потёках воска, но с новыми свечами в оловянных гнёздах. В углублении стены была встроена стенка, а большой плоский телевизор показывал какую-то развлекательную новогоднюю программу.       Лия так и застыла с Серёжей в руках, глядя на всё это великолепие. Она так давно не смотрела вокруг себя, не ходила дальше музея и университета, что даже не могла представить, что кто-то рядом с ней может жить вот так роскошно.       ― Вадим Борисович, что это? ― наконец произнесла она. Серёжа недовольно завозился у неё на руках: ему явно стало жарко.       ― Дача генерала Громова, ― ответил Ильинский, забирая у Лии сына. Она только сейчас заметила, что для ребёнка в одном из углов комнаты стояла старая, ещё времён Союза кроватка и прочие принадлежности. На одеяльце было вышито имя: «Маргарита». Лия догадалась, что это старые детские вещи Громовой.       ― Но что мы здесь делаем? ― Лия сняла куртку и опустилась на софу. Напротив неё на стене висело большое зеркало. Лия с удивлением и радостью отметила, что синяки под глазами, оказывается, совершенно незаметны, а грудь приятно округлилась, натягивая шёлк платья с глубоким декольте.       ― Я попросил у Риты разрешение провести здесь Новый Год. ― Вадим Борисович переодел Серёжу, но тот остался всё равно недовольным. ― Он есть хочет. ― Ильинский передал Лие ребёнка.       ― А куда ты уходил сегодня утром? ― Лия кормила Серёжу, и все мучившие её с самого утра дурные мысли уходили на задний план, растворяясь в тепле сказочного дома.       ― Наводить марафет и готовить праздничный ужин, ― чуть улыбнулся Ильинский. Он сидел рядом с Лией на софе и крутил в пальцах стакан с коньяком. Лия заметила, что он оттуда не отпил ни глотка. ― Тебе нравится? ― Он не смотрел на неё, и Лия чувствовала робость, которую Вадим Борисович всегда испытывал, когда делал что-то вот так открыто.       ― Очень! ― с чувством произнесла Лия. — Я сейчас уложу Серёжу.       Когда сын уже спал в деревянной потёртой кроватке, Вадим Борисович и Лия, выключив свет, сели за праздничный стол. До Нового Года оставалось всего четверть часа. Они ели, смотрели новогоднее шоу, пили шампанское из высоких, прозрачных бокалов.       Лия чувствовала, как пузырьки хмеля заполняют её, ударяют в голову, как мир начинает расцветать и становится чётче. Она смотрела на Ильинского, который молча ел. Ему очень шла расстёгнутая у ворота белоснежная рубашка, серая клетчатая жилетка на трёх пуговицах и тёмно-синие джинсы. Обувь дома Вадим Борисович презирал, тапочки никогда не носил, и в этом, да и вообще во многом, они с Лией были похожи.       Обтянутые тонкими чулками ступни Лии касались паркета, а мысли не желали улетать далеко. Она протянула руку, взяла бокал шампанского, и в этот момент началось обращение президента. Ильинский поднялся, взял стул, поставил его и сел рядом с Лией. Лия сглотнула неожиданно вязкую слюну и посмотрела на Вадима Борисовича. Его плечо и бедро касались её руки и ноги, исходившее от Ильинского тепло заставляло сердце биться часто, заглушая стуком крови в ушах слова президента о том, что год выдался тяжёлым, но в следующем будет легче.       Вадим Борисович подлил шампанского в бокалы себе и Лие, и тут начали бить куранты. Снег шёл за окном и в телевизоре, проносился перед железными стрелками массивных часов на высокой башне.       Восемь, девять, десять…       — С Новым Годом, Лия Лазарева, — негромко произнёс Вадим Борисович, поднимая голову и глядя Лие в глаза. На дне его зрачков плясали огоньки свечей и водили хороводы все его страхи, сгоравшие в этом огне. — Девочка с серебряным ключом из Страны Снов, студентка-орнитолог, Элли.       Одиннадцать…       — С Новым Годом, Вадим Ильинский. — У Лии перехватило дыхание. Казалось, сердце сейчас выпрыгнет из груди. Последние мгновения уходящего года. Забравшего много сил, но подарившего счастье. — Борисыч, бывший-не-бывший доцент кафедры, Гудвин.       — И что я дал тебе? — В глазах Ильинского мелькнули прозрачные слёзы. Голос надломился. Но он не отводил взгляд.       — Чудо.       Двенадцать.       Заиграл гимн Федерации, за окном взорвались первые фейерверки, закричали «С Новым Годом!», а Лия и Вадим Борисович целовались. Его пепельные пряди коснулись её лица, а в нос ударил запах свежести, шампанского и снега. Борода Ильинского мягко покалывала, завитые концы усов щекотали её губы, но Лия этого не смущалась. С гулкими ударами сердца она целовала Ильинского.       Перебирала вдруг ставшими непослушными пальцами волосы, спустилась на шею, нежно провела ладонями, сильнее распахивая ворот рубашки, спустилась на крепкую грудь, переместилась на спину. Лие нравилась спина Ильинского: прямая, твёрдая, с прогибом позвоночника. Почти идеального, вот если бы Вадим Борисович ещё не сутулился…       Лия принялась расстёгивать рубашку Ильинского и тут же почувствовала, как его пальцы нашаривают концы кожаного пояса её платья. Прохладные ладони легли ей на лопатки, прочертили плечи, спустились на руки. Миг — и бант сзади на шее под переплетением кос распался, шёлковые концы упали Лие на грудь, едва прикрытую кружевом.       Он поднялся со стула, утягивая Лию за собой. Она чувствовала себя крохотной птичкой в его руках. Той самой лазоревкой, в честь которой раньше называлась. Хотя Алиса всегда утверждала, что фамилия Лазарев от имени Лазарь — воскресший. Лия тоже когда-то воскресла.       Вадим Борисович почти нёс Лию, она чувствовала, как бьётся его сердце под расстёгнутой рубашкой. Жилетка осталась где-то на стуле. Они прошли немного по коридору, Лия едва касалась ступнями пола. Ильинский остановился, продолжил держать Лию одной рукой, прислонив к стене, другой толкнул дверь.       Спальня. Строгая, выполненная, как и всё в доме генерала Громова в стиле старинного замка. Широкая кровать с бордовым балдахином стояла посреди комнаты, кованые решётки на окнах опутывала мигающая всеми цветами радуги гирлянда.       — Генерал не будет против, что мы займёмся любовью на его кровати? — хрипло прошептала Лия, зарываясь лицом в шею Ильинского и целуя.       — Генерал ничего не узнает, — пробормотал Вадим Борисович, увлекая Лию за собой. Он оставил дверь открытой: в доме всё равно никого не было, а радионяню Лия с собой не захватила. Она вдруг поняла, что они с Ильинским не были близки с самого рождения Серёжи, а вообще и того больше.       Вадим Борисович опустил Лию на кровать и, смяв летящие пёстрые шелка, стянул с неё платье. С тихим шелестом оно отправилось в сторону. Лия чувствовала спиной холодные простыни, кожа покрылась мурашками. Она всё ещё была в нижнем белье и чулках, а Ильинский, стянув рубашку и положив её к платью, остался в одних джинсах.       Он целовал Лию, а она подавалась вперёд, зарываясь пальцами в его густые пепельные волосы. Ильинский ласкал её, а в одно мгновение Лия почувствовала, как постель холодит голые ягодицы. А ещё вздох спустя Вадим Борисович уже был в ней.       Дрожь прошла по всему телу, Лия запрокинула голову и закрыла глаза. Сначала было непривычно, но после нескольких неторопливых движений всё стало, как надо. Ильинский гладил её по голове, расплетая ловкими пальцами косы. Как будто выпутывал из паутинной сети незадачливую птицу. Прядь за прядью волосы Лии высвобождались из хитроумного плетения. Голова на миг даже заболела от ощущения лёгкости, а потом Вадим Борисович подался вперёд, и вспышки затанцевали перед закрытыми глазами.       — Вадим… Борисович… — простонала Лия, пытаясь стянуть чулки, желая чувствовать тело Ильинского всей кожей.       — П-просто В-вадим, — выдохнул Ильинский, останавливаясь на миг. — Я же п-просил: называй меня п-просто п-по имени. Ты не на экзамене у меня, а в постели. И я больше не твой научный руководитель. — Он поцеловал её — влажно и горячо, взмокшие пряди липли к его высокому лбу.       — Извини, Вадим. — Лия облизнула припухшие губы и поцеловала Ильинского. — И с Новым Годом. Ещё раз.       — С Новым Годом, Лия. — Вадим Борисович улыбнулся и прижал к себе Лию. Так крепко, что у неё перехватило дыхание. А затем быстро, но мягко повернулся так, что она оказалась сверху.       «Новогодняя сказка, — подумала Лия, выгибаясь назад и давая волнистым волосам струиться по спине. — То самое чудо».       За окном взрывались разноцветные огни, играла музыка, и пьяные весёлые голоса пели песни. Серёжа Ильинский спал в кроватке Маргариты Громовой, а его родители, обнявшись, лежали на широкой генеральской кровати.       Шёл первый час Нового года.