Мгновения любви

      Мягкий приглушённый свет заливал просторный зал ресторана, в котором Тамара Лукина встречала Новый Год. Она любила это заведение за причудливые тематики праздников. Вот и сейчас новогодняя программа не содержала привычных Деда Мороза и Снегурочку, мишуру и ёлочные украшения.       Клубы пара наполняли зал, а под потолком висели маленькие, похожие на настоящие, дирижабли. Выполненные в стиле старинных автомобилей столики теснили друг друга, люди, одетые по дресс-коду стимпанк-вечера, заполняли ресторан.       Тамара сидела за одним из столиков и перебирала пальцами по тёмному дереву в такт стуку механических колёс, вращавшихся на стене из красного кирпича. Светлые волосы она убрала в высокую причёску, но одна прядь крупным завитком падала на глаза. Тамара посмотрела на своё отражение в стеклянной крышке больших часов с металлическим циферблатом. Что-то она уже долго одна.       Словно в ответ на её мысли из застилавшего всё вокруг облака пара вынырнул Михаил Генрих. В руках он держал два бокала виски с колой, на каждом из которых была нарисована крохотная шестерёнка.       ― В бар очередь не чрезмерная, ― ответил Генрих на невысказанный вопрос Тамары. ― Человек полтораста. Это цитата из…       ― «Мастера и Маргариты» Булгакова, ― улыбнулась Тамара и взяла у Михаила бокал. На тягучее, пропитанное сладким дымом мгновение их пальцы соприкоснулись на холодном запотевшем стекле. Кубики льда в бокале тихонько звякали, ударяясь друг о друга. ― Я не совсем невежда, хоть и лет мне немного. Я так удивилась, когда ты согласился на мою безумную идею встретить Новый Год здесь! ― Тамара улыбнулась и отпила виски.       Она смотрела на Генриха и не могла налюбоваться. Летний загар уже сошёл, освободив место для кабинетной, почти аристократической бледности. Сейчас художница в Тамаре сравнивала цвет лица Михаила с алебастром. Или снегом, неспешно падавшим за панорамным, разрисованным поездами, механизмами и автоматонами окном ресторана.       Коротко подстриженные светлые волосы Генриха и насыщенные тёмно-синие глаза добавляли его облику таинственности. Словно он взаправду был частью воссоздаваемого здесь и сейчас мира шестерёнок и пара.       ― Ты думала, что я повяжу пояс из собачьей шерсти, поставлю в старую хрустальную вазу парочку еловых лап, напьюсь бальзама и лягу спать в десять, как добропорядочный старичок? ― весело усмехнулся Генрих, глядя на Тамару. ― Мне всего сорок восемь лет, Тамара, я ещё могу жить. Мне же можно жить?       ― Нужно, ― улыбнулась Тамара. ― Просто я подумала, что здесь всё такое странное для… кандидата исторических наук. Без пяти минут доктора!       ― Этот год вообще дал нам много странного, ― отозвался Михаил, отпивая виски. ― Оцени своим опытным молодёжным глазом и скажи, соответствую ли я духу реконструированной эпохи? ― На каждой его картавой «р» сердце Тамары сладко замирало. Они были вместе с того самого дымного вечера в середине лета, знали друг друга и того дольше, но Тамара продолжала воспринимать Михаила как чудо, явившееся к ней из волшебной страны. Простой в своей элегантной небрежности, совершенно бесхитростный, Генрих покорил Тамару с самой первой встречи.       Когда они проснулись поутру в деревенском доме с низкими потолками, Тамаре показалось, что во всём пропахшем дымом горевших лесов мире остались только они одни. Ей не было неловко или стыдно, когда Михаил приоткрыл сонные глаза и посмотрел на часы: половина шестого, время подниматься и готовиться к приезду остальной команды.       Тамара улыбнулась, вспомнив, как они допивали с утра сладкую медовуху. Она посмотрела на Генриха, сидевшего напротив, потягивавшего виски с колой и закусывавшего бараньим шашлыком, поданным на плоской лепёшке.       Ему очень шли жилет и расстёгнутая у самого ворота белая рубашка, рукава которой Генрих закатал. Тонкая золотая цепочка карманных часов ловила отблески разноцветных светодиодов. На его предплечье темнела нарисованная хной шестерёнка ― замена обычного контрольного браслета. У Тамары тоже была такая ― на щеке.       Она смотрела на Генриха, подперев рукой щёку, и то и дело сдувала лезший в глаза завитый локон. Она уже успела захмелеть: от сладковатого дыма, алкоголя, близости Михаила. Они не жили вместе, часто виделись на работе, почти постоянно ночевали друг у друга, засыпая, обнявшись на смятых простынях.       Генрих перехватил взгляд Тамары и молча взял её за руку. С ним было так удобно молчать.       Снег за окном продолжал падать, и Тамара невольно сравнила его с дымом ушедшего лета. Сейчас, как и тогда, они сидели в белоснежной метели. Стук колёс уплыл на задний план, оставив только ощущение размеренного движения поезда жизни. Тамара была уверена, что они движутся в правильном направлении.       До Нового Года оставалось полчаса. Тамара улыбнулась и протянула Генриху вторую руку. Её тонкие белые пальцы буквально утонули в его широкой ладони. Прошедший год был разный ― хороший и плохой, тяжёлый и лёгкий. Тамара чувствовала ― глаза Михаила говорили ей больше любых слов ― что в оставшееся время стоит помолчать и вспомнить то, чего потом они не будут уже вспоминать, чтобы войти в будущее без лишнего багажа.       Тамаре казалось, что они были вместе всегда. А может, и того раньше.