Мгновения любви

      Настя Лебедева шла на широких охотничьих лыжах от автобусной остановки в маленькой деревеньке до научно-исследовательского стационара «Тайга». Потихоньку начинало смеркаться, но она рассчитывала дойти до железных ворот ещё до того, как стемнеет. Оставалось совсем немного: она уже прошла широкое заснеженное поле и теперь катилась по зимнему лесу.       Настя жалела, что до стационара нельзя дойти на привычных беговых лыжах, да и от хаски она бы не отказалась — когда тянула послушная командам хозяйки собака, было не в пример легче. Она с сожалением вспомнила укоризненные голубые глаза Лоры, которую пришлось оставить дома.       Вспоминая собаку, Настя даже не заметила, как вышла из леса, и теперь шла мимо кустов бузины и черёмухи, на ветках которых сидели, нахохлившись, ярко-красные щуры. По крайней мере, она думала, что это щуры, и очень пожалела, что с ней сейчас нет Лии Лазаревой. Лилька-орнитолог точно сказала бы, что это за птицы. Сама Настя занималась в университете кинологией и сейчас собирала документы для работы во внутренних органах. Это означало, что по лету придётся покупать овчарку, но это не пугало. После разбитого на первой практике сердца ей было не страшно уже ничего.       Она вздохнула, поправила петли лыжных палок и продолжила идти. Александр Малиновский на далёком первом курсе сумел оставить после себя след. Не открытую рану, но старую травму, которая начинала ныть в те моменты, когда Настя оставалась одна. Она вспоминала его поцелуи — горячие и нежные, предательские, украденные у другой женщины. Жены Малиновского. То, что он отказался от близости с ней, не захотел стать её первым мужчиной, до сих пор коробило и проходило по душе, словно наждачка для когтей.       Научные исследования на кафедре и учёба не спасали, даже друзья не могли разогнать сгустившиеся тучи. Настя даже ходила к психологу. И только научная руководительница — Мария Викторовна Зейгер, сама похожая повадками на любимых овчарок и хаски, смогла подтолкнуть её к выходу из затяжной депрессии. Зейгер позвала её в ездовой спорт, в котором Настя пропала. Сначала тренировалась с чужими собаками, а потом завела Лорку — ладную красавицу-хаски, несшую её не хуже оленей из песни¹.       В тренировках, соревнованиях и учёбе пролетел специалитет, и вот она уже почти выпускница. Последний семестр студенты посвящали написанию дипломной работы, экзамены были сданы автоматом, и Настя на радостях предложила друзьям пойти на лыжах в «Тайгу» на Крещение. Поначалу все согласились, но в конце, как обычно, осталось полтора землекопа — Настя да Лорка, которую пришлось оставить дома.       И вот она уверенно шла, чувствуя, как горели щёки и взмокла спина. Валенки на ногах явно валял Сатана — настолько они были тёплые. В плотно упакованном рюкзаке Настя несла всё для праздника — формочки для печенья, продукты, свечи, чтобы зазря не жечь бензин в генераторе, бутылку водки для сторожа дяди Паши Горского и вино для себя.       Наконец показались ворота стационара. Настя с трудом протиснулась в узкую калитку с нехитрым засовом и с улыбкой думала, какие будут глаза у дяди Паши, когда он увидит её.       Она ошиблась. Вытаращила голубые глаза и открыла рот, когда увидела возле большого бревенчатого домика синюю, как сумеречное зимнее небо, «Ниву» Малиновского. Настя даже не успела приготовить отмазку, что она здесь делает, как дверь распахнулась, и на улицу вышел Александр Владимирович. Высокий, широкоплечий, в тёплом армейском бушлате и без шапки, с огнём в агатовых глазах и лёгкой сединой в чёрных курчавых волосах, он показался ещё прекраснее, чем образ, хранившийся в сердце и памяти.       Настя постоянно видела Малиновского в университете, даже сумела пережить с ним практику в месяц после второго курса, но сейчас сохранять холодную отстранённость не получалось. И, положа руку на сердце, никогда не получалось.       Они пересекались по научной работе кафедры, хотя Настя всеми силами старалась дистанцироваться от гранта, но каждый раз, когда её мнение в чём-то не совпадало с точкой зрения Александра Владимировича, она вспыхивала и начиналась ссора. Малиновский загорался ещё быстрей и сильней. Настя не могла это приписать на свой счёт. Все, кто работал с Александром Владимировичем, ругались с ним. Такой человек. Тяжёлый характер.       Малиновский с удивлением посмотрел на Настю. Ей показалось, что его губы тронула легкая улыбка.       — Здравствуй, Анастасия, — произнёс он, спускаясь. Настя машинально хотела подозвать Лорку, даже провела по загривку пальцами, но встретила пустоту. — Что ты здесь делаешь без разрешения и письменного приказа?       — На Крещение приехала, к дяде Паше, — выпалила Настя. Щёки горели уже не от мороза и ветра. — В отличие от остальных, я могу его так называть — он мой родной дядька по маме. Вы же не выгоняете рыбаков, которые приезжают к нему летом. Вот и меня не можете! — Она чувствовала, что её голос дрожит. В присутствии Малиновского Настя становилась удивительно многословной.       — Попробуй от тебя избавься. — Малиновский подошёл ближе. Настя замерла, готовая в любой момент огрызнуться или позвать дядю Пашу. Александр Владимирович склонился над ней, и все слова растаяли в голове.       — А вы зачем приехали? — Настя чувствовала, как начинают дрожать колени.       — Зимний учёт птиц проводить, — недовольно ответил Александр Владимирович.       — А почему именно вы?       — Ты представляешь себе Ильинского зимой в «Тайге»? — Малиновский посмотрел на Настю, как будто удивляясь, как это можно не понять.       — Нет, — честно ответила Настя и рассмеялась. Она представила, как Ильинский возмущается по поводу того, что его заставляют тащиться куда-то зимой.       Глядя на Настю, Александр Владимирович улыбнулся, а затем тоже засмеялся. Они хохотали вдвоём, Настя, задыхаясь, вытащила валенки из креплений и, отбросив палки, повалилась на снег.       Она бы упала, но её неожиданно подхватил Малиновский. Настя смотрела на него и только сейчас увидела, что крыша бревенчатого домика украшена по краю гирляндой.       — Откуда такой интерес к моей персоне? — прошептала Настя. Голос хрипел и не повиновался. — Вы же женаты.       — Три года уже как нет. — Даже через горнолыжный костюм и свитер она чувствовала жар его рук.       «И я мучилась столько времени?..» — думала Настя, пока Малиновский помогал ей снять рюкзак и вносил его в бревенчатый домик.       Вообще она собиралась жить у дяди Паши, но сил протестовать не было. Настя вдруг почувствовала, что устала. От перехода, университета, собак, всего. Хотелось просто лежать в тёплой пижаме, смотреть в огонь и считать крупные, словно алмазы, звёзды Млечного пути.       — Стрелка, рядом! — воскликнула Настя, когда чёрная собака кинулась с радостным лаем к ней, подметая снег хвостом. Удивительно, но диковатая и привычная к грубоватой ласке дяди Паши полулайка Стрелка слушалась Настю даже лучше, чем покладистая Лорка.       Дядя Паша — кряжистый и весёлый — смотрел на племянницу чёрными глазами и улыбался.       — Владимирыч, — произнёс он, когда Малиновский приблизился, потрепав Стрелку по голове. — Ты мне племяшку не испорть!       — Ну, конечно, нет, — усмехнулся Александр Владимирович.       — Дядь Паш, у тебя духовка работает? — спросила Настя, украдкой глядя на Малиновского и почёсывая за ушами Стрелку. Она видела глаза Малиновского. И собиралась выловить из этого чёрного омута всех чертей. Приручить, как собак на псарне.       Настя вся взмокла в маленькой, жарко натопленной комнате дома дяди Паши, пока замешивала тесто и вырезала формочками силуэты зверей волшебного леса. Она перепачкалась в муке и громко чихнула.       — Будь здорова, — негромко произнёс Малиновский.       Пока Настя стряпала, он сидел в глубоком продавленном кресле и то и дело подавал ей формочки для печенья, а пока некоторые были свободны, развлекался, складывая картинки лесной жизни. От некоторых сцен Настя краснела и смеялась. Она никогда не думала, что в обществе Александра Владимировича может быть так легко. А когда Малиновский молча отстранил её от духовки и сам отправил запекаться порцию печенюшек, Настя почувствовала, что тает.       В густой таёжной темноте золотистые огоньки — подсвеченные фонарём снежинки — падали на деревянную крышу дома дяди Паши, а Настя закончила стряпать печенья. Ёлочки, ёжики, медведи и белки — лесные имбирные зверушки лежали на фарфоровой тарелке с чуточку надколотыми краями, но Насте она казалась прекраснее всего на свете.       Они немного побыли в бревенчатом домике втроём — Настя сидела посередине, ближе к выходу расположился дядя Паша, успевший приодеться и немного выпить, а возле открытой буржуйки лежал на спальнике, глядя в огонь, Малиновский. Настя сварила на всех какао, собиралась ещё и глинтвейн, даже приготовила всё для этого.       Ароматные свечи горели, поставленные на буржуйку, горели мягко и ровно, а сухие апельсиновые ломтики и корица наполняли домик густым пряным запахом.       Допив всю водку, дядя Паша ушёл, пошатываясь, а Настя и Малиновский всё сидели, глядя то в огонь, то на небо. А потом целовались на тёплых спальниках, постепенно избавляясь от одежды. Малиновский запускал пальцы в короткие, выбритые на висках светлые волосы Насти, шептал что-то ласковое и бессмысленное.       Настя прижала Александра к полу, как успокаивала Лорку. Ерошила его волосы, целовала шею, спускалась по широкой мускулистой спине, оставляя на коже влажные дорожки. А потом Александр перевернулся, и она заглянула в его глаза. Вдохнула и прыгнула с головой в ледяную прорубь, в которой оказалось удивительно тепло.