Мгновения любви

      Весеннее солнце припекало. Ксения Бутенко стояла возле подоконника аудитории, смежной с кафедрой зоологии позвоночных, и поливала цветы. Лимонное дерево распустилось, герань удушливо пахла, хлорофитум разросся и свисал до пола, а традесканция выпустила новые листочки и нежно-розовые бутоны.       Только что закончилась последняя пара, и в аудитории стояла ужасная духота. Ксения проветривала на переменах, но всё равно студенты умудрялись надышать столько углекислого газа, что и сельва Амазонки не справилась бы.       Большие песочные часы на тумбочке возле подоконника едва слышно шуршали песком, отсчитывая время научно-исследовательского стационара «Тайга». И Ксении ― тоже. Она сама установила их, как только узнала, что Тайгинское водохранилище всё же построят.       Ксения задумчиво поливала цирапегию, как дверь кабинета открылась, и на пороге возникла улыбающаяся Нюрка.       ― Ксень Максимовна! ― произнесла она. ― Как у тебя душно! Ты что, не проветривала? ― От Нюрки отчётливо пахло табаком: она явно только что вернулась из курилки, куда бегала после каждой лекции.       Ксения поморщилась, глядя в светло-карие глаза сестры. В солнечных лучах они казались почти рыжими, чем некстати напомнили Ксении тараканов, притаившихся, вне сомнения, под мусорным ведром. И самое противное, что Ксения каждый день видела в зеркале те же самые глаза и то же самое бледное квадратное лицо в обрамлении прямых светло-русых прядей. Она одно время красилась в жжёный каштан, но волосы лезли пучками.       ― Я открывала сегодня раз двадцать, ― резко ответила Ксения, не поворачиваясь. ― Хорошо, что студенты ушли, они так мешают. И дышать очень жарко. ― Она расстегнула жилетку. ― Я пойду домой. Голова болит.       ― Иди, ― пожала плечами Нюрка. ― Всё равно короткий день. ― И сестра исчезла в коридоре. Хлопнула дверь препараторской.       Ксения устало прикрыла глаза и сжала ладонями виски. Как назло, ничего от головной боли у неё с собой не было. Напоследок надо было зайти в виварий, проверить мышовок, а видеть раскормленных Нюркиных слепушонок¹ не осталось сил.       Она не знала, сколько так просидела. Наконец собиралась встать и выключить компьютер, как вдруг в коридоре раздались голоса. Что-то радостно трещала Нюрка, а в перерывах между её восклицаниями ей отвечал...       Ксения застыла, не в силах сдвинуться с места. На секунду показалось, что её парализовало. Губы дрожали и сами собой расползались в нервной улыбке.       Она не слышала этот голос почти десять лет. Но не могла ошибиться: прямо сейчас по коридору с Нюркой шёл Вадим Ильин.       Первая в кабинет, конечно же, зашла Нюрка. Сестра раскраснелась и улыбалась, как идиотка. Но Ксении уже было не до неё. Следом за Нюркой в аудитории показался Вадим.       Ксению словно отбросило на десять лет назад. В тот день, когда она, плача, размазывая по бледным щекам тушь, умоляла его остаться. На кафедре. В университете. С ней.       ― Ксень Максимовна! ― Нюрка светилась от счастья. ― Посмотри, кто приехал!       Ксения ничего не смогла сказать. Только порывисто встала и на подгибающихся ногах, ударяясь об углы парт, подлетела к Вадиму. Захотелось оттолкнуть маячившую рядом сестру.       Нюрка ― с пушистым каре, в приталенном платье с плиссированной юбкой ― выглядела настолько юной и свежей, что Ксении стало стыдно за свои собранные заколкой волосы, майку, жилетку и джинсы.       ― Здравствуй, Ксюша, ― Вадим обнял её и мазнул губами по щеке. ― Хорошо выглядишь.       ― З-здравствуй, ― заикаясь, произнесла она. ― Ты вернулся? Где ты был?       ― Изучал буддизм на Востоке. ― Вадим смотрел на неё, а Ксения чувствовала, что пропадает и продолжает сжимать его в объятиях, стараясь прильнуть всем телом к широкой груди и крепким бёдрам. Ощутить жар, который заполнил бы её. И духовно, и физически.       ― Я пойду позову остальных, ― назойливо вклинилась Нюрка. Ксения едва сдерживалась, чтобы не послать её к дьяволу. ― Накроем с девочками на стол. А мальчики пока сходят за пивом. Вадим Сергеевич, ― привычка сестры называть Ильина по имени-отчеству бесила, ― ты всё так же пьёшь тёмное бархатное?       ― Да, Анна Максимовна, ― добродушно ответил Вадим. Он мягко высвободился из объятий Ксении и присел за преподавательский стол. Сел, как влитой, как будто никогда не покидал своего места.       Ксению трясло. Она чувствовала, что даже двойная доза феназепама сейчас не поможет. Она столько лет помнила о Вадиме, смирившись, что Ильин никогда не будет с ней, а теперь он просто так вернулся и собирался снова работать в университете.       А Нюрка орала в коридоре:       ― Борисыч, Валентин, Мария Викторовна, Сашенька, Александр Владимирович, идите сюда! Посмотрите, кто вернулся! ― Захлопали двери, мир заполнился жужжанием голосов, словно Бог открыл свою огромную пасеку. ― Кто-нибудь, найдите Абрикосова! Лучший бывший сотрудник вернулся, а завкафедры прячется!       ― Да толку от Дмитрия Петровича, ― Ксения не разобрала, кто это сказал. ― Опять будет про охоту рассказывать.       ― Тогда оставьте его в кабинете.       Голоса удалялись, а Ксения застыла рядом с Вадимом. Она рассматривала его, жадно впитывая идеализированный, но не забывшийся облик. Альбом и группа в соц.сети с фотографиями студенческих практик за тридцать лет не давали забыть. Она не позволила.       От прежней огненной рыжины осталась только короткая щетина. Вадим сбрил на Востоке бороду лопатой, и Ксения невольно соскальзывала взглядом на непривычно голый подбородок. Она видела Вадима без бороды давным-давно, когда только училась на первом курсе. Он остался таким же широкоплечим, только полнота ушла. Теперь пуловер облегал выступающие под кожей мышцы мощных рук и груди.       ― Что это за песочные часы? ― вдруг спросил Вадим.       ― Они отсчитывают время до закрытия «Тайги», ― со вздохом произнесла Ксения. ― Без стационара мы со своими исследованиями вообще станем никому не нужны. Нам Борисыча-то вернули с боем и через геологов с беспозвоночниками².       ― Какое закрытие «Тайги»? ― нахмурился Вадим.       ― Разве ты не слышал, что возобновляют строительство водохранилища? ― Ксения только об этом и могла говорить и думать последние месяцы. ― Бывший губернатор подписал документы. А, ну да, ты же на Востоке был и не в курсе, что у нас тут.       ― В таком случае, я на Востоке знаю побольше вашего, ― усмехнулся Вадим. И тут же серьёзно добавил: ― Новый губернатор выступил против строительства плотины. Его подержала общественность и экологи. Да и биологи там были ― Зейгер, Борисыч, Анна Максимовна. И наша поп-звезда местного разлива ― профессор Абрикосов ― тоже выступил с зажигательной речью.       ― Так вот, про что мне говорила Нюрка. ― Ксения вспомнила, что сестра действительно о чём-то радостно рассказывала, но она только отмахнулась и сказала, что золотой век на стационаре наступит, но только не у университета.       Она не захотела услышать Нюрку после заседания общественной палаты. Встречаться с губернатором Ксения тоже не любила. Его взгляд пригвождал к месту, к тому же она помнила, как во времена её студенчества будущий губернатор выступал за затопление.       Только на стационаре Ксения могла дышать полной грудью. Больше неё в «Тайге» проводили время разве что Вадим ― до увольнения ― и Борисыч. Но Ильин ушёл, а его тёзка старался не находится с ней один на один.       ― Ты принёс благую весть, ― произнесла Ксения, подходя всё ближе, встав почти вплотную к Вадиму. Она протянула руку и погладила его спину. Провела между лопаток, поднялась выше, задержавшись пальцами на выбритом затылке. ― Как же я рада, что ты вернулся, ― склонившись над ним, прошептала Ксения. ― Вернулся ко мне.       ― Извини, Ксюш, но я женат, ― без улыбки произнёс Вадим, отодвигаясь от Ксении и вставая.       ― Ты всегда предпочитал мне кого угодно. ― Ксения закусила губу. Она чувствовала, что всё испортила. ― Нюрку, Марию Викторовну, ту женщину-старовера, Риту Громову, студенток Борисыча. Чем эти клуши лучше меня?       ― Я никогда не спал со студентками, ― резко ответил Вадим, а ей стало так плохо, словно её ударили.       Ксения влюбилась в него за один день. Такого, как Вадим, в шутку прозванного студентами Лешим, невозможно было не любить. Он зажигал сердце одним присутствием, а в зелёных глазах под густыми бровями постоянно плясали озорные золотистые огни. Его все любили, и Вадим отвечал им взаимностью. Всем, кроме Ксении.       ― Как твой сын? ― помолчав, спросил он.       ― Мне приятно думать, что Артём от тебя, ― негромко ответила Ксения. И неожиданно даже для себя добавила: ― Нюрка всегда была лучшей. В садике, школе, на практиках, на защите. Даже дети у неё лучше, чем у меня.       Ксения и Нюрка поступили вместе, вместе ездили на практики, но Ксении всегда казалось, что Ильин в тайне ото всех ― и в первую очередь от неё ― спит с её сестрой. Более красивой, более успешной.       Она ни разу не поймала их, но была уверена, что права. Нюрка всегда была любимицей Вадима, тогда для неё ещё Сергеевича. И на посиделках она всегда сидела от него по правую руку, и зажигалку подавала первая, и наливала спирт прежде, чем Ксения успевала предложить.       Её подмывало влезть в Нюркину одежду и прийти к Вадиму. Отворить дверь его комнаты в бревенчатом прокуренном домике, которую он делил тогда с Борисычем, сесть к нему на колени и поцеловать. Хоть немного побыть близняшкой, которую все любят.       Вадим и Ксения были вместе всего ничего ― несколько месяцев после окончания Ксенией университета и началом занятий в аспирантуре. Да ещё чуть-чуть перед самым уходом Вадима десять лет назад.       ― Что тебя тогда смутило во мне? ― воскликнула Ксения. ― Разница в возрасте? Почему тогда ты так любил Нюрку? ― выкрикнула она.       ― Я уважаю и ценю Анну Максимовну, ― спокойно ответил Вадим. Золото в его глазах сводило с ума. Сердце выбивало неровный ритм. ― Если называть это любовью, я любил её только как студентку и коллегу.       ― Все вы так говорите, ― дёрнулась Ксения. ― Борисыч, вон, тоже вроде любил свою последнюю дипломницу, как студентку. А теперь она его жена! Что во всех женщинах есть такого, что их зовут замуж?       ― Ты же была замужем, ― возразил Вадим.       ― По залёту, ― отрезала Ксения.       ― А как же твой второй муж?       ― Гражданский. Я сказала ему, что между нами ничего не может быть и всё кончено. Мне было неуютно с ним. А знаешь, что он сделал? Он ушёл! Просто собрал вещи и ушёл! Хотя обещал добиваться меня постоянно! И всё это оказалось ложью, он никогда меня не любил. И ты ― тоже!       Ксения не знала, как вернуть Вадима себе, когда они расстались перед её аспирантурой. Она бы с радостью пожертвовала ради него всем, но он этого не замечал. Нюрка пыталась заставить сестру одуматься, но Ксения только злилась.       Нюрка не понимала её, и бесполезно было что-то доказывать. Близняшка только гнула своё, заверяя Ксению, что Ильин того не стоит, да и вообще не надо зацикливаться. А Ксения знала, сердцем чувствовала, что Вадим стоит того, чтобы пожертвовать ради него всем. Вот только он, словно строгое и таинственное божество, не желал эту жертву принимать.       ― Я пойду покурю, ― произнёс Вадим, хлопая себя по карманам куртки. Ксения не была уверена, что он сказал только это. Казалось, что она уплывает куда-то далеко и не слышит ничего вокруг.       ― Я с тобой! ― Ксения быстро подошла к нему. Норовила схватить за рукав, но Вадим мягко вывернулся.       ― Ты разве куришь? ― Он удивлённо изогнул бровь.       ― Да, ― быстро ответила Ксения. ― То есть нет. Я постою с тобой.       Она шла за ним, не сводя глаз со светло-рыжего затылка. Боялась, как бы он ненароком не пропал, подобно сновидениям. Успокаивало, что если уж Нюрка его видела, то всё точно в порядке. Хотя ничто не гарантировало, что сестра с ней не играет, и это всё ― не злобная шутка.       Вадим и Ксения зашли в курилку. Вытяжка тихо гудела, зоовлажные препараты блестели в лучах солнца натёртыми до блеска стёклами, пробирки для гельминтов выращиваемых в виварии грызунов батареей выстроились в подставке. Пахло хлоркой, спиртом и крепким табаком.       Ксения ненавидела запах сигарет, выгоняла второго мужа, сына и Нюрку в подъезд, когда они собирались курить, но стояла так близко к Вадиму, что оказалась в дыму, словно в тумане над стационаром. Она смотрела на его обветренные губы, обхватывавшие фильтр «Балканской звезды», и ощущала их прикосновения к своим губам.       Она смотрела, как Вадим курит, а удушливый дым, хлорная вонь, лекарство в крови и любовь уносили её фантазии далеко.       Она представляла, как он затушит сигарету, поправит ремень, а затем диким барсом перетечет к ней. Резко схватит за запястья и поднимет её руки вверх.       Сорвет с неё майку, прижмет нагими лопатками к железному стеллажу, чтобы было больней.       Прикусит набухший сосок, а затем подхватит под бёдра и усадит на полку стеллажа. И к тому моменту уже будет без штанов.       Она вцепится ему в плечи, сама стащит с себя джинсы, а потом, наконец, почувствует его в себе.       Ксения мечтательно вздохнула, глядя на догорающую сигарету.       Знаки о том, что Вадим к ней ещё вернётся, были везде. Он не был женат, во всяком случае, официально, подружек его редко кто видел. По крайней мере, в открытую ― с кафедры или факультета ― он ни с кем не встречался, но Ксения была уверена, что Мария Викторовна и Нюрка были с ним.       Из всех отношений Вадима она знала точно только о рыжей Громовой. Понятно, что с четвёртым размером груди Риты плоская Ксения соперничать не могла. Она всегда завидовала Нюрке ― та и без шикарных форм собирала вокруг себя толпы мужчин.       Вадим докурил, затушил сигарету, а Ксения часто дышала, чувствуя, как раскраснелась. Сладкая эротическая грёза таяла, но стояла, словно отражение в стекле, перед глазами. Ту Ксению Вадим любил. Наверное, так же, как Нюрку.       ― Как твои статьи? ― словно желая разорвать затянувшееся молчание, спросил Вадим. ― Защитила докторскую?       ― Это Нюрка у нас на кафедре ― доктор наук, профессор, а я ― вечная кандидатка, ― с горечью бросила Ксения. В горле пересохло, мысли путались. Хотелось сесть на пол, прислониться к холодной стене и смотреть грёзы, пока они не станут реальностью.       ― У тебя, я слышал, есть виварий.       ― Я и близко не доктор Моро³. Размножать мышовок ― так себе достижение.       Даже защитилась Ксения позже сестры: пришлось уходить в академ из-за беременности. Да и Ванька позвал её замуж только по залёту. Брак распался через два года, Ксения даже и не поняла, каково это, быть женой. Нюрка же вышла по большой любви за перспективного культуролога и родила двоих детей: Влада и Лерку. Ксения так и не вышла замуж второй раз. Потому что так, как с Вадимом, ей не было хорошо ни с кем.       Голова кружилась, сердце билось неровно: то принималось скакать, то едва сокращалось. Кажется, она переборщила с феназепамом.       ― Мне больно от того, что тебя нет со мной, ― выдохнула Ксения. ― Ради тебя я была готова на всё! И сейчас тоже. Ты мне нужен!       ― Но я же тоже человек, ― прикрыв глаза, произнёс Вадим. ― Последние месяцы перед увольнением я едва в форточку не лазал, чтобы попасть спокойно на работу.       Когда Вадим уволился и исчез, Ксения не находила себе места. Она даже пыталась заменить его Борисычем ― почти полным тезкой Ильина, только с польской фамилией. Чуть постарше Вадима, не так красив, да и глаза у него были серо-голубые, но Ксении было удобно.       Не нужно было запоминать новое имя или бояться ошибиться, как с другими. Отношения продержались почти полгода, а потом все развалилось. Ксении до сих пор было неудобно смотреть Борисычу в глаза.       А когда он сошёлся со студенткой в два раза моложе него, Ксения почувствовала обиду и боль. Борисыч говорил, что она, Ксения, слишком молода для него, хотя ей тогда уже было за тридцать. И ей было до слез обидно, что даже бледная тень Вадима предпочла другую женщину.       ― Что говорит твой буддизм про страдания? ― устало спросила Ксения. Она давилась раздиравшим горло дымом дешёвой «Балканской звезды».       ― Что мы сами ― источники нашей боли. ― Не было сил даже плакать. Слова Вадима долетали как будто издалека. Она даже не сразу услышала, что он говорил про восьмеричный путь⁴ и дуккху⁵. ― И у всего есть причина. Причина твоей боли не я, а ты сама. Ты почему-то решила, что не достойна большего. Но всегда есть возможность освободиться от страданий. Вот только не думай, что я говорю про самоубийство. Ксюш, ― в его голосе проскользнуло беспокойство, ― ты меня слышишь?       ― А?.. ― Ксения медленно моргнула, с трудом понимая, что происходит. ― Да… слышу…       ― Что ты принимаешь? ― обеспокоенно спросил он, подойдя ближе. Ксения чувствовала тепло его тела, и мягко подалась вперёд, точно её кто-то толкнул в спину.       ― Феназепам. ― Она положила голову ему на грудь. Хотелось стоять так вечно, уплывая в фармакологические грёзы.       ― Позвонить Артёму, чтобы он забрал тебя? ― Вадим, обнимая её за плечи, вывел Ксению из курилки и усадил на стул. Она, подперев ладонями щёки, смотрела, как он набирает на её телефоне номер сына.       ― Не надо, ― замотала головой Ксения. ― Я пойду, умоюсь. Иди к Абрикосову в кабинет, они там стол накрывают. Я приду скоро. ― Она легонько коснулась его плеча, пока Вадим поворачивался, а затем поспешила в уборную.       Ксения ощущала себя стеклянными часами, из которых со страшной скоростью высыпается песок.       Она понимала, что уже не молода, а идиотская поговорка ― «сорок пять ― бабка ягодка опять» ― ложь. Ксения давно не хотела быть ягодкой. Ни для кого.       Но сейчас, когда вернулся Вадим, ей до боли захотелось привести себя в порядок. И если не быть с ним, то видеть его каждый день. Она уговорит Нюрку или Марию Викторовну перенести свои вещи или раздвинет столы, втиснув между ними ещё один. И обязательно пустит Вадима в виварий, чтобы он мог сколько угодно проводить этологические исследования.       Ксения улыбнулась своему бедному заплаканному отражению. Если уж произошло невозможное, и стационар не закроют, то и она сможет вернуть себе Вадима. Постарается, насколько хватит сил.       Сейчас она выпьет воды и пойдёт помогать накрывать на стол. И сядет рядом с Вадимом. Надо только опередить Нюрку, чтобы занять место по правую руку.