Мгновения любви

      ― Кто пойдет по следу одинокому?       Сильные да смелые головы сложили в поле в бою.       Регина Роговцева щурила глаза под солнцезащитными очками и с наслаждением, смешанным с лёгкой грустью, слушала, как студенты в салоне «УАЗика-буханки» пели Цоя. На дворе стоял август, ночи медленно, но верно удлинялись, а в воздухе вились запоздалые комары и мошки. «УАЗик» с рокотом проносился мимо выгоревших полей, оставляя за спиной прожаренную солнцем столицу.       ― Где же ты теперь, воля вольная?       С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь? Ответь.       Громче всех пели Лана Морозова и Игорь Васнецов ― студенты четвёртого курса с кафедры зоологии позвоночных. Рядом с ними, держась за поручни в тряской машине, ехали Дашенька Сорокина ― поведенщица-выпускница этого года, её товарищ Данила Миллер и доцент-зоолог Ксения Бутенко.       Откинувшись на спинку сиденья, Регина улыбнулась. С научно-исследовательским стационаром «Тайга» всегда так: либо приезжали все, либо нет почти никого. Изредка на стационаре обосновывались десять-двенадцать человек ― идеальный коллектив. И Регина чувствовала, что в этот раз так и будет.       Она посмотрела на водителя ― заведующего стационаром Сашу Малиновского. Тот смотрел на дорогу и с момента возвращения из «Тайги» неделю назад ходил мрачнее тучи.       ― Что у Саши случилось? ― спросила Регина у Ксении, когда они остановились в придорожном кафе.       ― Без понятия, ― мотнула головой Ксения, собирая светлые волосы в хвост. Та провела в «Тайге» летнюю практику и теперь возвращалась. ― Саша сказал, что в гробу видал стационар, алкоголиков-биологов, от которых одни проблемы, и лучше там всё сжечь. И добавил, что ему вообще пофигу, но не стоит выяснять отношения и перетрясать грязное бельё на глазах у всех.       ― Саша говорит так с тех пор, как его поставили начальником, ― усмехнулась Регина. ― Ксень Максимовна, а давай купим ребятам шаурмы?       После обеда команда двинулась в путь. От деревни до стационара недалеко, но ухабистая дорога по пересечёнке оставляла желать лучшего и разумнее поесть заранее.       С каждым километром Регина чувствовала, как всё больше отдаляется от мира. Позади ― город с отчётами и круговоротом событий, а впереди ― августовские холодные ночи, горячая после солнечных дней река и… Андрей Борисов. Из открытого хлопающего окна дуло, ветер трепал волосы Регины, и казалось, что горячие порывы веют у неё в голове, сметая заботы.       Регина отключила телефон ещё в деревне, и сейчас, под сенью желтеющих берёз, было непривычно не ждать звонков и сообщений в мессенджерах. Будто открыли двери, Регина оказалась на свободе и могла идти, куда угодно. Только пока не представляла, что с этой свободой делать. Сложно и непривычно оказалось отвыкшей от полевых выездов Регине расслабиться, а когда она на миг отпустила себя, то головокружительная эйфория, заставляющая улыбаться и любить весь мир, затопила её.       Вот она ― сила поля. Не зря в далёком прошлом ныне покойный научрук Регины говорил, что полевик проживает две жизни ― вольную и правильную.       При воспоминании о научруке Регина улыбнулась. Отгоревала она давным-давно, но всегда помнила Андрея Афанасьевича. И сейчас по иронии судьбы любила тоже Андрея. И сколько бы слов Регина ни давала себе раньше, что не будет любить своих студентов, понимала, что всё оказалось немного сложней, чем она тогда надумала.       На прошлой неделе Регине исполнилось тридцать шесть лет, и Андрей, когда звонил ей ― в «Тайгу» было позвонить нереально, а вот оттуда вполне, ― пообещал какой-то сюрприз.       ― Тебе понравится, Рена. ― Хрипловатый, искажённый лёгкими помехами голос заставил сердце Регины, заскучавшей за месяц разлуки, затрепетать. ― Пока ничего не скажу.       И теперь она была в каких-то двадцати километрах от Андрея.       Регина помнила, как начались их отношения. Как она, не сдержавшись весенним вечером, поправила Андрею волосы, а он коснулся её щеки. Краснея, словно девчонка, Регина попыталась доказать, что так делать нельзя, ничего хорошего не будет, а разница в возрасте в четырнадцать лет никуда не денется.       ― Кого вы пытаетесь отговорить, Регина Александровна? ― Она чувствовала исходящее от него тепло. ― Меня или себя?       Проницательный, слишком мудрый для своего возраста, Андрей в тот миг сломил её вялое сопротивление. Потому что был прав: отговорить Регина пыталась себя. Уже потом Андрей признался, что был влюблён в неё со второго курса, когда впервые пришёл в лабораторию физиологии растений и увидел, как Регина ― в идеально отутюженном белом халате, с забранными в высокий небрежный пучок каштановыми волосами и сосредоточенным взглядом карих глаз ― занимается выгонкой тюльпанов. Регина и не думала, что со стороны может выглядеть так поэтично: другие её партнёры не были романтиками.       И теперь сердце сладко замирало, предвкушая встречу. Главное ― держать себя в руках. На подобные романы, если всё было по обоюдному согласию, на факультете смотрели сквозь пальцы, но прозрачно намекали, что зарываться не стоит. Регина надеялась, что это их с Андреем не коснётся. Не генетик же она, в конце концов. Эти меняли студенток направо и налево.       В «Тайгу» они въехали в половине шестого. Солнце неукротимо падало за лес, размазывая лучи по невысоким хребтам выше по течению Темноводной. Сумерки подкрадывались к далёкому лесу, но на выкошенной поляне перед бревенчатыми домиками царил день.       «Тайгу» Регина любила. И каждый раз приезжала с замиранием сердца. После смерти Андрея Афанасьевича ей несколько лет было трудно находиться на стационаре. Казалось, что всё таинственное, делавшее «Тайгу» непохожей на другие полевые стационары, исчезло вместе с той смертью, но потом она поняла, что ничего не изменилось. Всё дело в её отношении к этому месту.       «УАЗик», переваливаясь, припарковался, и студенты, с довольным возгласом распахнув двери, выскочили наружу: духота в салоне стояла адская.       ― Андрей! Эдик! Псины сутулые! Мы вам шаурму привезли. Она у Регины Александровны! ― воскликнула Ланка, а у Регины всё сладко сжалось внутри. Из домиков на поляну вышли немногочисленные оставшиеся после практики студенты: Андрей, его лучший друг Эдик и незнакомая девочка, на вид курса с первого. Нигде не было видно только подруги парней Лии ― орнитолога и её научрука ― Вадима Ильинского, сокращённого по весне из-за оптимизации.       ― А шаурма лежала на солнце? Чтобы нам совсем дурно стало? ― усмехнулся Андрей, аккуратно и благодарно принимая у Регины ещё тёплый пакет. На секунду их пальцы соприкоснулись, и по телу прошла молния. Хорошо, что жара ― можно списать румянец на неё.       Как всегда обходительный Андрей подал Дашеньке, Ланке и Ксении руку, когда они выходили из «УАЗика». Регину он встретил точно так же, только долгий пронзительный взгляд светло-зелёных, словно молодая трава, глаз да лёгкая улыбка говорили о том, что и он скучал.       ― Андрей, вы что, совсем не готовите? Исхудал и почернел совсем! ― пожурила его Регина, глядя, как студенты разгружают вещи, продукты и лабораторное оборудование.       ― Скорее покраснел, ― отозвался Андрей, проводя пятернёй по рыжим волосам: на солнце он обгорел в два счёта. ― Сначала мы сварились, как раки, потом нас обдало дождём.       ― Значит, поспела лесная малина, ― заметила Регина, останавливаясь на крыльце преподавательского домика, куда заселилась вместе с Ксенией и где, судя по хаосу в одной из комнат, жил приютившийся на полевое лето Ильинский.       Его Регина, хоть и знала не очень хорошо, искренне жалела: последние месяцы он ходил совершенно потерянный. И было непонятно, переживает он из-за увольнения или чего-то ещё. На факультете обожали перемывать кости, но Регина старалась не вникать: от шипения в кафедральном змеюшнике делалось противно. И страшно, что и её в случае чего будут так же охотно обсуждать.       ― Регина Александровна. ― Подошедший Малиновский смерил Регину оценивающим взглядом, задержался на её прикрытой клетчатой рубашкой груди и поздоровался за руку с Андреем. ― Этот молодой человек поимел всем мозг хотелкой отправиться на несколько дней на Горянку. Одного его отпускать нельзя по технике безопасности, а из ботаников здесь только вы.       ― Съездить туда надо, Александр Владимирович, ― вежливо, но твёрдо влез Андрей. Он явно заметил взгляд Малиновского и вышел вперёд, так, что Регина осталась за его спиной. ― Во-первых, на Горянке очень отличная от нашей стационарной сорной растительности флора. Во-вторых, нормально там никто не работал с конца восьмидесятых, а в-третьих…       ― …Ты просто хочешь свалить со стационара и нихера не делать, ― усмехнулся Малиновский. ― Что скажете, Регина Александровна?       ― Если Андрей ещё и гербарий для коллекции наберёт и в будущей диссертации биоразнообразие флоры на хребтах переопишет, то цены ему не будет, ― улыбнулась Регина, потрепав Андрея по голове. Сейчас можно: Регина создала себе амплуа тактильной и контактной преподавательницы.       ― Хорошо, ― кивнул Малиновский. ― Тогда не распаковывайтесь: закину вас прямо сейчас, пока мотор у лодки снова не сломался.       ― А если сломается, пока мы будет на Горянке? ― улыбнулась Регина.       ― Останетесь там. Или ногами придёте.       Саша удалился, а Андрей тихо произнёс:       ― Я капал ему на мозги с начала практики. Дозрел-таки наш Саша.       ― Ты пока собирайся, а я пойду на берег, ― отозвалась Регина, касаясь кончиками пальцев плеча Андрея.       Проходя мимо лаборатории орнитологии, Регина обернулась. Закатные лучи отражались в умытых дождём стёклах, через которые были видны Ильинский и Лия. Ильинский сосредоточено кольцевал пухлую горлицу. Лия записывала данные о птице в журнал учёта. Ильинский ткнул в какую-то запись, Лия подняла на него взгляд и улыбнулась.       Щеки Регины вспыхнули, и она поспешила спуститься к заросшему ивняком каменистому берегу. Регина безошибочно узнала этот взгляд ― преданный и бесконечно влюблённый. С удивлением она поняла, что на Лии была надета голубая мужская рубашка, завязанная на поясе узлом, и с подвернутыми рукавами. Вот, значит, почему психовал Малиновский. Романы на стационаре подводили его, как начальника, к краю.       Мягкие шаги за спиной заставили Регину вздрогнуть, а в следующий миг загорелые, огрубевшие за лето руки Андрея обвили её талию, и он уткнулся носом в Регинины волосы.       ― С днём рождения, ― прошептал Андрей, целуя Регину за ухом и крепче прижимая к себе. ― Я соскучился по голосам людей.       ― А если кто-то увидит? ― Регина подняла руку и перебрала пряди его рыжих волос.       ― Вообще пофиг, ― усмехнулся Андрей. ― Они и не такое видели.       ― Совсем вы тут одичали, ― произнесла Регина, проводя ладонями по предплечьям Андрея. ― У кого поехала крыша на этот раз?       ― У всех.       ― Что тут у вас творилось?       ― Всякая жесть.       ― Лия и Ильинский теперь вместе?       ― Да.       Регина вздохнула, развернулась и, обвив руками шею Андрея, заглянула ему в глаза. Сняла с него очки в металлической оправе и провела кончиками пальцев по выгоревшим бровям. Задержалась на россыпи веснушек на облезшем носу и коротко поцеловала в губы. На щеках Андрея красовались тонкие порезы: перед её приездом он явно побрился.       Андрей провёл ладонями по её спине, забираясь под рубашку, а Регина поднялась на цыпочки, целуя его. От Андрея пахло мятой, костром и зубной пастой. Регина вздохнула, чувствуя необычайную лёгкость в учащённо бьющемся сердце, а в следующий миг с обрыва, переходившего в берег, донёсся голос Малиновского:       ― Лия! Где рыжего ботаника черти носят? Наныл поездку и теперь прячется!       ― В сортир человек отошёл! ― также громко ответила Лия.       ― Не ори!       ― А почему вы кричите, Александр Владимирович?       Регина усмехнулась: препираться с Сашей было любимым делом студентов. Все участники процесса доводили друг друга до белого каления, но такое общение им явно нравилось.       ― Ты кому-то говорил про нас? ― спросила Регина, когда они уже шли к покачивающейся на зеленоватых речных волнах лодке. Со дна поднялся ил, а в толще воды колыхались длинные стебли пожелтевшего рдеста¹.       ― Ни одной живой душе. ― Андрей подал Регине руку, а когда она устроилась на узком сиденьи, расположился напротив.       ― Посчитайте для меня птиц, пожалуйста, ― Малиновский выдал Андрею и Регине блокноты с расчерченными для маршрутных учётов птиц полями.       ― Почему ты не взял с собой орнитологов? Лана или Лия с удовольствием прокатились бы.       ― Лана только приехала и вряд ли захочет кататься, ― отозвался Саша, выгребая на большую воду и заводя мотор. В небе, наполняющемся тёмно-синими красками, сновали стрижи, ласточки, с криками проносились чайки, а в вышине кружил коршун. ― А вывозить Лию… Слушай потом отговорки и бойся, что Ильинский тебя взглядом испепелит. ― Малиновский махнул рукой и скорчил страдальческую гримасу, давая понять, что думает о романах на стационаре.       Регина ощутила, как в груди кольнула предательская мысль: что бы сказал Саша, узнай о её романе с Андреем? Так же кривился бы или пожал плечами? Сомнения уже вплотную подобрались к Регине, но завладеть её сердцем не успели: Саша завёл мотор, и лодка с мерным гудением сорвалась с места.       Пахучий речной ветер тут же сдул с головы капюшон энцефалитки, растрепал волосы и выдул прочь сомнения. Регина во все глаза смотрела на проносившиеся мимо берега, заросшие соснами, осинами, ивами и черёмухой, вдыхала аромат нагретого солнцем железа, касалась пальцами упругой воды, расходившейся от днища лодки пузырящимися белыми барашками.       Её переполняло счастье. Безграничное счастье, когда хочется смеяться и обнять целый мир. Встать в лодке, раскинуть руки и закричать, улыбаться до боли в скулах, чувствуя, как играет ветер в голове. Не думать, что будет завтра. Будущего нет, прошлого ― тоже. Только настоящее, и в этот миг Регина была счастлива. Она почувствовала, как Андрей тихонько взял её за руку и провёл кончиками пальцев по её ладони. Страшно уже не было. Нет смысла бояться того, чего нет.       Малиновский высадил Регину и Андрея с их нехитрым скарбом ― двумя маленьким рюкзаками, палаткой, гербарными папками и спутниковым телефоном ― на маленьком каменистом языке берега в устье Горянки. Бурная, сейчас мелководная, речушка спускалась с хребтов, куда ботаники планировали завтра непременно подняться: на эталонном участке реликтового леса никто не работал уже почти тридцать лет. Да и Регина не оставляла надежду посмотреть на каменистый разлом и поискать обломки горного хрусталя.       Смеркалось, и Регина с Андреем, пока совсем не стемнело, поднимались по Горянке в лес. Регина крепко держалась за руку Андрея, замирая каждый раз, когда ноги скользили на поросших мхом камнях. В воздухе стоял тяжёлый аромат мокрых трав, и казалось, что в мире не осталось никого, кроме двух ботаников и журчащей речки.       Наконец, они достигли более-менее открытой поляны, и Андрей, прорубая дорогу через бурелом старым мачете, вывел Регину на берег.       Они расчистили место под палатку, над которой натянули тент. Регина собрала сухие ветки, а Андрей развёл костёр. В тамбуре палатки на рюкзаках лежал фальшфейер: у подножия хребтов бродили медведи.       Ярко горел костёр, разбрасывая искры, шелестел ковёр из папоротников, а небо пересекали звёзды Млечного пути. В кронах запутывался ветер, и хоть от реки тянуло сырым холодом, Регине было тепло. Она лежала, подперев голову, на спальнике и смотрела, как сидящий напротив Андрей играет на губной гармошке.       «Одинокий пастух» Морриконе, «Что такое осень?» Шевчука, главные темы фильмов «Властелин колец» и «Крёстный отец» ― мелодии улетали во тьму леса, сплетались с шумом Горянки и заставляли Регину покачиваться в такт. На глаза наворачивались слёзы, и она на миг пожалела, что не взяла с собой варган. Её мама была родом из Гористого Алтая, и в одну из поездок к родне Регина купила варган в деревянном резном чехле. От мамы же она унаследовала миндалевидные карие глаза, чуть приподнятые к вискам. Интересно, что бы та сказала про отношения Регины со студентом, пусть и не её подопечным?       ― Тан-тан-тан-тан-та-да-да-та-дан-тан-дам. Та-да-тан-дан-та-та-да-та!       До замирания сердца знакомая мелодия из фильма «Парк Юрского периода» сорвалась с губ Андрея, а порыв ветра в голове отворил дверцу воспоминаний.       ― В начале двухтысячных в «Тайгу» привезли проектор с диафильмами, ― произнесла Регина. ― Андрей Афанасьевич, Царствие ему Небесное, крутил все части «Парка» вечерами.       Андрей отложил гармошку и посмотрел на Регину. Отсветы пламени играли в его рыжих волосах, тонули в светло-зелёных глазах, порождая в них золотые искры. Тени ложились на острые скулы, чётко очерченный подбородок, тонкий длинный нос, оседали на бровях и ресницах. Андрей был одет в песочного цвета энцефалитку, из-под которой выглядывали манжеты и воротник тёплого свитера.       ― Ты любила его? ― Андрей подсел к ней на спальник, и Регина повернулась, положив голову Борисову на колени.       ― Да, ― просто ответила она. ― Но не так, как все думали. Не так, как тебя.       ― Ты меня любишь? ― Андрей провёл ладонью по распущенным волосам Регины.       ― Да. ― Она на миг зажмурила и ощутила на губах поцелуй. ― Знаешь, как говорил мой научрук? Полевики проживают две жизни ― вольную и правильную. От того и каяться им в два раза больше.       ― Я хотел бы прожить с тобой обе жизни, ― произнёс Андрей, внимательно глядя на Регину. ― Защищусь в Праге, подтвержу кандидатскую в Штатах и вернусь к тебе.       ― Четыре года ― это много. ― Не хотелось сейчас думать о том, что будет.       ― Вместе мы будем ещё целый год. ― Андрей лёг рядом с Региной и, подложив ей руку под голову, посмотрел на звёзды. ― У нас неделю назад внезапно выпал метеоритный дождь.       ― Так для Персеид² ещё рано. ― Регина прижалась к Андрею, слушая, как размеренно бьётся его сердце.       ― В этом году всё так-то не так, как раньше. ― Андрей повернулся и посмотрел на Регину. ― Я люблю тебя, Рена. ― И поцеловал.       Регина не заметила, как они затушили костёр и перебрались в палатку. Рухнули на расстеленные спальники, часто дыша, и поспешили избавить друг друга от одежды. Очки Андрея отправились в угол, туда же полетели куртка, кофта и рубашка Регины. Было холодно, изо рта вырывался пар. Кожа тут же покрылась мурашками, но Регина только крепче прижалась к Андрею.       Они целовались, и Регина с упоением отдавалась ласкам и чувствам. Закусывала губу и неожиданно, на самом пике, поняла, что плачет. Слёзы лились, дыхания не хватало, и было так хорошо, что Регине казалось ― ещё миг, и она сойдёт с ума. Внутри внизу всё сжалось, Регина стиснула бёдра, подаваясь вперёд и прикусывая Андрею ухо. Не больно, проводя языком по мочке и раковине, но именно эту нужно было, чтобы всё завершить.       ― У меня нет пива, чтобы дать тебе запить моё откушенное ухо, ― хрипло усмехнулся Андрей, приводя себя в порядок и натягивая термобельё. В лучах фонарика одеваться было неудобно, и Регина поспешила юркнуть в спальник, куда уже забрался Андрей. Хорошо они придумали: купить спальники, которые могли застегнуться в один большой. ― Завтра поднимемся с тобой на ближайший хребет. Разопьём там бутылку «Капитана Моргана».       ― Всегда мечтала попробовать ром, ― пробормотала Регина. Тепло, близость Андрея, тишина и долгая дорога сделали своё дело, и она засыпала. Мысли ускользали, а ветер в голове приносил смазанные образы.       Регина почувствовала, как Андрей поцеловал её, ответила на поцелуй и тут же соскользнула во тьму.       Лесная ночь полнилась звуками. Под палаткой шуршали полёвки и землеройки, вдалеке кто-то продирался через валежник, а некто время от времени задевал палатку крыльями. Регина слышала сквозь сон, как о стенку палатки ударилась какая-то птица, которая с возмущённым квохтаньем унеслась в чащу.       Шелестели осины, колыхался ковёр папоротника. Длинные листья щитовника задевали тент, и Регине казалось, что она спит не в двадцать первом веке, а в далёком юрском периоде. Вместо косуль по подлеску бегают пернатые орнитолесты³, а за рекой мощный аллозавр⁴ принюхивается к дыму костра.       В полудрёме Регина улыбнулась. Завтра они насобирают столько осок, злаков, лютиковых и орхидных, что еле смогут унести гербарные папки. Они поднимутся на хребет и сделают селфи на краю обрыва. И пусть ветер гуляет в голове.       Эту неделю Регина и Андрей будут жить вольную жизнь правильно.