***
Она сидела на диване в кабинете Дружинина и, закинув ногу на ногу, слушала Вениамина. Тот рассказывал про только что выигранный грант, пил кофе, а Лиза смотрела на него, касаясь кончиком остроносой балетки его ноги. Сперва она чуть-чуть задевала его брюки, затем, осмелев, стала теснее прижимать край ступни к ноге Дружинина. Проводила медленней и уверенней. После знакомства он пригласил её к себе в конце недели: поговорить и подумать о её роли в исследованиях кафедры. Лиза следила за реакцией Дружинина, наблюдала, как за стёклами очков в простой оправе искорки в его глазах разгораются всё ярче. Она не знала, куда деть руки, и, наконец, просто положила левую руку на спинку дивана, задев пальцами крепкое плечо Вениамина. Правую руку она положила себе на колено, рассеянно перебирая тёмно-синюю плиссированную юбку. Было жарко, несмотря на открытое окно, а клёны и вязы под окном ещё не пожелтели. Стояло бабье лето, и Лиза чувствовала, как ветерок проникал под её лёгкую полупрозрачную блузку с завязанным на груди пышным воротником-бантом. Отпив кофе, Дружинин замолчал и подвинулся к Лизе ближе, так, что её ладонь проскользнула по его спине, коснулась лопаток, а пальцы, повинуясь вспышки идеи, прошлись по позвоночнику. Вениамин вздохнул, бросил взгляд в окно, а затем посмотрел на Лизу. Она стойко выдержала его пристальный взгляд, словно он рассматривал её в мощнейший микроскоп, старался заглянуть в голову и распутать нейроны мыслей. Не сводя с Лизы глаз, Вениамин положил руку поверх её ладони на колене. ― Ты одна из первых по баллам в списке поступивших, ― произнёс он, проводя кончиками твёрдых, удивительно нежных пальцев по тыльной стороне её ладони. ― Почему именно генетика, Елизавета? ― Потому что это перспективно. ― Лиза каким-то шестым чувством понимала, что сейчас надо сказать Дружинину правду. Пресловутое «быть или не быть», хотя «Гамлета» Лиза не читала, зависело от правильности её ответов. ― В физиологии человека и психологии я ничего не понимаю. ― Тут соврала: просчитать простейшие реакции она могла. ― А мышей не люблю. Разве только птиц и бабочек. Одна из моих исследовательских работ была про чешуекрылых¹ нашего края. ― Статья с конференции молодых экологов про водные растения мне тоже понравилась, ― кивнул Вениамин. ― У тебя есть опыт полевой работы и походов. Я видел твои фотографии в соц.сети. Ты бывала на сплавах? ― И люблю рыбалку. ― Лиза тоже изучила страничку Вениамина в сети. Много-много рыбы и рек ― он был заядлым рыбаком. И любил свой сад: Лиза долго рассматривала фотографию Дружинина под раскидистыми суровыми яблонями. Даже сейчас у него в вазочке на столе лежали наливные красно-жёлтые яблоки. Проследив взгляд Лизы, Вениамин улыбнулся и подал ей яблоко. Тёплое и шершавое ― не натёртое воском, а своё, домашнее ― оно легло в ладонь как влитое. Лиза, примерившись, надкусила сахарный плод с едва заметной кислинкой и почувствовала, как сок потёк по подбородку. Пальцы, губы ― всё было чуть липким от сока, даже поцелуй Вениамина отдавал яблочным вкусом. Лиза целовала в ответ уверенно, поддаваясь, и краем глаза наблюдала за его трепещущими ресницами. Она встречалась со многими парнями, была популярна в школе и кружках, но никогда дело не заходило дальше поцелуев и обнимашек. О Лизе говорили, что она ― последняя шлюха, пробы ставить негде, но она точно знала, что никогда ни с кем не спала. Вениамин стал её первым мужчиной, и Лиза не могла сказать, что всё это было исключительно по расчёту. Она бы не стала даже начинать отношения, если бы Дружинин не был ей самую каплю симпатичен. Ну ладно, чуть больше, чем каплю.***
Чёрное платье с глубоким вырезом и россыпью блёсток сидело идеально. Лиза покрутилась перед зеркалом, закусила губу, накрашенную ярко-красной помадой от «Guerlain», и поправила тугой завиток собранных в хитрую причёску волос. Ректор под Новый год проводил приём, на котором отмечал всех отличившихся студентов. Лиза попала туда как самая молодая и активная студентка естественно-научного факультета и теперь переживала, чтобы всё прошло хорошо. Она не прогадала, выбрав Вениамина: всё, о чём Лиза мечтала, сбывалось. Соавторство в статьях серьёзных журналов, поездка на конференцию в академический городок, пара выступлений ― и вот Лиза уже сидела в красиво и современно обставленной аудитории, где проводился приём. Когда назвали её фамилию, она слетела вниз под стук собственных каблуков, словно на миг обратилась в птицу, давшей ей фамилию. Ну и пусть бакланом часто ругались: сегодня Лиза была королевой. Золушкой на настоящем балу уже после хрустальных туфелек и тыкв. Прижимая к груди благодарственное письмо в тяжёлой рамке, кубок и конверт, Лиза пробежала по тёмным коридорам предпраздничного университета и влетела в кабинет Дружинина. Тот уже ждал её: в чёрном костюме и при галстуке-бабочке. ― Ты умница, Лизонька, ― произнёс он, когда Лиза, задыхаясь от счастья и не чувствуя боли в спине от долгого хождения на каблуках, повисла у него на шее. Он обнял её, а она целовала в ответ, оставляя алые отпечатки, хихикала и вытирала следы помады салфеткой, чуть касаясь её кончиком языка. Её восторг был искренним: она и правда радовалась, что всё получилось так хорошо. ― Мы куда-то едем? ― Лиза отстранилась от Дружинина и повернулась, не забыв изящно выгнуться, а Вениамин помог ей надеть короткую пушистую шубку, которую сам же и подарил. ― В ресторан «Атаман»². «Mercedes» Дружинина ехал по ночной столице, а Лиза, откинувшись на спинку сидения и сбросив тесные туфли, смотрела в окно. Снег сыпал хлопьями, город горел огнями, а заледеневшая полоса реки, запертая в берегах, поблёскивала в полутьме. Это было похоже на зимнюю сказку, и Лиза на миг представила, что ехала в карете или в богато украшенных санях на бал. Подумалось, что бы сказала мама, узнай обо всём, но Лиза так и не решилась рассказать о своих отношениях. Просто сказала, что её талант оценили по достоинству. Старалась приезжать на выходных и баловать младших братишек подарками. Алые ковровые дорожки с золотой окантовкой как нельзя лучше подходили к её помаде. Золотой с эмалью орнамент на стенах и колоннах, уходящих к потолку, навевал мысли о царских палатах, и Лиза чувствовала себя тёзкой-императрицей, приехавшей в свою зимнюю резиденцию. Под руку с Вениамином Лиза шла по ресторану, а гул голосов, живая музыка, стук столовых приборов и бокалов смешивался с лёгкой духотой и ударял в голову после улицы не хуже шампанского. Лиза видела смазанные лица людей ― сегодня она не надела очки ― и чувствовала под наманикюренными пальцами с тонкими золотыми кольцами твёрдый локоть Вениамина. Дружинин заказал столик в отдельном кабинете, отделанном под дерево, и Лиза на миг почувствовала себя слегка неуютно, словно перенеслась в императорский охотничий домик. На стенах висело оружие семнадцатого века, а цветные стеклянные витражи на железных цепях под потолком ловили отблески электрических ламп. Лиза опустилась на мягкий, с высокой спинкой поистине царский стул и молча, с улыбкой, смотрела, как приносили еду и напитки. Розовое шампанское играло на языке, раскрываясь букетом послевкусия, а салаты и морепродукты казались самыми прекрасными яствами на свете. ― За тебя, Лизонька! ― Вениамин поднял бокал. ― Ты заслужила. Один бокал последовал за другим, и Лиза ощущала, как горячая волна зародилась в груди, прошлась по венам до самых кончиков пальцев. Удивительно лёгкая голова, расплывающийся мир ― всё завертелось в круговерти, когда Дружинин аккуратно посадил её в «Mercedes» и повёз к ней на съёмную квартиру. Поездку Лиза запомнила смутно, лишь то, что она, казалось, летела. На морозном воздухе шампанское немного выветрилось, а в зеркальном лифте Лиза поймала взгляд серо-зелёных глаз своего отражения. Губы сами собой расплылись в улыбке, и Лиза чуть склонилась, целуя Вениамина. Он был чуть ниже неё ростом, а сейчас Лиза как раз была в зимних сапогах на каблуках. Вспомнилось, что туфли она оставила в машине, и Лиза не сдержала смешок: ― Я как Золушка ― оставила в карете у принца туфельки. ― Мерс не превратится в тыкву, ― усмехнулся Дружинин, расстёгивая её шубку и внимательно оглядывая обтянутую платьем Лизу. ― И до двенадцати не исчезнет. Они аккуратно зашли в квартиру, хоть Лиза и ощущала всем телом, как Вениамин изнывал от желания. Разувшись, она, плавно и соблазнительно покачивая бёдрами, прошла в спальню и включила ноутбук. Лиза любила заниматься сексом в полутьме, когда за незашторенными окнами шестнадцатого этажа сияла столица, а из колонок лилась ненавязчивая музыка. Собственный плейлист Лиза заслушала до дыр и всё надоело, поэтому временами она открывала музыку первого попавшегося друга в соц.сети и включала любую песню. Сегодня сеть предложила плейлист Лии Лазаревой. Лиза смутно помнила, что это, вроде, кто-то из зоологов. У Лазаревой был странный музыкальный вкус, плейлист был забит фолк-роком Хелависы, Крематорием, Аквариумом и прочей мистической чепухой со смыслом. Лиза наугад ткнула в композицию «Полнолуние». Перестук наполнил спальню, плавно перешёл в полутанцевальные заунывные трели, а затем женский голос запел: ― Верной я навеки стану, Тайну раздели со мной. Ты, Луна, ― отец шаману ― Мне ― приходишься сестрой. «Вот глупость-то!» ― подумала Лиза и плавно развернулась к успевшему снять рубашку Дружинину. Они целовались страстно, увлекая друг друга к широкой кровати. Лиза чувствовала, как Вениамин расстегнул её платье, и оно струящимся потоком скользнуло вниз, запутавшись в ногах. Лиза стряхнула платье, провела кончиком ступни по голой широкой мускулистой груди Вениамина и вздохнула, когда он коснулся уверенными пальцами нежной кожи на внутренней стороне её бедра. Зашуршала обёртка презерватива: Дружинин всегда был осмотрителен. Хелависа пела на заднем фоне что-то про полнолуние, костры и дорогу, но Лиза не слушала. Она была ещё пьяна, Вениамин брал её в очередной раз, сердце гулко стучало, а мысли в голове роились дикими пчёлами. Лиза вытянула счастливый билет, и всё ложилось как нельзя лучше. Ей не пришлось охотиться за своим триумфом: он просто свалился ей в руки, как спелое яблоко на голову Ньютона. «Вот вам и особенности постельной охоты, ― подумала Лиза. ― И науки». А вслух произнесла: ― Веня, ― она повернулась к глубоко дышавшему Вениамину, ― а давай посмотрим «Особенности национальной охоты»³! ― Давай, ― кивнул он, протянул руку и отвёл с лица Лизы прядки взмокших волос. ― Найти в интернете. ― Он благодушно наблюдал, как Лиза ― совершенно нагая, одетая только в облако длинных волос, сидела на массивном стуле за ноутбуком. Она чувствовала на себе его тягучий, почти физически ощутимый взгляд. ― А летом узнаешь особенности национальной науки. Поедем с тобой на университетский стационар «Тайга». Посмотришь на то, что ничем мы с тобой от других научруков и студенток не отличаемся. Лиза улыбнулась. Ей было интересно посмотреть на полевой стационар, виденный раньше только на фотографиях. Жизнь в бревенчатых домиках и без интернета её не очень привлекала, но раз Вениамин просил, нужно было соглашаться. ― У меня для тебя сюрприз, ― произнёс Вениамин. Его голос выдернул Лизу из рассеянного размышления о природе и жизни в лесу. ― Помнишь, я подавал служебную записку о том, что мне надо ехать на конференцию в Израиль? ― Да, ― ответила Лиза, сев на постель. Лежавший перед ней и проводивший по её спине пальцами Вениамин расплывался перед глазами, а очки надевать не хотелось. Лиза знала, что скоро у неё заболит голова, но решила об этом не думать. Слова Вениамина заставили ощутить радостное предвкушение. ― Ректорат дал добро, мне выделят командировочные, ― ответил Вениамин. ―А ещё я могу потратить грантовские деньги. Знаешь, что это значит, Лизетта? ― Нет, ― покачала головой Лиза. Она и правда не понимала. ― Ты едешь со мной, ― улыбнулся Дружинин. ― Посмотришь на то, как живут люди и настоящие учёные, деньги для которых не жалеют. ― И когда мы летим? ― Лиза едва сдерживала улыбку. С самого начала, когда Вениамин писал статью для конференции в одном из северных университетов Израиля, вставив Лизу соавтором, она хотела поехать с ним в командировку. ― Через три месяца. Весна в Хайфе прекрасна. Лиза откинулась на кровать и опустила ладонь на грудь Вениамина, скользящими движениями спускаясь ниже. Она улыбалась, прищурившись. Все её желания сбывались, стоило только загадать. И при том, что Лиза для этого ничего не делала. Да, она сидела с Вениамином в университете допоздна, делая ПЦР-анализы и закладывая в термостат пробы. Вычитывала статьи на орфографические ошибки, не понимая половины написанных слов, ходила на пары в красивых платьях и едва сдерживала стоны, когда они с Вениамином закрывались в кабинете. Лизе нравилось сидеть рядом с ним на конференциях и фотографироваться возле стендов. Она выучила свой научно-исследовательский доклад для молодёжного гранта и без запинки выступила перед университетским информационным каналом. Ну и что такого в том, что работу для неё написал Дружинин? Никто ведь от этого не умер. Лиза улыбалась репортёрам и почти не скрывала ликования. Именно этого она ждала от жизни. А также тихих перекуров с Дружининым, когда они стояли на балконе, и Лиза старалась как можно манернее курить через мундштук дорогие сигареты.***
Красота пустыни завораживала. Лиза фотографировала и выкладывала в соц.сеть всё подряд, дышала полной грудью и была безмерно счастлива. Её завораживали акации ― каждое дерево с подведённой к нему системой полива, ― пробивающиеся через асфальт златоцветы, цветущие асфоделины, превращавшие побережье в альпийский луг. Лиза вырвалась так далеко и взлетела так высоко, что не хотелось думать. Она была уверена, что так будет всегда. Строгая башня университета уходила в ярко-голубое небо, а академический городок поражал размахом. Делегациям из разных стран, прибывшим на конференцию по генной инженерии, провели экскурсию, и Лиза не уставала позировать на фоне расположенных в тонких стеклянных витринах минералогических экспонатов. Экскурсовод вещал, но даже с наушником-переводчиком Лиза не понимала и половины. А переспрашивать у Вениамина про геологию было как-то неловко. Дружинин и Лиза разместились в одной из многочисленных гостиниц-новостроек, но часто уходили гулять в старые кварталы, где временами можно было поймать интересную атмосферу ― будто они были почти дома, но всё-таки не так. Лиза не уставала гладить всех встреченных кошек разнообразных расцветок и пород, а Вениамин фотографировал её и покупал треугольные печенья с маком и орехами, название которых Лиза не запомнила. И ещё яблоки. Да не простые, а в меду. Лиза просто не могла отказать себе в удовольствии попробовать облитые густым мёдом яблоки, хоть и понимала, что наберёт лишние килограммы. Она ела, пачкалась и улыбалась, а Вениамин смотрел на неё и подавал салфетки. ― Такое интересное сочетание, ― произнесла Лиза, выбрасывая огрызок и глядя на Вениамина из-под широких полей соломенной шляпы. Они гуляли по улочкам исторического квартала, а выступление с докладом назначили на завтра. ― Всё неспроста, ― улыбнулся Дружинин, закурив: оказалось, что с табаком в Израиле не всё так страшно. ― Здесь считается счастливой приметой окунать яблоки в мёд под Новый год. Что-то вроде двойной сладости, но горечь напоминает, что пчёлы-то жалят, могут сделать больно. Ну и ещё есть история про строптивое яблоко, которое попросило слишком много у Бога, за что Господь выбросил его на стол в одну из семей, и яблоко упало как раз в мёд. Это увидел один мальчик, рассказал родителям, но ему ожидаемо не поверили. Но он-то знал. Лиза даже не нашлась, что ответить, и вздохнула неподдельно восхищённо. Вот бы и ей знать столько же. Но для начала стоит повторить текст доклада. А глубинный смысл яблочной истории подождёт.***
Лиза не прониклась «Тайгой» и совершенно не поняла, как зоологи и ботаники могут хотеть возвращаться туда. Если в лаборатории у микроскопа, автоклава или вытяжки с центрифугой и термостатом Лиза ощущала себя королевой, то на маленьком стационаре в одном из бревенчатых домиков отчётливо чувствовала непричастность ко всему происходящему. Проведя на стационаре неполный день, она захотела обратно в город. Или, на худой конец, на один из речных островов, на которых Вениамин любил разбивать палатку и ловить рыбу. Лиза ничего не смыслила в рыбалке, но держать спиннинг и есть свежесваренную уху нравилось. Она то и дело поглядывала на часы, ожидая, когда к ней приедет Дружинин. В тёплом домике Лиза пила одну стопку водки за другой, закусывала тонко нарезанной копчёной колбасой и улыбалась. Ей было приятно и спокойно, хорошо. Ничто не предвещало беды. Бывший преподаватель зоологии позвоночных, уволенный из-за оптимизации штата, ― Вадим Борисович Ильинский ― сидел с ними, пил, вообще проявлял к Лизе откровенное внимание, но она не так плохо разбиралась в людях, чтобы понять: это ненастоящее. Она для Вадима Борисовича не интереснее прошлогодней ранетки. И хоть Дружинин говорил, что Ильинскому, как старому товарищу, надо угождать, Лиза видела, что ему это даром не надо. Вадим Борисович сидел, смотрел на неё, упорно изображал сладострастное желание, но не преуспел, и Лиза облегчённо вздохнула, когда он перепил и уснул. Она не стала бы с ним спать: во-первых, Вадим Борисович ей не нравился ни капли, а во-вторых она радовалась, что его не стошнило от водки. Тёплые ветра сентября вымели из памяти нелепую поезду в «Тайгу». Лишь изредка вспоминались черти, вынырнувших из глаз Лии Лазаревой, когда Лиза выбежала из домика по малой нужде. Ну и что, что она была в топе и шортах? Образ тощей, почти безумной Лазаревой накрепко врезался в память, и Лиза бы не удивилась, окажись та ведьмой из так любимых ею песен Хелависы. Даже внешне Лазарева чем-то напоминала певицу. Лиза не хотела вспоминать, что было в «Тайге». Да и вспоминать было нечего, потому что ничего не было. Казалось, Вадим Борисович только посмотрел на неё, выпил с ней и Дружининым ночью в домике, а наутро Лиза стала персоной нон-грата на стационаре. Она понимала, что все держали её за дурочку, профессорскую девочку, но мальчикам было всё равно до её личной жизни, а неприязнь Лазаревой брала начало откуда-то ещё. Пары дней наблюдений хватило, чтобы понять, откуда растут ноги у этого отношения: Лазарева была влюблена в Ильинского. А Вадим Борисович в Лию. Лиза не понимала, что им мешает, но чувствовала, что, наверное, никто кроме них самих. А она сама оказалась крайней. Как обычно. Попадать в дурацкие ситуации было коньком Лизы. Спас всех приезд геологов во главе с потрясающей Маргаритой Алексеевной Громовой. Если бы не та, Лизе стало бы совсем тяжко: она не любила конфликты, а друзей у неё и так почти не было. Громова же не только привезла ей оборудование и весть, что скоро приедет Вениамин, но и пригласила на вечерний костёр, где напоила самым вкусным глинтвейном, который когда-либо пробовала Лиза. Казалось, вокруг Маргариты Алексеевны всё преображалось, становилось похожим на лесную полузабытую сказку со счастливым концом, а кисло-сладкие ранетки в горячем вине ― золотыми яблоками из сада Гесперид⁴. Весь август Лиза провела дома, а вернулась только в начале сентября: на торжественный концерт в честь начала учебного года она не пошла, а заселяться в общагу было ни к чему. Уверенно шагая к кабинету Дружинина, Лиза с упоением рисовала золотые горы конференций и публикаций в этом году. ― Привет! ― Она захлопнула за собой дверь, бросила на сидевшего за столом Вениамина лукавый взгляд из-под полуопущенных ресниц и подошла ближе. ― Как прошёл август? ― В заботах, ― отозвался Вениамин, отрываясь от компьютера. Что-то в его тоне не понравилось Лизе. Какой-то странный холодок, словно по ногам потянуло позёмкой, а ледяные пальцы коснулись сердца. ― В НИИ взяли молодых специалистов, курировал их стажировку. «НИИ? ― Лиза бывала в Институте генетики, но чувствовала себя уютней в университете. ― До кафедры что, дошли сокращения? Вениамина увольняют? Не может быть! У него гранты ― ректору невыгодно его терять». Терзаемая догадками, одна страшнее другой, она всё же спросила: ― Веня, что-то случилось? ― Лучше поговорить сразу. На последствия недомолвок она насмотрелась летом. ― Да. ― Дружинин поднялся и подошёл к Лизе, положив руку ей на плечи. Странно по-отечески. Не как любовник. Как друг. Лиза не знала отказа, сама первая бросала парней, но почувствовала всё сразу. И очень хотела ошибиться. Снова. ― Лиза, я… у меня появилась девушка. Нам придётся расстаться. Ту квартиру я больше не потяну, но могу найти что-то попроще. ― Спасибо, не надо, ― отозвалась Лиза. Сердце защемило, её бросало то в жар, то в холод. Губы дрожали, а голос скаканул на пару октав. ― Я ещё успею подать заявление на комнату в общежитии. У соседок, кажется, осталось местечко для меня. ― Лиза, пойми. ― Вениамин сжал её плечо. По его лицу было видно, что ему неловко об этом говорить. ― Всё когда-нибудь заканчивается. Я не думал, что получится так. Но я люблю её. ― Люби, ― странно легко для самой себя отозвалась Лиза. Позолота со стен её воздушных замков осыпалась и превращалась в прах. ― Люби. До свидания, Вениамин Григорьевич. Вы теперь свободный человек. ― Ты тоже девушка свободная, Лиза, ― ответил Вениамин, опуская руку. ― Мне с тобой было хорошо. Выйдя из кабинета, Лиза чуть ли не бегом кинулась в туалет, оказавшейся, слава Богу, пустым. Выкрутив краны до отказа, она умывалась, не заботясь о макияже. Блузка пропиталась водой, туфли залило, а плечи подрагивали от рыданий, плакалось тяжело и надрывно. Запах табака, окутывавший Вениамина, въелся под кожу вместе с ароматом ранеток и мужского парфюма: теперь придётся давиться магазинными жёсткими яблоками. Лиза чувствовала себя как в детстве, когда откусила на даче сорванное с дерева яблоко, а оно оказалось червивым. Обида, досада, непонимание. Ведь такое могло случиться с кем угодно, только не с ней. Она поднялась так высоко, а сейчас летела вниз без парашюта. Кем она будет без Вениамина? «Самой собой, ― шепнул внутренний голос, так похожий на голос то ли Лазаревой, то ли Хелависы. Лиза вздрогнула: а вдруг Лазарева прокляла её? Глупости. Нечего искать виноватых, всё слишком очевидно: Вениамин мог в любой момент найти себе другую, ведь он не обещал любовь до гроба, а сама Лиза не удосужилась пошевелить и пальцем ради своего самостоятельного будущего. ― Ну что, Золушка, вот и окончен бал». Падение из князей в грязь оказалось стремительным и болезненным. Теперь Лиза вспомнила, о чём пела Хелависа предновогодней ночью, и понимание отозвалось в сердце глухой обидой, точно эти слова спели специально для Лизы, а она не поняла: ― Покажи мою дорогу, Силой надели сполна, Проведи меня немного, Дальше я пойду одна.