Мгновения любви

      В мастерской было светло и душно. Из колонок лились трогающие за душу, но непонятные звуки песен «Мельницы». Антон Султанов предпочитал классику отечественного рока, но сегодня была не его очередь ставить музыку. Счастье, что здесь можно было выбирать музыку.       Антон оторвался от восковой модели кольца из девятьсотпятидесятой платины и бразильского турмалина, и потянулся. Позвоночник прострелило болью, а пальцы свело. Глубоко вздохнув, Антон выпил прописанные противовоспалительные таблетки и рассеянно подумал, что неплохо бы намазать шею и руки согревающей мазью.       Поднявшись из-за стола, он с удивлением отметил, что к опилкам золота и платины в кожаном «кармане» выемчатого стола добавились сигаретные окурки. Усмехнувшись, Антон выбросил их в мусорное ведро. На прежней работе в ювелирной конторе на его привычки давно махнули рукой. Здесь же, в частной мастерской, он сам старался следить за порядком. Ведь это была наполовину его мастерская.       Год назад товарищ по архитектурному колледжу предложил ему бросить «богадельню», как он называл работу Антона, и перейти к нему в контору. И Антон согласился. Он халтурил для товарища с момента зарождения предприятия, стоял у истоков, а накоплений за долгие годы хватило, чтобы стать полноправным совладельцем мастерской.       Разновозрастной коллектив приятно удивил Антона, а опыт заставлял молодёжь заглядывать ему в рот. Он надеялся, что сыграла и природная харизма, едва не похороненная, но расцветшая в бабье лето его жизни ― в этом году Антон отметил шестидесятилетний юбилей.       Закуривая, Антон оглядел мастерскую. Рабочие столы, компьютеры, графические планшеты, восковые и глиняные модели изделий, галереи фотографий, книги по архитектуре и географии ― девчонки готовили новую коллекцию колец «Горы-драгоценности», образцы камней в коробках, газовые горелки, разбросанные по всей мастерской карандашные и угольные наброски. Всё окружающее дышало родным и близким, и Антон дышал вместе с ним.       Настенные часы показывали начало одиннадцатого, но домой идти не хотелось. Сегодня Сочельник, жена отправилась на службу в храм, а Всенощная раньше часа ночи никогда не заканчивалась. Сын дежурил в клинике, поэтому дома ждала только кошка.       Со вздохом Антон затушил окурок. Новый год наступил, но никаких изменений в жизни не предвиделось. Новогоднего чуда не случилось, а на святочные чудеса Антон не надеялся.       От грустных мыслей отвлёк звук шагов. Кто-то поднимался на второй этаж, и Антон со страхом понял, что не запер дверь. Поставил мастерскую на сигнализацию, а дверь не запер!       «Заходите, люди добрые, берите, что хотите, ― подумал Антон и перехватил стоявшую у камина кочергу. ― Успею дотянуться до тревожной кнопки? И приедет ли охрана с автоматами?..»       Шаги замерли, а в следующую секунду Антон услышал стук каблуков. Напряжение чуть-чуть отпустило ― мало ли, что за женщина поднималась к нему. В голову тут же полезли заунывные рассказы жены о безобразной нечисти ― святочницах. Дурость, но этих он хотя бы сможет отпугнуть, бросив им бусы: любят они драгоценности… Чего не скажешь о грабителях… А у них как раз такой заказ…       В дверь постучали. Антон вздрогнул, рассматривая через витражные вставки искажённый силуэт женщины в шубе. Вряд ли мастерскую собирались грабить, скорее, пришли именно к…       ― Здравствуй, Михалыч! ― произнес знакомый хрипловатый голос. ― С Сочельником!       ― Альбина!.. ― выдохнул Антон, отставляя кочергу и отворяя дверь. ― Откуда ты?       Он во все глаза смотрел на Альбину Сталеварову, проскользнувшую в мастерскую и вставшую точно по центру. Он не видел Алю полтора года. С того самого разговора на лестничной площадке перед дверью его квартиры, когда они едва не шагнули через край.       ― Так что же дороже денег, Аля?       Она резко остановилась, встала, как вкопанная, а затем, не успел Антон сделать вдох, развернулась и оказалась перед ним.       Их пальцы переплелись, а лбы соприкоснулись. Так они и стояли несколько невероятно долгих секунд на лестничной площадке, не заботясь о том, что их могут увидеть.       ― Любовь… ― прошептала, наконец, Альбина. ― Ведь любовь…       ― …дороже денег, ― закончил за неё Антон.       Альбина всегда помогала ему. Вытаскивала из глубин адской боли и отчаяния, когда Антон страдал от нелеченного артрита. Несколько лет она была в его жизни, врывалась глотком морозного воздуха. Антон тянулся к Альбине, звонил, просил трамадол, и она появлялась. И в вёдро и в ненастье, ранним утром и глубокой ночью. Антон не знал, как отплатить Але за доброту.       Они познакомились случайно: Альбина забирала заказ ― золотую брошь с жемчугом в виде кэрроловской Гусеницы, ― подарок для начальницы. Антон и Альбина пошли покурить и разговорились. Слово за слово выяснилось, что Аля работает провизором в аптеке на углу. И Антон тут же вспомнил, что видел её чуть ли не каждый день. Даже здоровался. Но не видел и не слышал, сосредоточенный на вечно больных ногах, спине и руках.       Что он мог ответить тогда, в подъезде, Але? Согласиться Антон не мог, ведь она ничего не предлагала. Отказаться ― тоже. Поэтому он только промямлил, что у него болят колени и нужно лечь, иначе действие трамадола закончится, и он не уснёт всю ночь. А завтра с утра на работу.       ― Как ты узнала? ― Интересно, как Альбина нашла его?..       ― Узнала. ― На тонких обветренных губах Али играла полуулыбка. ― Люди сказали.       ― Какие люди?       ― Тебе какая разница? Ты их знаешь.       ― Вот так всегда: про меня болтают ересь, а мне потом догадывайся, кто это был.       Альбина пожала плечами, сдвинула стопку учебников по ювелирному делу и присела на край стола. За полтора года Аля не изменилась. Только волосы стали ещё короче ― чёрный ёжик на висках и затылке и пряди на макушке, растрёпанные и зачёсанные на сторону. Высокая и поджарая Альбина стала ещё суше, а вокруг её глаз прибавились лучики морщин. В правом ухе она носила серьгу-колечко, а в левом покачивался увесистый дракон из медицинской стали.       Сейчас Альбина как раз повернулась левой стороной, рассматривая мастерскую, и Антон подумал, что Аля кажется цельной, но при этом изменчивой. Правая сторона с длинными волосами ― изумительно-женственная, а левая ― как у суровой королевы воинов. Прямо как её настроение: Антон помнил, какие тирады получал на своё нытьё о том, что скоро умрёт.       ― Хорошо, что ты, Михалыч, сменил работу, ― первой нарушила молчание Альбина. ― На прежней ты бы уже кончился.       Она повернулась, и свет из-под абажура винтажного торшера, который девчонки притащили с барахолки, отразился в её тёмных глазах, придав им странный фиолетовый оттенок.       В этот миг сердце забилось болезненно и чаще. Мастерская отошла на второй план, боль в суставах отхлынула. В горле пересохло, а в сознании начал вырисовываться образ.       К Антону давно не приходило сильное вдохновение. И он понимал: упускать его нельзя. Появление Альбины, тяжёлая работа в праздники, одиночество и Сочельник ― вкупе это сработало, как триггер, выплеснулось на поверхность неудержимым желанием творить. Не украшение, а написать картину. Нарисовать ускользающее мгновение наедине и ухватить образ, возникший в воображении. Никакая фотография не могла помочь. Только рисунок.       ― Ты торопишься? ― Спрашивать такое в половине одиннадцатого вечера было странно. Наверняка, Аля хочет провести Рождество дома. Но Антон не стал додумывать.       ― У меня два дня выходных. Ты чего хочешь, Михалыч?       ― Я хочу нарисовать тебя.       ― Не ты ли плевался ядом и говорил, что художники картины пишут, а рисуют хер на заборе? ― Как же ему не хватало острой на язык, грубоватой Али!..       ― Неважно, ― мотнул головой Антон.       ― И… как… ты меня нарисуешь? ― Альбина внимательно смотрела на него. Должно быть, ей было непривычно видеть такого Антона ― не бессильно распластанного на продавленном диване и умоляющего о дозе трамадола, а деятельного с горящими глазами.       Антон мельком глянул на себя в высокое зеркало, у которого наводили марафет девчонки. Выглядел Антон неплохо. Хоть цвет лица здоровый. И светло-русая борода, уменьшенная до эспаньолки, ему шла. Стричься Антон не хотел, и собирал отросшие волосы в небрежный хвост.       ― Обнажённая натура.       Он понимал, что может получить пощёчину за такое предложение, но Альбина только усмехнулась и спросила:       ― Как Роза в «Титанике»¹?       ― Как Дейнерис в «Игре престолов»².       ― Я не блондинка.       ― Эмилия Кларк³ тоже.       В углу стояла японская ширма, и Альбина, выбивая каблуками ритм очередной песни, отправилась за неё. Пока Аля раздевалась, Антон, чувствуя, как горит в груди, и как трясутся руки, готовил фон: закрепил парчовую портьеру с золотым отливом на манер рваных крыльев.       Золотая пыль на пальцах приобрела стальной оттенок, но идти мыть руки не хотелось. Антон чувствовал, что если не нарисует Альбину прямо сейчас, если упустит вдохновение ― только ли его? ― то произойдёт непоправимое.       Любой заказ заставлял учиться. Вот и под Новый год клиент подкинул интересную и на первый взгляд нерешаемую задачу. С неясной тревогой Антон стоял и выглядел мудрым, пока товарищ разговаривал с заказчиком ― губернатором края, чей взгляд ониксовых глаз едва не оставлял подпалины на предметах и людях. Антон, хоть и не заискивал перед начальством, старался отодвинуться от теней, которые, словно грозовая туча, принёс с собой губернатор.       А заказал тот набор украшений ― подарок на Рождество для супруги. Пока губернатор говорил, Антон набрасывал эскизы. Тиара, браслет и колье. Да всё такое, что в краткий срок уложиться на грани человеческих возможностей. Но, глядя на губернатора, становилось ясно: ювелиры выполнят заказ. Иначе будет не очень хорошо.       И они выполнили: сегодня закончили тиару. И Антон, глядя на украшения, понимал, что Аля наденет их. Потому что Антон считал эти творения венцом своего искусства.       Между собой ювелиры мастерской называли эти украшения коллекцией драконов.       ― Как вы сделать всё это успели-то? ― Альбина вышла из-за ширмы, прикрываясь леопардовым пледом.       ― Как Царевна-Лягушка ― ночами сидели.       ― Понятно, что не рукавами махали.       Не говоря больше ни слова и не слушая возражения, что она не наденет дорогие украшения, потому что, если сломает, не расплатится, Антон взял Алю за руку и подвёл к фону.       ― Как мне встать? ― Альбина отняла от груди плед и аккуратно повесила его стул.       ― Просто стой.       Стараясь не оборачиваться и не пожирать Альбину глазами, Антон вернулся к футлярам и взял с бархатной подложки колье. Длинношеий платиновый дракон лёг на точёные плечи Али, сверкая рубиновыми глазами. Чешуйка к чешуйке, а кончик крыла пересекал ключицу.       Следом за колье Антон надел на левую руку Альбины браслет. Дракон обвил запястье и предплечье, а его глаза из аквамарина, казалось, смотрели в душу.       Закрепляя на волосах Али тиару, инкрустированную бриллиантами по четыре карата, Антон уже не мог думать. Всё его существо захватил азарт, желание запечатлеть и показать.       Не говоря ни слова, Антон метнулся к столу и, разыскав среди хлама бутафорскую кровь ― девчонки играли в любительских спектаклях, ― зачерпнул алую пригоршню. Встал перед Алей на колени и обхватил её запястья, оставляя на коже кровавые следы. Затем растёр в пальцах уголь и провёл на Альбининых груди, плечах и голенях пепельные смазанные росчерки.       Возле ног Али он рассыпал потухшие угли. Завтра девчонки будут ругаться на грязь, но сейчас Антону было всё равно.       ― Теперь смотри на меня. ― Антон вытащил на середину комнаты стул, взял стопку бумаги для угля и начал точить карандаши. Никаких графических планшетов и акварелей. Только уголь. ― Не отводи взгляд. И не шевелись.       ― А если упадёт тиара? ― Альбина застыла статуей, но изгибы её тела дышали жизнью.       ― Не упадёт.       Звук срезаемых слоёв угля успокаивал, лилась размеренная музыка. Что-то о волшебстве, точно капли холодной воды, и, о чудо, о драконах:       Ни земли, ни воды, ничего…       Замела метлой белый свет пыль…       За окном мела пурга, горели огни неспящей столицы, а Антон вывел первые штрихи. Тонкие наброски карандашом, чтобы потом перейти к заштриховке угольными палочками. Альбина смотрела вперёд, а Антон погружался в рисунок, впуская в сознание лишь музыку.       Крылья вспыхнули золотом,       Да остались в крови рукава…       Так вот откуда пришёл образ окровавленных рук и золотых крыльев. Эта песня уже играла сегодня и запомнилась.       На бумаге появлялись всё новые и новые штрихи, линии складывались в фигуру ― пока набросок ― Альбины. Казалось, чужая кровь капала с её пальцев, а крылья за спиной трепетали. Тонкий рельеф её сухих мышц будоражил воображение, и Антон почувствовал, как напрягся.       А за морем на чёрной скале       Змей серебряный кольца плетёт.       Кто из них этот змей, что ждёт наречённую-обречённую? Или три платиновых дракона с драгоценными глазами и есть этот змей?       Рептилии обвивали шею Альбины, путались хвостами и крыльями в её волосах, обхватывали лапами согнутую в локте руку. Так, чтобы ладонь прикрывала лобок, а кровь играла бликами. Антон прорисовывал Алину небольшую грудь с острыми сосками и почти не чувствовал ног, настолько жар желания сжигал его. Спину начинало ломить, но Антон не обращал внимания.       Альбина смотрела прямо перед собой. О чём она думала в эти минуты, которые складывались в часы? Зачем пришла к нему? Почему именно сейчас? Можно было подумать, что её лицо не выражало ничего, но Антон видел бурю чувств, веявшую из глубины тёмно-фиолетовых глаз Альбины. Она была без макияжа, и чистый, ровный тон её кожи словно перетекал и соединялся с крыльями драконов на её теле. Точно Аля готовилась взлететь следом за ними.       И навеки меня забери!       Слышишь, в небо меня забери!       Песня повторилась, а Антон и не думал останавливаться. С каждым движением, с каждым штрихом на бумаге всё явственней проступала Альбина. Даже в виде набросков контура она уже угадывалась. И сейчас Антон почти закончил.       Растушевав последнюю линию и придирчиво оглядев портрет, Антон произнёс:       ― Готово.       Альбина со стоном опустилась на пол: в последние минуты у неё заметно подрагивали ноги. Антон подошёл к ней и подал плед, а затем ― руку.       ― У тебя есть выпить, Михалыч? ― Альбина откинулась на спинку стула, пошарила в кармане висевшей на ширме кофты и вытащила пачку сигарет. ― Здесь курить можно?       ― У меня есть «Фанагория», ― произнёс Антон, поставив перед Алей пепельницу. ― И курить можно.       ― Я уже, ― усмехнулась Альбина. Она так и осталась в губернаторских украшениях. Казалось, за прошедшие часы они слились с ней в одно целое.       ― Куда ты пропала тогда? ― Антон хотел знать. И понять, кто они друг другу теперь. Товарищи? Художник и натурщица? Или он слишком много думает? Как говорится, седина в бороду, бес в ребро.       ― Вышла на вторую работу, ― Альбина выпила половину бокала, и алые капли вина на её губах напоминали кровь. ― Я ведь ещё и массажистка.       В этот момент у Антона весьма некстати заломило шею. Мышцы свело, и он глухо застонал, пытаясь размяться.       ― Так, всё! ― Альбина оставила бокал и поднялась. ― Снимай рубашку! Да-да! Руки на стол, плечи расслабь, лоб положи на ладони. Давай, Михалыч!       Согревающая мазь кольнула кожу приятным теплом, а затем шеи коснулись нежные, горячие и сильные руки Альбины. Она щедро смазала ладони кремом и теперь растирала затёкшие мышцы Антоновских шеи и плеч.       В первые мгновения было очень хорошо, а в следующий миг боль протестующих забитых мышц отозвалась почти нестерпимым покалыванием. Словно Альбина перетирала их между пальцев и втыкала горячие спицы.       Стиснув зубы Антон терпел боль, и это того стоило: расслабление не заставило себя долго ждать. Альбина касалась его аккуратно, крепко, работая то одной рукой, то обеими. Антон знал, что она по-прежнему в одном пледе, но Аля как нарочно стояла на расстоянии вытянутой руки. А Антон сейчас при всём желании не мог коснуться её: настолько ему было хорошо.       ― Голова не кружится? ― Голос Али выдернул Антона из сладкой расслабляющей неги. Плечи и шея приятно горели, кожу чуть покалывало, но Антон чувствовал, что ещё немного, и он бы согласился сидеть так вечно.       ― Нет, ― он натянул рубашку, ощущая всем телом оценивающий взгляд Али.       ― Прекрасно. ― Альбина отправилась за ширму. ― Я видела твою машину. Михалыч, подбросишь домой меня?       Как и полтора года назад, они стояли в подъезде, только сейчас перед ними была дверь квартиры Альбины.       ― Я покрою портрет закрепителем и отдам тебе, ― произнёс Антон. Он не знал, куда деть руки, вообще не представлял, что делать дальше, поэтому засунул ладони в карманы куртки. ― Ты работаешь в той же аптеке?       ― Можем встретиться на обеде. ― Альбина уже достала ключи. ― Я бы пригласила войти, но сестра в четыре утра не оценит.       ― Я забыл, что у тебя есть сестра.       ― Потому что я не говорила.       Альбина стояла одной ногой в квартире, а другой ещё в подъезде. Казалось, она хочет что-то сказать, и интуиция не подвела. Аля подозвала Антона и за миг до того, как он об этом подумал, легко поцеловала его в щёку.       ― Спасибо. Доброй ночи. Давай. ― И закрыла дверь.       Антон постоял несколько мгновений в подъезде и с глупой улыбкой коснулся места поцелуя. Он знал, что они ещё не раз встретятся с Альбиной. Быть может, как раз это называется началом крепкой дружбы.