Мгновения любви

      Сибирские птицы не понравились Вадиму Ильинскому. Бледноватые, странные, они не походили на чистеньких и красивеньких образцовых птах средней полосы, с которых можно было хоть сейчас писать полевой определитель. А, может, дело в биостанции. Местные зоологи утверждали, что всё потому, что недалеко находились заброшенные месторождения ртути. А археологиня из шорцев зловеще сообщила, что ниже по течению от «Лосиной Курьи» находится вход в шаманский нижний мир, где обитают чудовища.       «Лия оценила бы, — со вздохом подумал Вадим, глядя, как толстый соловей чинно ушёл в траву. — Надо было и её с собой взять...»       Он тоскливо поглядел на двоих без пяти минут выпускниц, обмерявших и кольцевавших дроздов с красношейками. Лия только закончила третий курс и странно было бы брать её в дальнюю поездку, призванную поделиться опытом с сибирскими коллегами. Поэтому с Вадимом поехали лучшие из лучших. А Лия Лазарева осталась в далёкой «Тайге» на берегу темноводной реки.       Любимая в маленькой спальне во сне говорит обо мне.       Вадим искренне надеялся, что Лия думает о нём. Жалкий влюбленный идиот. С чего бы ей о нём думать? Ну и что, что она пела ему свои любимые песни Хелависы? Что с того, что он весной сорвался, как дурак, и на рассвете побежал в чащу, где нарвал охапку горицветов, но испугался дарить цветы лично и просто оставил рдеющий ворох на пороге лаборатории орнитологии? Это всё ничего не значит, нет.       Зажмурившись на миг, Вадим словно наяву увидел Лию, смотревшую на него после ночных посиделок, когда за столом в прокуренной комнатке оставались только они одни. Кристальные озёра с карими камнями на дне. Броситься бы в омут, прямо на них, упасть и разбиться. Терять-то нечего.       «Мне терять нечего», — поправился Вадим.       Ему пятьдесят семь, он — старая академическая лошадь. А Лие всего двадцать один. У неё вся жизнь впереди. И Вадим не допустит, чтобы она истратила лучшие годы на старую землеройку.       «Отличное сравнение с тупой похотливой животиной, молодец, самокритично», — с горечью похвалил себя Вадим.       Это была любимая присказка териологов, когда для определения вида землеройки необходимо было обратить внимание на форму и размеры члена экземпляра. А естество у мелкой насекомоядной бурозубки было до подбородка. Взрослые самцы не отличались умом и сообразительностью, суровая лесная жизнь горбатила их и на выходе получалось обезумевшее от гона кривое существо, прижимавшее к земле самку скрюченными лапами.       Кто кого сгрëб, тот того и ëб. Догма жизни землероек.       Поэтому Вадим подавил в себе желание взять в Сибирь на кусочек июля Лию. Не хотел предстать перед ней в таком виде. Он мог бы... Ох, он ведь мог попасться тогда...       Вадим почувствовал, что краснеет, а в паху тяжелеет, и поспешно закурил. Над добротной баней «Лосиной Курьи» вился дымок, и Вадим вспомнил про маленькое закопчëнное замызганное оконце в точно такой же парилке в «Тайге», едва пропускавшее солнечный свет. А ночью так вообще слепое. Что и спасло Вадима, когда он, ненавидя себя, смотрел на Лию...       Это было за пару дней до его отъезда в Сибирь. Вадим ещё и поэтому свалил большими шагами. Чувствовал, знал, что будет подкрадываться татем в ночи к оконцу раз за разом. Лишь бы только посмотрел на неё... Одним глазком. Раз он решил не портить Лие жизнь, так пусть испортит себе. Вдруг его поймают за подглядыванием и уволят к чертям собачьим?..       Закат над биостанцией догорал таëжной жарой, а Вадим грезил наяву.

***

      Солнце закатилось за покрытый лёгким туманом смешанный лес. Алые и золотые сполохи разлились по темнеющему небу акварелью. В бузине и черёмухе за оградой научно-исследовательского стационара «Тайга» надрывались горихвостки. Коростели пробно точили карандаши скрипучими голосами на заливных лугах, а кухонные воробьи забрались с лапами в открытую кастрюлю с гречкой и пировали.       Вадим стоял, прислонившись к дверному косяку и курил, глядя на опоздавших орнитологов, спешивших помыться в жарко натопленной бане. Оставался всего один обход, на который, спустившись по деревянным ступенькам на крутой берег к ловичим сетям, отправилась Лия.       Лия. От одного её имени, воспоминания, бросало в жар. Если прошлым полевым сезоном Вадим ещё мог отмахнуться от своих чувств, то сейчас, в первые дни общего заезда практикантов-биологов, пришлось признаться, что он влюбился как мальчишка.       Почему-почему, ну за что? По какой иронии судьбы он грезит по девочке, младше него на тридцать шесть лет? Какого чëрта, Господи!       Горечь дикого мёда напополам со сладкой истомой расползалась в душе. Мысли жалили пчёлами, и некуда было от них деться. Вадим ведь видел взгляд Лии, отчётливо ощущал грохочущее кровью в ушах притяжение, когда они оставались вдвоём. Только наклонись к Лие, обними, коснись кончиками пальцев каштановых кудрей, поцелуй рубиновые губы...       Даже в камуфляжных штанах стало тесно, и, чтобы спастись от наваждения, Вадим ринулся за ворота. Оббежал по периметру изнутри и снаружи коридорную паутинную сеть, слазил по стремянке в верхние карманы со скоростью орловского рысака и завалился в лабораторию орнитологии с полными карманами соловьëв. Не успевшие на обход орнитологи обрадовались: они любили, когда Борисыч сам ходил по сетям.       Вадим скрылся раньше, чем с берега вернулась Лия. Он подглядел из-за соседнего домика: с одной варакушкой она сама справится. А ему бы с собой совладать.       Мучимый всем, Вадим слонялся по «Тайге» и прятался от студентов, которые хотели пригласить его на пирушку. И зачем за столько лет выработался закон пить всем вместе? Там опять будет Лия... Боже, пусть там будет Лия! Вадим покривляется для приличия и придёт, ведь никуда не денется.       «И что я ломаюсь постоянно, как девчонка? — Ноги вынесли Вадима на крутой берег речушки Тайгинки, где у самой кромки воды его точно не будут искать. — Вдруг Лия ждёт от меня первый шаг?»       Вмиг он почувствовал себя конченным и сам себе опротивел. Ну как может такая молодая и красивая, как Лия, чего-то ждать от такого, как Вадим?       Ты ей в деды годишься. Покойные. Шептала чëрная речка. Вадим склонился над водой. Простое лицо, длинный нос, одичавшая рыжая борода, пепельные волосы, серо-голубые глаза, густые брови, высокий лоб с морщинами, «гусиные лапки», лесной загар — краше в гроб кладут. Ну и что, что Вадим не забрасывает турник, это же после энцефалита в детстве, а то совсем скрючит и точно станет, как землеройка...       От самобичевания Вадима отвлëк лëгкий хлопок сухой деревянной двери. В сознании вспыхнуло свечкой: Лия же ушла на обход и не успела помыться.       Вадим пытался сражаться с демонами, но проиграл. Хотя, кого он обманывает, даже не пытался. Он ведь только подойдëт, глянет одним глазком, удостоверится. А потом вырвет искушающий глаз по всем канонам...       Проклиная себя и стыдясь, Вадим подкрался к бане, стараясь не шуршать подошвами резиновых сапог. Свет маленькой лампочки заливал траву под грязным оконцем. Едва не стелясь по стене и стараясь слышать хоть что-то, кроме стука собственного сердца, Вадим заглянул в окошко.       Лия была там. Едва не касаясь макушкой низкого потолка, она неспешно намыливала мочалку в тазу с горячей водой.       Совершенно обнажëнная. Вадим забыл, как дышать. Стройная, даже худенькая, с выразительными ключицами и маленькой упругой грудью, Лия задумчиво тëрла плечи. Туда-сюда. А когда завела руки за спину, груди приподнялись, дразня коричневыми сосками.       Вадим едва не впечатался лицом в стекло. Дед-бабай, банник, ни дать ни взять. Поглядела бы сейчас Лия в окно, но она смотрела куда-то в стену. Остроскулое лицо раскраснелось от жары. Вот бы потереть Лие спину... Подойти совсем близко, забрать мочалку, коснуться лопаток, выступающих, точно крылья райской птицы. Прижаться всем телом, ощутить нежность персиковой кожи, проследить позвонки, сжать ягодицы в ладонях, опустить руки ниже, на чувствительную кожу бëдер...       Низ живота свело спазмом, Вадим чуть не охнул, согнувшись в три погибели. Вдох-выдох. Старый негодяй, так тебе и надо. Откуда только порох в пороховницах, надо пить больше спирта. Или пойти к Саше Валерьевне, коллеге с кафедры, она никогда никому не отказывала, дай Бог здоровья...       «Не пойду, — лихорадочно подумал Вадим. — Никогда не ходил и сейчас не пойду! Сам справлюсь. Сам!»       А Лия продолжала мыться. Сейчас она выдавила шампунь на ладонь, и Вадим ему позавидовал. Он бы сам растëкся по волосам Лии. Зарыться пальцами в крупные кудри, притянуть к себе, поцеловать раскрытые губы, вдохнуть жар парилки. Утянуть-уложить Лию на полок, подстелив полотенце, чтобы она сминала его влажными ладонями, и целовать её, целовать-целовать, а потом...       Думать дальше у Вадима не получилось. Сил и разума осталось только на то, чтобы расстегнуть ремень и сунуть руку в штаны. Только бы никто не приглядывался к пятну на стене бани... Чувствуя себя заляпанным и обессиленным, Вадим поднял взгляд: Лии в парилке не было. Пока он спустил, как зелëный пацан, она ушла. Ушла?!       Вадим замер, не в силах пошевелиться. Если она сейчас его увидит... Ему конец. Всему конец. А он даже не застегнул штаны. Привет, скворец.       Тихонько хлопнула дверь и Лия ушла по тропинке к большому домику, где уже собрались все. А Вадим стоял, как дурак, отчаянно надеясь уехать в Сибирь. Может, даже сгинуть. Только не осознавать своё одиночество.

***

      Сибирь не помогла. Стало только хуже. И, глядя на очередную попойку у костра, Вадим хотел вернуться домой. К Лие. Пусть хоть так.       Подглядывать он больше не будет. Не надо. Всё или ничего. Пан или пропал.       Кто бы сказал, что через год Вадим пропадёт и получил всё, ни в жизни бы не поверил.