Подглядывающий

Белый шум спал только к вечеру, когда примчалась Чинсу и заставила меня взять самое необходимое и отправиться к ней с ночевкой. Она, как обычно, развела суету: шумно болтала, гремела посудой, готовя нам ужин, хотя обычно просто заказывала что-нибудь в ближайшем ресторане с доставкой. Она пыталась создать подобие домашнего уюта, и я кивала даже на предложение принести мне плед, хотя мои плечи уже укрывал один. — Собираюсь на выходные в Токио, полетели со мной? — Полетели. — Хоть в Новую Зеландию. — Погуляем по Уэно, там есть чудесный парк. Съедим что-нибудь жутко вкусное и калорийное, а потом накупим кучу шмоток и на всю ночь зависнем в каком-нибудь пафосном клубе «алкоголь-нон-стоп». Мы давно такого с тобой не делали. — Давай. — Хоть сейчас. — Попробуй, это вкусно? Я послушно открыла рот, чтобы Чинсу положила мне на язык какую-то мерзость. Она умела готовить только пряное масло, и то потому что смешать и взболтать были привычные и любимые ее движения. — Ну как? — Паршиво. — Я так и думала. Закажем пиццу? Ким Тэхен звонил трижды. В первый раз я бросила телефон через комнату, и от окончательного отключения его спасла только спинка дивана. Во второй раз скинула вызов. А в третий даже не посмотрела на экран. — Он просто мудак, — заявила со знающим видом Чинсу, запивая последний кусок пиццы вином. — Видела я таких: одевают дорогой костюм и думают, что бонусом на них снисходит божественная благодать. Можно играть другими людьми, словно они шахматные фигурки, и при этом мочиться святой водой. Но внутри-то у них по-прежнему одна большая куча дерьма. Она смешно материлась, когда пьянела настолько, чтобы забыть, с чего начался разговор. Я сказала, что хочу бросить универ, а она все равно все свела к человеку, который меня довел. — Ты невероятная: красивая, умная, сексуальная. Даже я завалила бы тебя, будь у меня в штанах что-то посерьезнее пирсинга. Но мужиков ты, признаться, выбираешь отвратных. Ким Тэхен много чего мог бы на это ответить. Он вообще любил поучать, навешивая мне на лоб один ярлык за другим: сублимация, компенсация, отрицание… Иногда мне казалось, что он выбрал меня не за тело, которое посчитал желанным, а за пассивность и безотказность, с которыми я соглашалась с любым его мнением обо мне. Ощущение собственной значимости было в нем настолько сильно, что он не замечал правды — мне все равно, на какие его слова кивать. — А тот, другой, — вспомнила вдруг Чинсу, — тот, что прислал тебе цветы — какой он? — Еще очень маленький, — усмехнулась я. — Запомни, дорогая, если мальчик дорос до покупки такого букета, ты не имеешь права принижать его попытку. Я рассказывала, что мне дарили парни, когда мне было пятнадцать? — Только не говори, что презервативы. — Как ты могла подумать такое? — Она швырнула в меня валик, который подкладывала под шею. — Они дарили мне сладости! А после двадцати мне пришлось пару лет просидеть в тренажерке, чтобы согнать с этой задницы надаренное. Вот, что я называю мальчишечьим подарком. — Но это же просто розы! — Я уже икала от смеха. — С того момента, как мальчик понимает, что любимой девочке нужно дарить цветы, он имеет право называться мужчиной. — Я, признаться, думала, это происходит в какой-то другой момент… — Ах ты, испорченная девчонка!.. — Я люблю тебя, Чинсу. — И я тебя. В фильмах частенько утрировали: если было нужно показать презрение, героя заставляли пройти сквозь строй глумящейся толпы. Абсолютно неважно, драма это или комедия — толпе либо давали камни, либо рулоны туалетной бумаги — камера, мотор, поехали! Я знала, что и в моей жизни такой момент неизбежен. Невозможно так долго играть в опасную игру и надеяться, что все конечности останутся целы. Интересно только, камни или все-таки туалетная бумага?.. — Это правда? — шепотом спросила коллега, ставя на стол передо мной второй степлер. — У тебя действительно что-то было с… На нас поглядывали, прекрасно зная, о чем ведется разговор. Заявление на увольнение я послала декану по почте еще вчера, поэтому сегодня ожидала только положительный ответ. Придется постараться, чтобы сдать все дела поскорее, но меня никогда не страшил сверхурочный труд. В конце концов, семестр только начался, и на кафедре всегда найдется человек, которому можно поручить пару групп сверху. — Ты уже видела сегодня декана? — спросила я, словно не слышала вопроса. — Он на совещании у ректора, — в голосе послышалось разочарование, и коллега вернулась на свое место. Что волновало их больше? Каков Ким Тэхен в постели или где мы это делали? Не в университете же? Или все-таки в университете? Я взяла самый яркий желтый платок из всех, что имелись в гардеробе Чинсу, — канареечный, с легким красноватым отливом, в зависимости от того, как смотреть. Он был словно моей вывернутой изнанкой, где умещались правда и ложь одновременно. А еще он скрывал след от ожога. — Скажи, — передо мной материализовалась пачка чистой бумаги. — Это правда, что он собрался бросить жену и уйти к тебе? Я расхохоталась так, что заболело под ребрами, и от моего хохота дрогнули даже стены. Ким Тэхен караулил меня. Его всегда раздражало, если я не отвечала на звонки или электронные письма, а зайти просто так на кафедру под предлогом поздороваться, он теперь не мог. Я знала, что мы обязательно встретимся, поэтому не стремилась прятаться, но когда он неожиданно напал со спины, испугалась. Напал — по-другому это было нельзя назвать. Дождавшись, когда я выйду в опустевший коридор, он втолкнул меня в копировальную и захлопнул дверь. — Отпусти, — попросила я, когда он без лишних слов облапал мое лицо, шею и запустил ладонь под блузку. — Мне больно. — Это ничего, — зашептал он мне в ухо. — Это пройдет. — Твоя жена хорошо постаралась, чтобы оставить свой след. Как и ты. Только я никак не пойму, почему вам обоим понадобилось для этого именно мое тело. Он думал, что его поцелуи имеют такую же живительную силу, как и слова, которыми привык управлять настолько, что никогда не встречал отказа. Но то ли я внезапно прозрела, то ли просто измучилась от его ласк, скользящие по шее губы показались мне ледяными. — Все хорошо. — Он завозился с узлом на платке. — Она успокоится, и все будет, как раньше. — Нет. — Через неделю семинар по психологии в Пусане, ты поедешь со мной. Хочешь — будем жить в одном номере, как муж и жена. Я выброшу телефон, и нас никто не потревожит. Только ты и я. Он не отключал телефон, даже когда его жена улетала туда, где разница во времени не позволяла ей звонить, когда вздумается. И про совместный номер врал — потому что никогда не позволял себе расслабиться настолько, чтобы нас могли заподозрить в интрижке. «Моя секретарша», «Моя личная помощница», «Моя коллега» — так меня знали те его знакомые, которые видели нас в ресторанах. Никаких объятий и прикосновений, пока не закрывалась дверь, будь то кладовки, уборной или моей квартиры. Только там он был готов сбросить шкуру праведника и подмять под себя мое тело вместе со всеми принципами и чувствами. — Нет. — Чего ты хочешь? Довести меня? — Пальцы, секунду назад ласкавшие, сжались. — Я хочу, чтобы ты сделал свою жену беременной, вставил на место мозги и зажил счастливой, полноценной, семейной жизнью. Хватит разрушать все вокруг. Мир не поле для твоих личных экспериментов. Он рассмеялся, припадая мне на плечо, но когда удушливый хрип прошел, прикусил кожу прямо через блузку. Я рванулась, только держал он всегда крепко. — Сказал же: все будет хорошо. Что еще тебе нужно? — Оставь меня в покое. — Даже так? Одной рукой он дернул юбку вверх, на ощупь пробираясь по синякам, как по протоптанной заранее дорожке. Он всегда знал, куда нажать, чтобы исправить любую мою попытку иметь собственное мнение. Только боль на этот раз была сильнее, чем страсть, чтобы я могла потонуть в возбуждении, прощая за вытертые о душу ноги. — Нет. — Я люблю тебя. — Нет. Оставь меня в покое. — Сука! — Не разжимая рук, он тряхнул меня, еще сильнее вдавливая в один из копировальных аппаратов. Слишком высоко, чтобы повалить плашмя, как на стол, на котором он тоже любил брать меня, как любую из принадлежащих ему вещей. Зато достаточно, чтобы приглушить мысли очередной пыткой. Но я справилась: — Нет, Ким Тэхен. Все кончено, просто смирись. Внезапно он ослаб, опускаясь на меня, словно на разобранную постель. Его влажные волосы почти приятно провели по разгоряченному, искусанному плечу, но тяжесть рук и ног была мне непосильна. Дыхание на груди все еще оставляло рваный узор, однако из ожесточенного превратилось просто в усталое. — Мне жаль, но ничего не получится. — Я погладила его по затылку, как маленького, а сама едва удерживалась, чтобы не упасть. — Правда, жаль. Прежде чем навсегда выйти из душной темной комнаты, из порочного круга когда-то начавшихся как приятное приключение отношений, я глубоко вдохнула и выдохнула. Там, впереди, меня ждала пустота, и только я могла решить, была она бездной или же просто новым листом, на котором мне нужно написать свое имя. Как это сделать? Чем? Этого я пока себе не представляла, только одно знала наверняка — Ким Тэхену там места нет. Теперь, когда его красивое лицо было от меня скрыто, я могла не дорисовывать его образ до идеального. Позади меня оставался душный, несчастный, уродливый человек, и я как можно скорее хотела глотнуть воздуха, к которому бы не примешивался его аромат. Новой жизни исполнился всего один шаг, когда Ким Тэхен пошел на попятную и потянул за цепь, чтобы вернуть меня к ноге. — Куда? Я тебя пока не отпускал. Неожиданно стена сменилась потолком, и я почувствовала, как опрокидываюсь в безграничную мутную грязь. Если бы не Пак Чимин, разбавивший угрюмую сепию, я бы решила, что цвета больше нет.