Через тернии

      Очнулась — открыла глаза. Открыла глаза — обнаружила перед собой белую-белую голову, фиолетовые глаза, бледное, как мел, лицо.       Лицо тоже обнаружило, что она очнулась.       — Чтоб я ещё хоть раз тебя куда-то отпустил, — прошипело оно.       Тсуна поморгала. Осознала: Бьякуран. Это был Бьякуран. И он… беспокоился?       — Ты что… волновался? — хрипло спросила она.       Матерился Бьякуран долго и со вкусом. Основная мысль его вдохновенной речи, правда, была проста: да, конечно.       Потом заткнулся. Тсуна молчала.       Он смотрел на неё странно: очень внимательно, немного зло, но при этом… нежно?       — Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, — мягко сказал он. — Только честно. По-настоящему честно.       — Да? — спросила Тсуна, думая о том, как странно это слышать.       Он замолчал ненадолго, будто решался, а потом спросил:       — Можно после Конфликта Колец я на тебе женюсь?       — Зачем? — удивлённо спросила Тсуна.       Да, вот этого она совсем не ожидала.       — Ну, — криво улыбнулся Бьякуран, — если я сейчас признаюсь тебе в безумной любви, ты же мне не поверишь.       Где-то она это уже слышала.       — А, — поняла вдруг. — Чтобы Вонгола вошла в Миллефиоре? Конечно, женись. Только… а если я проиграю?       — Кольца всё равно примут только тебя. Даже если проиграешь, они всё равно будут твои.       — Почему ты так в этом уверен?       — Это… долго объяснять. И сложно.       — Но всё равно попробуй?       — Тебя устроит то, что в других мирах они приняли тебя?       — Но ведь есть и миры, где они меня не приняли?       Бьякуран не ответил. Вздохнул.       — Врачи сказали, что с тобой всё в порядке. Ты просто по неизвестным причинам потеряла сознание. Мне сказали, что ты упала, выстрелив в Арию. Что было на самом деле?       И она рассказала Бьякурану, как всё было. Он хмурился и хмурился, слушая её рассказ, и задумался надолго, молча глядя ей в лицо.       Додумал. Просиял.       Сказал, радостно и легко:       — Ты золото, Тсуна. Ты наиценнейшее в мире золото.       Слышать такие слова почему-то было горько до слёз. Тсуна сама не знала, что это за чувство, но еле-еле сдерживалась, чтобы не заплакать.       И Бьякуран, конечно же, это заметил. Вот почему он такой внимательный? Особенно когда не надо…       — Тсуна? Что случилось?       Она промолчала. Сдерживать слёзы становилось всё труднее и труднее.       — Тсуна? Что я не так сделал? — Он смотрел на неё со странным испугом. Потом вдруг лицо его прояснилось, как будто он что-то очень важное понял. — Тебе просто никто никогда ничего подобного не говорил, — со странной твёрдостью сказал он. — Ты и представить себе не можешь, что кто-то может тебе такое сказать. — Он вздохнул. — Где ж я тебе психотерапевта-то найду?..       Сказал всё это — и обнял её. И дальше Тсуна уже рыдала — и рыдала в его белую-белую кофту, и очень стыдилась того, что пачкает ему одежду, но он всё никак не отпускал её от себя, даже когда она пыталась выбраться, а не плакать у неё совсем-совсем не получалось.       Наверное, встреча с Арией в ином, божественном мире задела что-то в ней слишком сильно. А иначе она совсем не могла понять, почему же сейчас она плачет.