Фрейм

      Через два дня, — во время завтрака, — к нам в столовую зашла Миссис Коул. Это происходило настолько редко, что мы тут же прекратили разговаривать и отвлеклись от овсянки. Наверное, не было ни одного ребенка в приюте, который не уважал бы её, такую целеустремлённую и проницательную. Миссис Коул из последних сил пыталась свести концы с концами и удержать вверенный ей приют от падения за грань нищеты — постоянная бедность, необходимость самой приглядывать за всеми хозяйскими, медицинскими и педагогическими проблемами, сделали миссис Коул несколько циничной и подтолкнули её к бутылке. Сейчас она выглядела настороженно, как всегда бывает, когда она хочет сообщить какую-то новость.       — Доброе утро, дети, — сипло сказала миссис Коул, — завтра утром собираемся в холле и едем на побережье. Девочки с Мартой должны собрать дождевики и тёплые кофты после обеда. Одежду, которую вы сейчас носите, в течение дня обязательно поменяйте на парадную — для этого зайдите в прачечную и возьмите у мадам Буш свежий комплект. Если у вас остались вопросы, то Марта обязательно вам уделит время.       Когда миссис Коул ушла, столовая так и взорвалась восторженным шёпотом, и я тут же выловила новую для себя информацию. Оказалось, что каждое лето приют выезжает загород на пляж, однако, в этом году из-за шофёра, которого так не вовремя одолела малярия, поход не состоялся. Правда, некоторые дети, которые были постарше, немного сомневались на этот счёт, и полагали, что дело в алкоголе, — ведь именно пьянством он и занимался в свободное от работы время. На этом завязался спор:       — Мы с Ларри пару раз видели его в нетрезвом состоянии. От всякого алкоголика за милю несёт, — заметила Хлоя, — А если у вас нет других аргументов, то просто заткнитесь.       Джими невероятно возмутился и даже на несколько мгновений приоткрыл рот, перед тем как яростно воскликнуть:       — Я имею право высказать своё мнение!       — ‎А мне плевать. Я права.       Потом в конфликт ловко вступил Том, своей уверенной поступью завсегдатая в спорах. Каким-то чудным образом он поставил на место и Джими, и Хлою, которая была старше его на три года. И тогда я в первый раз неподдельно восхитилась им, таким красноречивым и немногословным, умеющим ясно выразиться. Не каждый так умеет. Потом я подошла к нему, высказала эти мысли, задумчиво, слегка наклонив голову. Том серьёзно на меня посмотрел и сказал:       — Спасибо, но это не особо сложно. Я умею наблюдать, а если так, то могу научиться чему угодно. Видела, как миссис Коул с Мартой разговаривает?       — Нет, — ответила я.       — ‎Марта, на самом деле, девушка умная, но ленивая. Однако, Миссис Коул талантливо её организовала. Разговаривает она с ней уверенно, чётко выражая свою мысль. Когда я не умею что-то сам, то учусь у других, — просто сказал Том.       Я искренне удивилась:       — Как ты это заметил? То есть, выловил из разговоров эту манеру общения? Честно, мне очень интересно! Просто… Я даже как-то не задумывалась раньше об этом.       Том улыбнулся и глубокомысленно заявил, что человеку свойственно не замечать очевидного, и что это давно известный факт. Потом он усмехнулся и предположил, что дело в том, что он здесь живёт с самого рождения.       — Это звучит как-то убедительнее, — заметила я.       Том по-доброму рассмеялся и сказал:       — Увидимся, Дефоссе. Дела не ждут.       Он скрылся за поворотом узкого пыльного коридора. Сейчас я разочарованно поняла, меня ждёт долгая и однообразная работа — обязанностью сегодня было пришивание пуговиц на пальто. Я спустилась на первый этаж в мастерскую. В комнате стоял какой-то первобытный гул. С неприязнью поняла, что Эми опять завела свою шарманку о Ларри, мол, сам виноват, что заболел, его идея завести мышь была безумной.       — Песенка уже спета. Ларри болеет, Эми. Что ты пристала к нему? — спросила девочка, которая была чуть постарше меня.       Эми ещё тихо поворчала и перестала. Так началась эта безрадостная работа по пришиванию пуговиц. Довольно грубая ткань неприятно колола руки, но в целом, я как-то даже пыталась получать удовольствие — прежде всего, потому что это была отличная возможность разложить все мои мысли, вязкие, как трясина, по полочкам. Размышляя обобщенно, не уделяя внимания мелочам, я поняла, что со мной всё-таки что-то не так. К случаю в церкви, с подозрительным свистом в голове, добавлялась слабость и ломота в теле, что становилось уже регулярным и неизменным. Также, я очень мёрзла здесь. Редкие свечи совсем не грели, холод был каким-то густым и промозглым. Помнится, что ровно месяц назад, когда я вошла в приют Вула первый раз и также замёрзла (кончики пальцев на руках и ногах онемели), в моем воспоминании услужливо всплыл плед и батарея в общежитии. Этот первый день, кстати, прошёл ужасно. Я до сих пор вспоминаю его с трепетным ужасом и долей неизбежности. Будучи человеком, выросшим практически в следующем веке, я, разумеется, не стазу влилась во всеобщую религиозную атмосферу. Меня старательно пытались устыдить в том, что не знаю псалмы. Честно говоря, я их не очень-то люблю. Из этого получился скандал.       К списку того, что меня волнует, я без обиняков добавляла быстрый рост волос. Если месяц назад они едва ли превышали четыре сантиметра, то сейчас доставали до подбородка. Достаточного количества витаминов или каких-нибудь полезных веществ, которые могли бы объяснить это, в приютской еде днём с огнём не отыщешь, поэтому это явление оставалось для меня загадкой.       С пуговицами я провозила дольше остальных и чуть не опоздала на обед. На столах стояли дымящиеся миски, но, вопреки моим надеждам, запах от них исходил на любителя — что-то кислое и одновременно противное. Марта торжественно зачитала молитву и велела нам приступить к трапезе, после которой мы, как распорядилась миссис Коул, пошли собирать одежду на завтра — к этому нам наказали отнестись обстоятельно.       Приютские простые хлопковые платья на выездах заменяла «парадная» одежда. Пожалуй, это весьма гиперболичная оценка спесивой мадам Буш для таких простых льняных сарафанов тёмно-синего цвета и выцветших блузок. Дождевики тоже были какие-то несуразные, и подозрительно походили на перекроенные чёрные мусорные пакеты. Мне в голову буквально ударил стыд при мысли, что мы в таком виде появимся на людях. Тёплые шерстяные кофты были педантично сложены девочками в стопочки, а я разгладила блузки чугунным утюгом. Поработали мы весьма плодотворно, мадам Буш наградила девочек новыми резинками для волос. Когда очередь похвалы прачки дошла до меня, я удивилась, потому что вместо одобрения получила добрую порцию унижений:       — Что это? Пятно? — спросила мадам, указывая на блузку.       Я внимательно пригляделась к желтоватому пятнышку и просто согласилась:       — Да.       У мадам Буш недобро сверкнули глаза.       — Ты прожгла мне блузку, неряха?       — Похоже на то, — неуверенно кивнула я.       Прачка всплеснула руками, гневно раздувая ноздри.       — Ах ты свинья! — заорала она мне прямо в лицо, — Засранка!       Она с яростной скоростью ударила меня пару раз ладонью по щеке. Кожа будто загорелась. Затем как-то упустила тот момент, когда мадам Буш достала розги. Последовала череда ударов по шее, и я еле сдержалась от крика. Меня обожгло навязчивой болью, и еле сдерживая слезы, мне пришлось поспешно убежать из прачечной, когда избиение было завершено.       Прачка слишком фанатично отнеслась к этому, грустно заключила я, когда нащупала рассечённую до крови кожу. Надеюсь, что она в скором времени покроется корочкой.       На ужин я самовольно не явилась.       На следующий день, сразу после завтрака мы опять пошли в прачечную, но на этот раз, чтобы забрать комплект одежды. Я стыдливо прятала голову и опускала глаза, уповая, что мадам Буш не продолжит вчерашнюю экзекуцию. Так и случилось — она лишь молча вручила мне подранный сарафан и ту самую прожжённую блузку, а я так и не решилась посмотреть ей в глаза. Мы спешно переоделись, и организованно собрались в холле.       Добрались без происшествий на старом автобусе, который подозрительно и довольно устрашающе дребезжал. Нас выпустили на скалистом пляже и наказали далеко не разбредаться, вернутся, как только мы услышим трубу.       Я ушла недалеко — ровно настолько, чтобы скрыться из виду, и уселась на камни. Вода в то время была неспокойна. Она пенилась, величественно поднималась на дыбы, чтобы поглотить огромные прибрежные скалы, светилась изнутри, будто переливалась, то становясь чёрной, то тёмно-синей. Волны вздымались вверх и с диким грохотом падали обратно, рыча и злясь. Вид открывался отсюда величественный. Я достала бумагу и рисовала, с упоением рисовала, теряя счёт времени и изредка выглядывая из моего тайного уголка — не уехали ли без меня?       Я уже почти закончила третий рисунок, как вдруг снова услышала этот свист. Сначала еле различимый, но он постепенно нарастал где-то на задворках сознания. Сердце зашлось безумным стуком, я дышала часто от необъяснимого ужаса, вплотную прижимаясь к холодному и сырому булыжнику, покрытому мхом.       Вдруг вблизи что-то прошмыгнуло.       Прищурившись, я старательно стала вглядываться за камни.       Мокрые скалы блестели на солнце, и сквозь это сияние я с трудом различила свечение — другое, не искрящееся как капли воды, а ровное, холодное.       Свист безумно заглушал все прочие звуки и мысли.       Я пару раз моргнула и вздрогнула — мне на миг показалось, что это свечение затмило мой взор.       Подле меня сидело нечто, напоминающее кролика. Его шея была уродливо и неестественно изогнута, шерсть в том месте слиплась от застывшей крови. Он был бездвижен, как статуя. Я заворожённо глядела на него, как вдруг кролик резко обернулся и сосредоточенно (насколько это умеют животные) посмотрел на меня. Свист достиг своей высшей точки напряжения, с губ сорвался короткий вскрик, и я, насколько это вообще возможно на мокрых камнях, быстро убежала, попутно засовывая все мои рисунки за пазуху.       На следующий день после приезда в лагерь случилось нечто кошмарное — кролик Билли Стаббса был найден повешенным на стропилах.       Ввиду недавних событий на побережье, это показалось для меня чем-то ужасным. Мне несколько ночей подряд снились кошмары, и мучали дурные мысли. Этот случай до ужаса напугал поголовно всех — и детей, и воспитателей. На такую высоту затащить кролика казалось чем-то невероятным.       После этого я отходила довольно долго — дни сливались в бесконечную вереницу ежедневных обязанностей. Со временем я заметила странность в поведении Денниса Бишопа. Он стал гораздо более уравновешенным, но вместе с этим чрезвычайно пугливым и задумчивым. Из слухов никакой связанной информации не поступало — только что-то про Тома Реддла, пещеру и побережье… И тут меня осенило!       — Том, — я позвала его во время очередной прогулки, — Уделишь мне минуточку?       Мальчик отвлёкся от чтения и внимательно на меня посмотрел.       — Слушаю.       Я уселась рядом с ним на скамейку и спросила:       — Неужели Марта дала тебе книгу?       Том скривился.       — Библию, — сказал он, — Не нахожу это чем-то достойным моего внимания.       — Думаешь? Я когда-то тоже читала Новый Завет, но помню весьма смутно, — призналась я.       Потом напрямик спросила:       — Ты-таки отомстил Деннису Бишопу?       Том сосредоточенно взглянул на меня.       — Ты никому не скажешь? — спросил он.       — Никому, — клятвенно сказала я, — Слово Ирэн Дефоссе.       Реддл облегчённо выдохнул и просто кивнул.       Желание Тома отомстить ни на секунду не оправдывало даже поведение Денниса, считала я. Но то, что произошло, осталось тайной даже для меня.       Потом прежние страхи как-то отошли на второй план. Ещё полгода будто просто пролетели мимо меня. Я находила ужасным ту вещь, что все мои листы закончились, а карандаши притупились, и рисовать я не могла хотя бы поэтому. На меня напала (и, похоже, что буквально!) депрессия. Но в середине лета случилось то, чего я не ожидала — ко мне подошла Марта и сказала, что меня ждёт в кабинете миссис Коул какой-то посетитель. Я попыталась пристать к ней с расспросами, но Марта лишь покачала головой и сказала, что все узнаю на месте. Поэтому пришлось просто кивнуть и молча пойти на второй этаж, где и располагалась заветная комната.       Меня встретил весёлый взгляд светло-голубых глаз мужчины, экзотической наружности. У него были длинные кашта­новые волосы и такая же борода. А ещё меня поразил его тёмно-лиловый бархатный костюм причудливо­го покроя.       Я откашлялась, чтобы подавить неожиданно нахлынувший стыд. Всё-таки в кабинет ворвалась не очень удачно, зацепившись ногой об порог и чуть не бухнувшись прямо на пол.       Опуская глаза, я уселась на стул, на который мне указала миссис Коул.       — Твоего посетителя зовут мистер Дандербор, — пояснила мне она, — он  учитель из школы Хогатс. Тебя зачислили туда с самого рождения.       Я неуверенно кивнула и бросила быстрый взгляд на мужчину. Зачислили с самого… Рождения? В школу? Что?       Сзади дверь скрипнула, и я резко обернулась. В комнату вошёл Том Реддл, поэтому радостно встрепенулась и слабо улыбнулась ему.       Миссис Коул повторила:       — Том, это мистер Дамбертон… Про­шу прощения, Дандербор. Он учитель из школы Хогатс, в которую вы с Ирэн зачислены с самого рождения. Пожалуй… Я пойду. Мистер Дамблдор расскажет вам все поподробнее куда лучше меня.       И она ушла. Мужчина проводил её взглядом и подождал, пока дверь закроется.        — Я профессор Дамблдор, — представился он.       — Профессор? — настороженно переспросил Реддл. — Я вам не верю.       — Я работаю в школе, которая называется Хогвартс. Я пришёл предложить вам учиться в моей школе — вашей новой школе, если вы захотите туда поступить.       — А что за шко… — начала я.       Том неожиданно соскочил с места, крепко схватил меня за руку и попятился к двери вместе со мной, с яростью глядя на Дамблдора       — Не обманете! Вы из сумасшедшего дома, да? «Профессор», ага, ну ещё бы! Так вот, мы никуда не поедем, понятно? Я ничего не сделал маленькой Эми Бенсон и Деннису Бишопу, спросите их, они вам то же самое скажут! И Ирэн тоже очень хорошая!        — Я не из сумасшедшего дома, — терпеливо отозвался Дамблдор. — Я учитель. Если ты сядешь и успокоишь­ся, я вам расскажу о Хогвартсе. Конечно, никто вас не заставит там учиться, если вы не захотите… ‎      — Пусть только попробуют! — скривил губы Реддл.       ‎— Хогвартс, — продолжал Дамблдор, как будто не слышал последних слов Реддла, — это школа для детей с особыми способностями…        ‎— Я не сумасшедший! ‎      — Я знаю, что ты не сумасшедший. Хогвартс — не школа для сумасшедших. Это школа волшебства.       Стало очень тихо. Я и Том буквально застыли на месте.       — Волшебства? — повторила я.       — Совершенно верно, — сказал Дамблдор.       — Так это… это волшебство — то, что я умею де­лать? — спросил Том.       — Что именно ты умеешь делать?       — Разное, — возбуждённо выдохнул Реддл, его лицо залил ру­мянец, начав от шеи и поднимаясь к впалым ще­кам. Он был как в лихорадке, — Могу передвигать вещи, не прикасаясь к ним. Могу заставить живот­ных делать то, что я хочу…       — Я тоже, — удивилась я, — но только первое. Бывает, хочешь есть и ложка сама тебе в руку двигается!       Я бросила многозначительный взгляд на Тома и сильнее сжала его руку, надеясь, что тот больше не предпримет попыток растрепать все о своих способностях.       — Что ж, вы абсолютно правы, — сказал Дам­блдор. — Вы волшебники.       После этой фразы как-то все само разложилось по полочкам. Не было больше сомнений и непонимания. Пропала вся недосказанность.       — Вы тоже волшебник? — спросил Том.       — Да.       — Докажите! — властно потребовал Реддл.       Дамблдор поднял брови.       — Если, как я полагаю, ты согласен поступить в Хогвартс…       — Конечно, согласен!       —…то ты должен, обращаясь ко мне, называть меня «профессор» или «сэр»       На самое мгновение лицо Реддла сде­лалось жёстким, но он тут же сказал вежливым до неузнаваемости голосом:       — Простите, сэр. Я хотел сказать — пожалуйста, профессор, не могли бы вы показать мне магию?       — А, Ирэн, а ты согласна поступать в Хогвартс?       — Разумеется, сэр!       — В таком случае, смотрите.       Дамблдор извлёк из внутреннего кармана сюртука волшебную палочку, направил её на потёртый платяной шкаф миссис Коул, стоявший в углу, и небреж­но взмахнул.       Шкаф загорелся.       — Ого! — от неожиданности воскликнула я.       Дамблдор усмехнулся и, подождав ещё пару секунд для усиления эффекта, опустил палочку. Пламя резко погасло. Шкаф остался абсолютно цел.       Реддл уставился на него, потом на Дамблдора, потом с жадным блеском в глазах указал на волшеб­ную палочку.       — Когда я получу такую?       — Все в своё время, — заметил Дамблдор.       — Но… Мист… Профессор, у нас ведь нет денег. То есть, вообще, — заметила я.       — Это легко исправить, — сказал Дамблдор и вы­нул из кармана кожаный мешочек с деньгами. — В Хогвартсе существует специальный фонд для уче­ников, которые не могут самостоятельно купить себе учебники и форменные мантии. Возможно, вам придётся покупать подержанные книги закли­наний, но…       — Где продаются книги заклинаний? — не дослу­шав, перебил его Реддл.       Он взял тяжёлый мешочек с деньгами, не побла­годарив Дамблдора, и теперь с интересом рассматривал толстый золотой галеон.       — В Косом переулке, — сказал Дамблдор.       — Я по­могу вам найти все, что нужно…       — Вы пойдёте с нами? — спросил Реддл, под­няв глаза от монеты.       — Безусловно, если вы…       — Не нужно, — сказал Реддл. — Я привык все де­лать сам, я постоянно хожу один по Лондону. Как попасть в этот ваш Косой переулок… сэр? — приба­вил он, наткнувшись на взгляд Дамблдора.       Тот вручил Тому и мне конверт со списком необ­ходимых вещей, объяснил, как добраться от приюта до «Дырявого котла», затем сказал:       — Вы сможете увидеть кабачок, хотя окружаю­щие маглы — то есть неволшебники — его ви­деть не могут. Спроси бармена Тома — легко запом­нить, его зовут так же, как тебя…       Реддл беспокойно дёрнулся, как будто хотел со­гнать надоедливую муху.       — Тебе не нравится имя Том?       — Томов вокруг пруд пруди, — пробормотал Реддл.       И вдруг, словно не смог удержаться, как будто вопрос вырвался у него помимо воли, спросил:       — Мой отец был волшебником?       — К сожалению, этого я не знаю, — мягко ска­зал Дамблдор.       — Моя мать никак не могла быть волшебницей, иначе она бы не умерла, — сказал Реддл, обраща­ясь скорее к себе самому, чем к Дамблдору. — Зна­чит, это он. А после того как мы купим всё, что нуж­но, когда и как мы должны явиться в этот Хогвартс?       — Все подробности изложены на втором листе пергамента в конверте, — сказал Дамблдор. — Вы должны выехать с вокзала Кингс-Кросс первого сен­тября. Там же вложены и билеты на поезд.       Мы кивнули.       Дамблдор встал и протянул руку для рукопожатия.