Мой дом Азкабан

Брум готовился ко сну. Он усердно взбивал тощую подушку, как вдруг из-под неё выпал конверт с гербовой печатью Малфоев. Он подобрал с пола сложенный пергамент и повертел его в руках. — Что это, мама? — спросил мальчик у Беллы, которая изо всех сил прятала улыбку за книгой по ментальной магии. — Не знаю, Брумми. Но похоже на какое-то приглашение, — таинственно сообщила ведьма. Мальчик с нетерпением раскрыл своё первое письмо. На красивой вощеной бумаге, усеянной крошечными звездочками, изящным каллиграфическим почерком было написано: «Уважаемый мистер Брум, приглашаем Вас на Святочный бал, который состоится в Малфой-мэнор вечером двадцать пятого декабря. Вид одежды - парадная мантия. Леди Нарцисса Малфой » Брум несколько раз перечитал письмо. В его глазах на мгновение загорелся тот самый огонек, который возникает, когда ребёнок находится в предвкушении чуда. За всю свою недолгую жизнь он ни разу не покидал Азкабан. Не видел других людей, кроме матери, Родольфуса и четы Малфоев. О Рождестве, нарядных елках, балах и приёмах он знал только по рассказам Беллатрисы. Надо отдать должное ее упорству, женщина приложила все усилия, чтобы обучить сына не только основам магии, но и светскому этикету. Они сотни раз разыгрывали по ролям небольшие миниатюры с различными сценариями, учили назначение столовых приборов и отрабатывали прочие жизненно-необходимые навыки для представителей аристократической прослойки общества. Довольно занятное развлечение, надо сказать. Беллатриса готовила сына к жизни за стенами крепости. Осталось каких-то четыре года, прежде чем он уйдёт в большой мир, в котором будут вещи похуже дементоров. Например, благотворительные приемы Цисси-крысси, как благодушно дразнила Белла свою сестру. — Сегодня двадцать четвёртое... И оно уже почти закончилось... — многозначительно протянула ведьма. — Мама, я не могу тебя бросить. Тебе же нельзя оставаться одной, — назидательно сообщил Брум. — К тому же это всё пустые развлечения. Мне там будет скучно. Но от Беллы не ускользнула та мимолётная вспышка в зелёных глазах, тут же погасшая под непосильным бременем ответственности. Ведьма решила, что приложит все усилия, чтобы отправить мальчика на праздник. Следующий день прошёл как обычно. Брум изо всех сил пытался превратить железную кружку хоть во что-нибудь стоящее. Трансфигурация давалась ему тяжело. Основная причина крылась в ограниченном жизненном опыте мальчика. За семь лет он видел четверых человек, не считая самого себя. Животных он мог разглядывать только на картинках. Элементарные образы не поддавались его осмыслению. Другое дело - абстрактные материи. Психической энергии семилетнего Брума хватало даже на легилименцию с окклюменцией. На этих занятиях Белла умело блокировала своё сознание, выдавая только нейтральные воспоминания. Она берегла сына от тех ужасов, что скрывала ее память, и тому же учила его. Без палочки дело продвигалось очень медленно, но способности ребёнка оказались выше, чем у взрослого волшебника. Вечером после ванны Беллатриса упросила сына порадовать ее и хотя бы примерить парадную мантию, что леди Малфой тайно оставила здесь в свой прошлый визит. Скрипя зубами и краснея от неловкости, Брум крутился вокруг своей оси, давая матери возможность в полной мере насладиться его прекрасным видом. Ведьма подошла вплотную к сыну и легонько шлепнула его по раскрасневшейся щеке. — Никогда не показывай своего смущения, слышишь?! Запрети себе краснеть! Люди не должны знать о твоих чувствах. Она несколько секунд глядела ему в самую душу, а потом крепко обняла и поцеловала в ту самую щеку, по которой недавно ударила. Брум совсем растерялся. — Какой же ты у меня красивый, Метёлочка! — прошептала Беллатриса. Посчитав, что уже достаточно порадовал мать, мальчик хотел снять парадное одеяние. Белла полезла в карман своей длинной юбки, и со словами: «Смотри-ка, я тут кое-что нашла. Это, кажется, твоё!» – она бросила ему небольшой хрустальный шарик. На автомате Брум поймал вещицу и тут же почувствовал, как незнакомый водоворот затягивает его куда-то в темноту. Не успел он испугаться, как через мгновение очутился в просторном кабинете. Тошнота и головокружение постепенно утихали, и Брум смог оглядеться. Огромный камин ярко пылал за кованной решеткой, бросая густые тени на потолок со свисающей хрустальной люстрой. Оранжевые искры вспыхивали на граненых подвесках, отражаясь и сталкиваясь друг с другом, как рой светлячков. Брум никогда не видел интерьеров, отличных от его тюремной камеры. Это мрачное великолепие, погружённое в приятный полумрак, привело его в благоговейный восторг. — Здравствуй, Брум, — раздался низкий мужской голос из сумрака. Мальчик повернулся на звук и увидел, как к нему навстречу из темноты выплывает Люциус Малфой. Гладкие пепельно-белые волосы замёрзшим водопадом спускались на широкие плечи, облачённые в чёрную мантию. В руках он держал великолепную трость с набалдашником в виде шипящей змеи. Отполированные ногти на холёных пальцах бликовали в свете гудящего очага. — Д-добрый вечер, дядя, — Брум пытался сохранять спокойствие, но лёгкая дрожь в голосе выдавала волнение. — Спасибо за приглашение. Это честь для меня быть здесь, — мальчик собрался с мыслями и теперь, как прилежный ученик, отвечал вызубренный урок. — Рад, что ты все же решился, — Люциус улыбался одними губами. Глаза его внимательно изучали гостя, цепляясь за дорогую мантию, белый галстук-бабочку и блестящие туфли. Брум почувствовал себя неуютно под таким придирчивым взглядом. Мальчик стоял в полной растерянности, не зная, куда деть руки. — Это твой первый выход в свет, — сухо констатируя факт, продолжил мужчина. — О тебе ещё никто не знает. Здесь, кстати, пресса. Я хотел поговорить с тобой прежде, чем эти ястребы налетят на тебя с вопросами. Брум кивнул, показывая, что готов слушать и сел в кресло, на которое величественным жестом указал Люциус. Лорд Малфой обошёл стол и опустился в кресло напротив, словно то был монарший трон. — Забыл палочку в спальне, — немного рассеянно сказал мужчина, хлопая себя по карманам. Ты не мог бы... — мужчина бросил взгляд на высокий напольный канделябр с множеством свечей, расположенных по кругу. — О, конечно... — спохватился Брум и, взглянув на свечи, мысленно приказал им зажечься. Не менее двадцати свечей тут же вспыхнули, мягко очертив световой круг на мраморном полу. Только потом он вспомнил, что Люциус носил палочку в трости. Об этом ему рассказывала мать, насмехаясь над пижонством лорда Малфоя. После небольшой паузы Люциус продолжил: — Что ж, Брум, с радостью хочу сообщить, что твои документы почти готовы. Теперь ты будешь зваться Арлен Лестрейндж. Это имя я хотел выбрать для своего сына, но Нарцисса настояла на традиционно-звёздном, — мужчина говорил доверительным тоном, почти на равных, создавая иллюзию старой дружбы. — Мы оформили тебя, как признанного внебрачного сына Родольфуса Лестрейнджа. Надеюсь, Белла, не казнит меня за подобную вольность,— усмехнулся лорд Малфой, — но мы не могли допустить, чтобы твоё имя было связано родственными узами с опальной ведьмой. Брум кивал, вслушиваясь в каждое слово. — Ты должен твёрдо запомнить, что отныне твою мать зовут Присцилла Монфлёр. Она чистокровная волшебница из древнего рода. Присцилла закончила Шармбатон. В отношениях с твоим отцом она не состояла. Всему виной случайные связи. Родольфус не знал о тебе. Ты рос с матерью на юге Франции. И вот сейчас, когда дело движется к школе, она решила подать запрос на подтверждение отцовства, чтобы ты попал на обучение в Хогвартс. Лорд Малфой подал племяннику несколько пергаментов. В тех местах, где должно значиться имя мальчика, были широкие пропуски. Печати на документах мерцали слабым красным светом. — Тебе нужно вписать своё новое имя в эти бумаги, — сказал Люциус, подвигая к мальчику письменные принадлежности. Брум в панике переводил взгляд с мерцающих свитков на холодное лицо лорда Малфоя. Впервые он столкнулся с таким важным делом. Ему отчаянно захотелось, чтобы мать оказалась рядом. Уж ей бы хватило ума разобраться что к чему в этой стопке официальных бумаг. Люциус выжидающе смотрел на мальчика. Дальше тянуть было нельзя. Брум нерешительно взял перо, макнул его в чернильницу. Дрожащая рука зависла над пергаментом, грозя поставить жирную кляксу. — Дядя Люциус... — мальчик вскинул тревожный взгляд на мужчину, — а можно мне оставить своё имя? Люциус впервые за время их общения искренне улыбнулся. Его строгое лицо преобразилось до неузнаваемости. Он засмеялся тихим благозвучным смехом и покачал головой: — Нет, мой мальчик. Это же кличка. Как у домовика. — Пусть кличка! Пожалуйста, дядя, — детские глаза глядели так жалобно, что Люциус, мысленно просчитав возможные последствия и не усмотрев в этом ничего дурного, великодушно кивнул: — Что ж, пусть будет по-твоему. Но только, как второе имя, — наставительно произнёс Люциус, подняв вверх указательный палец. Брум засветился от счастья и уже более решительно взял бумаги, чтобы написать в пробелах своё новое имя: «Арлен Брум Лестрейндж» Печати на пергаментах замерцали интенсивней, и их цвет стал меняться с красного на зелёный. — Ну, вот и всё, — бодро произнёс Люциус, складывая ценные документы в кожаную папку. Он встал, демонстрируя, что аудиенция окончена, и первым протянул руку племяннику: — Поздравляю тебя, Арлен Лестрейндж. Носи с гордостью эту фамилию. Наш Лорд всегда был доволен ее представителями. Пусть так будет и впредь. Призвав домового эльфа, Люциус приказал проводить мальчика в парадный зал. Арлен шел по широким, ярко освещенным комнатам, не переставая удивляться количеству света и воздуха в шикарных покоях. Издалека слышалась приглушённая музыка и смех гостей. Мальчик с любопытством разглядывал маленькое ушастое существо, идущее впереди него. Эльф поминутно оглядывался и приторно улыбался своей крысиной мордочкой. Вскоре они попали в огромное помещение, заполненное людьми. Мраморный пол отражал миллионы бликов. Пары кружились в танце, отовсюду были слышны разговоры и звон бокалов. У Брума перехватило дыхание. Он восхищённо разглядывал окружающие его чудеса, как вдруг чьи-то руки мягко легли ему на плечи. Обернувшись, мальчик узнал Нарциссу Малфой. Женщина ласково улыбалась. — Здравствуй, Арлен. Рада видеть тебя, — тётушка слегка сжала его ладонь и увлекла за собой в глубину зала. Ловко лавируя между гостями, расточая улыбки и царственные кивки приглашённым, она провела его к большому белому дивану, на котором с комфортом разместились несколько детей. У них, как и у взрослых, в руках были бокалы. И одеты они были также подобающим образом. Юные господа облачились в совершенно взрослые мантии, а милые маленькие девочки – в пышные платья с непомерными кринолинами и открытыми плечами. Эдакие маленькие хозяева жизни. Жестом Нарцисса пригласила к себе белокурого мальчика. От Брума не ускользнула та нежность, что сквозила во взгляде тетушки, когда она смотрела на своё ангелоподобное чадо. — Арлен, познакомься, это Драко, — мягко заговорила Нарцисса. — Надеюсь, вы станете добрыми друзьями. Нам всем нужно держаться вместе, не так ли? — Брум как-то неопределённо кивнул, с трудом улавливая смысл сказанного. Леди Малфой обратилась к сыну: — Драко, сынок, это Арлен – сын Родольфуса. Он приехал из Франции. Я тебе о нем говорила. Познакомь его со своими друзьями и будь вежлив. Женщина ослепительно улыбнулась и, извинившись, отправилась к гостям. У хозяйки приёма много забот. Новоявленный Арлен первым протянул руку для приветствия. Драко окинул чужака оценивающим взглядом светло-серых глаз. Он неспешно вытащил руку из кармана мантии и, словно нехотя, поприветствовал гостя. Никогда ещё Брум не чувствовал себя так неуместно. В целом вечер прошёл неплохо. Арлен вжился в новую роль и не допустил ни единого промаха. Ему удалось избежать репортеров. Магниевые всполохи мелькали то тут, то там, но стараниями Нарциссы Малфой, никто из вездесущих папарацци не досаждал юному волшебнику. Он даже потанцевал с некой Дафной Гринграсс. Девочка похвалила его умение вальсировать. Она была бы крайне удивлена, если бы узнала, что танцевать его учила Беллатриса Лестрейндж в мрачной камере Азкабана. Время пролетело незаметно, и настала пора возвращаться в родные пенаты. Попрощавшись с хозяевами, Арлен взял в руки хрустальный шарик и вновь почувствовал то самое вертиго, что так шокировало его в первый раз. Через мгновение он оказался в коридоре, ведущем в его темницу. После Малфой-мэнора тишина Азкабана оглушила его, но он был рад вернуться в родные стены. Шагая меж каменных глыб, местами покрытых белой плесенью, Брум уже представлял, как расскажет матери о своих удивительных приключениях. Отворив магическую дверь, он крикнул: — Мааам, я дома! Ответом ему стала тишина. Брум испугался, что мог разбудить мать и, стараясь более не шуметь, прошёл вглубь камеры. Он поднял с пола книгу и только теперь обратил внимание на свисающую с кровати руку. Ужас стал пробираться ему под кожу. Бросившись к матери, он увидел самое страшное, что только можно было вообразить. Она хуже, чем умерла. Ее пустые глаза были распахнуты в потолок. Слюна стекала по щеке, прокладывая мокрую дорожку к уху. На подушке возле головы уже образовалось большое мокрое пятно. — Нет нет нет нет, — твердил он, как заклинание. Не веря своим глазам, Брум стал тормошить Беллу. Он тряс ее за плечи, бил по щекам, но безвольное тело только содрогалось от резких движений, не давая ответа. — Нет, мам, нет...Мама! Мерлин нет нет! Белла! Мальчик упал ей на грудь и громко заплакал, отчаянно хватаясь руками за холодные материнские плечи. Он звал ее, как много лет назад, когда он совсем крохой оказался в этом гиблом месте. Он призывал ее тогда, как единственное спасение. А сейчас он цеплялся за неё, не желая признавать самое страшное. Не помня себя от боли и горя, Брум выбежал вон из камеры. Он нёсся по пустынному коридору в развевающейся чёрной мантии. Вокруг него нарастало бело-голубое свечение, оно пульсировало и увеличивалось в размерах, заполняя собой все пространство. Парящие дементоры уносились прочь, но синие вспышки настигали всех и каждого. Волшебник не просто изгонял их. Он их уничтожал. Нестихающий гул и вой дементоров, грохот и треск синих молний – все смешалось в ужасающей какофонии. Лицо мальчика, искаженное яростью, в дёрганном свете безудержного мстительного Патронуса превратилось в зловещую маску. Чёрные тени метались в агонии, пожираемые синими вспышками. Брум не остановился, пока не истребил всех тварей в Азкабане. И кто говорит, что дементоры бессмертны, тот лжет. Их может убить лишь тот, кто напрочь лишён жизни и радости.