Мой дом Азкабан

— ...И ладно бы погиб на дуэли или во время опасного эксперимента... так нет же... Сердце. Всё оно, проклятое. Кем бы ты ни был, хоть каким сильным чародеем – оно не спросит. И так все быстро произошло... Ещё вот тут хорошенько стукни... Они замуровали меня. Боялись праведного гнева. Правильно боялись, между прочим... Брум вполуха слушал болтливое привидение, разбивая киркой тонкую перегородку. Мелкие осколки дробью летели во все стороны и с гулким стуком падали на каменный пол. — Осторожнее! Ты разобьёшь мои останки! — воскликнул Экриздис, когда Брум особенно сильно ударил стену. Пот лился градом, и мальчик вытирался рукавом пыльной мантии. Он сердился на призрака, но упорно продолжал делать свою работу. Наконец перегородка поддалась и, упав к ногам Брума, до половины открыла почерневший от времени скелет Экриздиса. В подземельях Азкабана, в той самой библиотеке, на которую наткнулся мальчик во время своих блужданий, находилась вертикальная замурованная ниша. Именно там, много веков назад, первые волшебники, попавшие сюда после смерти темного мага, упокоили его тело. На скелете осталось немного волос, в прошлом бывших шикарной бородой чародея, истлевшая мантия, заколотая треугольной пряжкой, и волшебная палочка, зажатая в костлявом кулаке. — Похоронили, будь здоров – со всеми почестями, — похвастался Экриздис. Брум с безразличным видом разглядывал скелет, когда призрак, подлетев вплотную, шепнул ему на ухо: — Снимай аграф... — Что, простите? — О, молодое поколение! Ни мозгов, ни образования, ни словарного запаса! Брошь снимай! Одно дело смотреть на человеческие останки на расстоянии и совсем другое – мародерствовать, стаскивая украшения. Мальчик вздрогнул, прикасаясь к истлевшей ткани. — Аграф не только повторяет форму крепости, но и связан с ней, — наставительно вещал волшебник. — Ты сможешь перемещаться сюда по одному твоему желанию из любой точки мира. А ещё он скроет от посторонних глаз твою магию, — захихикал Экриздис, но тут же сменив свой непринужденный тон, грозя пальцем, строго прошипел: — Не вздумай потерять! На создание этой безделушки у меня ушла добрая половина жизни. Брум осторожно отцепил украшение. Остатки ткани тут же рассыпались прямо в руке. Аграф представлял собой металлический треугольник, в который особым образом заправлялась ткань и фиксировалась тонкой костяной шпилькой. Понятное дело, шпилька давно истлела, а вот металл остался цел и невредим. Вертя в руках магическую вещицу, Брум пытался придумать, куда ее деть. Присев на одно колено, мальчик вытащил из ботинка чёрный шнурок и, пропустив его сквозь треугольник, соорудил импровизированную подвеску, которую надел на шею. Экриздис удовлетворенно крякнул, разглядывая, как серебристый металл поблёскивает поверх грязной измятой рубашки, в которой ещё пару дней назад мальчик щеголял на Святочном балу. — Теперь палочка... Боевая, укороченная – всего семь дюймов – можно спрятать в голенище сапога. Чёрное дерево и волос фестрала. Это смертоносное оружие, — взволнованно прошептал призрак. Брум с опаской взглянул на скелет. В иссохшей кисти была зажата та самая палочка. Он осторожно потянул, но костлявые пальцы крепко держали своё сокровище. Экриздис напряжённо кружил рядом, всем своим видом выказывая нетерпение. Мальчик дёрнул за древко чуть сильнее и не смог сдержать крика. В его руке оказалась палочка вместе с оторванной кистью темного мага. Истлевшие кости оказалась слишком хрупки. Экриздис схватился за голову: — Варвар! Вандал! Что же ты творишь?! Немедленно верни руку на место! — вскричал волшебник. Брум неловко отцепил кисть от рукояти палочки и кое-как приладил ее на место. Сконфуженно извинившись, он разглядывал первую в своей жизни палочку. Он видел подобные раньше у Нарциссы и дяди Люциуса, но их длинные изящные палочки, под стать самим хозяевам, ни в какое сравнение не шли с этой грубоватой коротышкой. Чёрное древко потеплело, и Брум почувствовал слабую вибрацию в ладони. Палочка лежала в руке легко и удобно. — Ну же! Взмахни ею! — словно змий-искуситель шептал Экриздис. Мальчик сделал неумелый пасс рукой, и тут же сноп красных искр вырвался из кончика палочки. Они зависли на несколько секунд в воздухе и стали медленно опадать угасая у его ног. Это было завораживающее зрелище. Глаза ребёнка были распахнуты от восторга, и в них отражались мелкие красные всполохи. — Думаю, вы с ней подружитесь. Я сам создал ее. Она идеальна, — восхищался Экриздис. Мальчик смущённо опустил палочку, его взгляд потух, и он неуверенно возразил: — Но мама говорила, что мне нельзя колдовать палочкой до одиннадцати лет, а потом это можно делать только на территории школы. Иначе мне грозят большие неприятности. Экриздис громогласно рассмеялся. Хохот спятившего старика разнесся по библиотеке: — Глупости какие! — еле выдавил он. — Беллатриса не могла тебя учить этой ерунде! Призрак облетел мальчика и остановился прямо перед его лицом. Он заглянул ему в глаза и совершенно серьёзно с нажимом произнёс: — Ты – маг! Ты – темный! Ты можешь делать все, что вздумается! А та вещица, что висит у тебя на шее, скроет все, что ты пожелаешь скрыть. Разговоры о матери вернули Брума в действительность. — Сэр, но когда же вы поможете мне с мамой. Ей хуже с каждым часом, — жалобно заговорил мальчик. — Да, да, да, — скучающим тоном произнёс Экриздис, едва не закатив глаза. — На сегодня, думаю, впечатлений хватит. Иди к себе, потренируйся с палочкой. А завтра с первыми дементорами начнём. От Брума не ускользнула неприятная интонация в словах чародея, но он послушно удалился в камеру. Первым делом он попробовал применить очищающее заклинание к грязной кружке. Держа в одной руке палочку, в другой – небольшую книгу по бытовой магии, мальчик не слишком уверенно взмахнул палочкой, поглядывая на схему в учебнике, и произнёс давно заученное заклинание. Из палочки вырвался слабый пшик. Кружка подпрыгнула на месте и с лязгом покатилась по столу. Вторая попытка была и вовсе неудачной – сосуд разорвало, словно в него вложили мощный заряд динамита. Брум попытался настроиться на палочку. Вспомнил, чему учила Белла. Та самая Белла, что лежит сейчас не лучше тыквы на грядке. Это всё должно быть только ради неё. Он закрыл глаза и попытался представить волшебное древко продолжением своей руки. Почувствовав дрожь в палочке, он сильнее сжал ладонь, словно давая понять, что именно он хозяин положения. Вибрация прекратилась. Зажмурившись, Брум направил палочку на свою одежду и уверенно произнёс «Тергео». Он ничего не почувствовал, но, оглядев себя, понял, что у него получилось. Рубашка стала вновь белоснежной, мантия разгладилась и засияла глубиной чёрного цвета. Лаковые туфли сверкали глянцем. Брум победно улыбнулся. Возможно, испытывать на себе заклинание и новую палочку было совершенным безрассудством, но выбирать особо не приходилось. Следующим было заклинание «Экскуро». Брум испробовал его на ведре, служившем в камере отхожим местом. Вышло с первого раза. Ведро очистилось и заблестело, как новое. Куда пропало зловонное содержимое, его не интересовало. Главное, что он может теперь помочь матери. Произнеся оба очищающих заклинания и взмахнув палочкой, Брум привёл Беллатрису в относительный порядок. Если, конечно, так можно выразиться по отношению к человеку, получившему поцелуй дементора. Конечно, обычная ванна была бы несравнимо лучше, но левитация крупных предметов была довольно сложным делом для семилетнего волшебника, а тащить мать волоком через коридоры и лестницы было просто непосильной задачей для ребёнка. Время было неумолимо и работало против них. Беллатриса была жива, пока живо ее тело. Без еды и воды человек протянет совсем недолго. Трое суток уже прошло. От этих мыслей у Брума шевелились волосы. Небольшие песочные часы на столе безжалостно отмеряли проклятое время. Бруму казалось, что он слышал, как каждая песчинка с грохотом падает вниз, забирая у его матери самое главное – жизнь. **** Ночью Брум не мог сомкнуть глаз. Он лежал возле матери, прижимая к себе безвольное тело и чутко прислушиваясь к ее дыханию. Ранним утром из ночного оцепенения его вывел звук открывающихся дверей и лязгающих засовов. Новые дементоры, призванные Экриздисом, вступили в свои права и теперь хозяйничали в крепости. Набирая воду из ковша в пригоршню, Брум умыл мать. На мгновение он задержал свою руку на заострившейся скуле и погладил тонкую кожу большим пальцем. Опять непрошеные слезы навернулись на глаза, но он заставил себя улыбнуться, глядя в отрешённое лицо с пустыми глазницами. — Мам, ты побудь тут, ладно? Все будет хорошо! Мы потом пойдём гулять, обещаю... я их разгоню ко всем драклам, и мы выйдем к морю. Сзади послышался тихий всхлип. Брум резко развернулся и увидел Экриздиса, утирающего слезы кончиком бороды. — Это так трогательно. Я сотни лет не видел ничего подобного в этих стенах, — старик шмыгнул длинным носом. — Ну, пойдём, мой мальчик. У нас сегодня много дел. Брум кивнул и последовал за призраком, бросив на мать последний ободряющий взгляд. Ноги сами привели в сводчатый зал библиотеки. Колдун болтал без остановки всю дорогу, но его слова не долетали до сознания Брума. Все его мысли были в домашней камере, где с распахнутыми в потолок глазами лежала на кровати его Белла. — Так, молодой человек, вы меня вообще слушаете?! — возмутился Экриздис. — Да, извините. Я совсем не выспался. — Это не оправдание! Ты волшебник! Ты должен быть всегда собран и готов отражать атаку! — Какую атаку? — усмехнулся мальчик. — Я здесь, по сути, один. — Это ты сейчас один. А пойдёшь в школу... — Я не собираюсь в школу, — резко отрезал Брум. — Мне хватит маминых уроков. — Ну уж нет! Самый тяжкий грех для волшебника – дилетантство! Ты должен получить образование, чтобы уметь справляться со своей силой, быть уверенным в своей руке, посылающей заклятие... Ну, и в целом, школьные годы – прекрасная пора... первые враги... первые победы... — мечтательно рассуждал Экриздис. — Я к чему это? А! Да! В общем, в школу тебе придётся поехать. Где это видано – неграмотный Хранитель Азкабана?! — Что, простите? Кто? Я – Хранитель Азкабана? — Брум открыл рот от изумления. — Ты заставляешь меня сомневаться в твоих умственных способностях! — заворчал призрак. — Это мое условие, о котором я тебе говорил. Возмущению мальчика не было предела: — Разговор был о наследовании! — Брум повысил тон, на что привидение недовольно поморщилось. — Быть Хранителем – это нечто иное. Я читал! Я знаю! Человек остаётся навечно привязан к одному месту! А покидать его может лишь ненадолго, ибо место зовёт, притягивает. Те, кто игнорируют этот зов сходят с ума и умирают в страшных муках! — Я не ошибся в выборе! — удовлетворенно кивнул Экриздис. — Ты все же очень умный мальчик, хоть и бываешь иногда чрезвычайно глуп! А теперь пораскинь своими золотыми мозгами и хорошенько подумай, ведь взамен ты получишь жизнь матери. Иначе, она умрет через пару дней от истощения. Она уже умирает. От голода и обезвоживания. Никому не пожелаю такую мучительную смерть, — Экриздис печально покачал головой. Брум слышал, как кровь стучит в висках, как шумят мысли нестройным многоголосием. Все они кричали на разные лады одно только слово: «Беги!». Но чего стоит своя жизнь, когда решается судьба матери? Сцепив зубы, он кивнул, соглашаясь на условие сделки. — Это не все, — улыбнулся Экриздис. Брум вопросительно взглянул на своего «благодетеля». — Ты дашь Непреложный Обет... — глаза мальчика округлились. — О, неужели ты думал, что я поверю обещанию ребёнка? Ты же забудешь о нем, чуть только переступишь порог Азкабана, — старец всплеснул руками. — В Непреложном Обете нет ничего страшного, если ты его не нарушаешь. А ты ведь не нарушишь своё магическое обещание, не так ли? — Хорошо! — твёрдо произнёс мальчик. Голос его звенел от гнева. — Но тогда и вы дадите Обет! — Конечно, мой мальчик, — приторно ласковым тоном согласился Экриздис. — Всё, что пожелаешь. Брум на мгновение задумался: — Но для принесения клятвы необходимо присутствие трёх лиц... — Пустые условности, — небрежно махнул рукой призрак. — Достаточно иметь палочку и твёрдое намерение. Каждый миг на земле вершатся судьбы. Этот миг был призван, чтобы определить всю дальнейшую судьбу Брума. Мальчик встал с палочкой наизготовку и, задержав дыхание, слушал торжественную речь Экриздиса. Колдун принял самый серьёзный вид и, вперив свои призрачные очи в самую душу семилетнего ребёнка, чётко произносил слова того самого Непреложного Обета: — Обещаешь ли ты, Арлен Брум Гарри Джеймс Поттер Лестрейндж, по достижении своего совершеннолетия стать Хранителем крепости Азкабан?Оберегать ее от разрушения и посягательств, следить за популяцией дементоров и прочих порождений тьмы, охранять от посторонних Арку Смерти и быть преданным этому делу до конца своих дней и после их окончания?! Гулкое эхо ещё катилось под сводами библиотеки, когда Брум, собрав всю свою волю и отдав твёрдый приказ, направил на себя палочку и уверенно ответил: — Обещаю! Из кончика палочки заструилась золотистая нить и обвила мальчика по рукам. Он почувствовал давление, но это ощущение тут же пропало, как и золотая нить, что рассеялась в воздухе, словно ее никогда и не было. — Вот видишь! Ничего сложного! У тебя отлично получилось! — фальшивая бодрость колдуна была настолько очевидна, что Брум скривился. — Теперь ваша очередь, — выдохнул Брум, направляя палочку на призрака. — Обещаете ли вы, Экриздис, что поможете моей матери и вернёте ее к жизни? Из палочки заструилась золотая нить, но колдун развеял ее взмахом руки, словно отгоняя летящую паутинку: — Друг мой, я призрак, — усмехнувшись, заявил старец. —Какой с призрака спрос? Я мертв почти пять веков! Второй раз меня не убьёт даже Непреложный Обет. Но я обещаю, что твоя мать будет жить. Брум стоял в недоумении и только открывал рот, как рыба на берегу, не в силах вымолвить ни слова. Экриздис провёл его. Тем временем колдун пролетел вдоль длинного стеллажа с древними фолиантами и остановился в самом его конце. — Мальчик мой, теперь нам нельзя мешкать. Здесь тайник. Открывай скорее. Брум подчинился и уже через пару минут извлёк небольшой тяжёлый ларец из стены, примыкающей к книжной полке. Для этого ему пришлось вынимать плотно подогнанные друг к другу камни. Он ободрал пальцы и подорвал несколько ногтей, но это все было таким пустяковым, что он даже не обратил внимания. В сундуке среди вороха истлевшей ткани обнаружился большой оловянный кубок и нож с чёрным лезвием. — Это всё? — мальчик удивлённо поднял глаза от этих убогих сокровищ. — Всё, — улыбнулся Экриздис, потирая ладони. — А ты чего хотел? Бубен и череп козла? Брум смущённо потупил взор и пожал плечами. — Ритуал на крови – это очень серьёзно. Ты должен быть готов отдать часть своей силы. — Я готов! — воскликнул мальчик. — Тогда режь вену и наполни своей кровью этот кубок, — призрак смотрел испытующе, словно ожидал увидеть страх или неуверенность. Но в глазах Брума светилась только маниакальная решимость. Нож оказался удивительно острым и будто сам направил неумелую руку. Тёмная струйка полилась в кубок с характерным журчанием. Мальчику не было страшно, не было больно – он с интересом глядел, как кровь наполняет древнюю чашу. — Довольно! — приказал Экриздис. — Останови кровотечение. Брум осторожно поставил сосуд на пол. Давно заученное заклинание сорвалось с побледневших уст ребёнка и, прикоснувшись палочкой к своей руке, он сделал, что велел колдун. Тем временем призрак закружил вокруг чаши. Он воздел свои морщинистые руки к сводчатому потолку и стал зачитывать сложное длинное заклинание. В полумраке необъятной библиотеки его голос звучал зловеще. Совсем не так, как привык его слышать Брум. Экриздис нараспев читал: «Qui voco super viribus dominari in tenebris Qui voco super viribus dominari in morte Da mihi hanc gratiam et...» Эхо металось под сводом, скрытым во тьме. Мальчик мало понимал в наборе латинских слов. Его недоверчивый взгляд был прикован к оловянному кубку. «... Рatera vita sanguine plenae A sanguine sanguis - e vita vitae Morati post mortem, et tunc non data sit ...» Смысл ускользал от Брума. Он пытался зацепиться за знакомые слова, но разум отказывался воспринимать происходящее. Ощущение собственной ничтожности закралось в душу юного волшебника и свернулось там мягким клубком. Ему стало комфортно в своей беспомощности. «...Ut ex matris puer, mortuus a animam viventem comedent Et quod sic diligi malumus mortui sunt in mortem ad vivum per tres leucas ab superstes...» Где-то на задворках сознания билась в истерике мысль, что все это неправильно, ведь магия, которая сейчас вершится, настолько тёмная, что страшно вообразить, чем это все обернётся. Брум видел себя словно со стороны. Вот он упал на колени и невидящим взором уставился в кубок, кровь в котором подернулась рябью. Каждое слово сотрясало содержимое чаши, словно где-то рядом происходило землетрясение. «...A sanguine sanguis - e vita vitae Exaudi orationem meam, ad copias in tenebris Exor misericordiae eius Еt sic fiat...»* Брум рухнул ниц, чувствуя неизмеримую слабость в членах, словно из него забрали всю жизненную силу. Тишина и покой накрыли его чёрным покрывалом. **** — Вставай, мой друг, — раздался знакомый голос из темноты. Брум заворочался и с трудом поднялся на ноги. Пульсирующая головная боль разрывала череп. — Ты должен немедленно напоить этой кровью свою мать. Не чувствуя земли под собой, не до конца понимая обращённых к нему слов, мальчик схватил обжигающе горячий кубок и, накрыв его ладонью, чтобы не расплескать, бросился к выходу. Его швыряло от стены к стене, по пути тошнило через каждую пару ступеней. Он извергался потоками рвоты, но отчаянно продолжал свой путь из недр Азкабана к своей Белле. Ввалившись в темницу, он вытер рот рукавом мантии и шагнул к матери. На минуту лишь он отставил чашу с кровью в сторону, чтобы суметь приподнять безжизненное тело в кровати. Усадив мать, он влил содержимое чаши в безвольно открытый рот и, зажав ей нос, заставил глотнуть свою кровь. В этот же миг словно удар в живот выбил из него дух, и он мешком упал в ноги матери. На лице Беллатрисы вдруг появился здоровый румянец, глаза увлажнились, кожа стала живого персикового цвета. Брум только смог простонать: «Мама...»