Мой дом Азкабан

Альбус Дамблдор и Северус Снейп аппарировали на побережье, когда на землю опустились густые синие сумерки. Ноги вязли во влажном песке, местами перемежающемся с крупной галькой. Свежий соленый бриз трепал волосы, норовил забраться под одежду. Зельевар в который раз с сожалением думал о своей мантии, в которую он мог бы запахнуться и укрыться от холодных порывов ветра. Магловский костюм совершенно не справлялся с задачей сохранения тепла. Дамблдор размашисто шел рядом, погруженнный в свои невесёлые думы. Северус никак не мог уложить в голове вопиющее происшествие. Подумать только – потерять из виду мальчика, который выжил! Ему было откровенно плевать на сквиба-Арабеллу, но сам факт подобного попустительства со стороны Светлейшего не вписывался в картину мира угрюмого профессора. Он с болью в груди размышлял о Лили, о ее ребёнке, и на душе становилось совсем паршиво. Опять он ее подвёл. Опять не оправдал ожиданий. Если бы Мерлин дал шанс всё исправить... Дамблдор бросал косые взгляды на напряжённый профиль своего спутника. Он слишком остро чувствовал его разочарование. В плотно сжатых губах Северуса ему мерещилось крушение надежд и идеалов. Если так пойдёт и дальше, ему не удержать зельевара на нужной стороне. — Северус, перестань дуться! — серьезно произнёс директор и подхватил коллегу под руку. Идти в таком темпе было сложно, и он надеялся притормозить летящего Снейпа, уцепившись за него балластом. — Ты же должен понимать! Спрятать ребёнка от всего мира, но при этом каждую неделю обмениваться открытками с информатором - верх глупости. Проще сразу дать объявление в газету с точным адресом Дурслей,— наставительно вещал директор. — У Арабеллы не было совы или патронуса, не было камина и летучего пороха, но у неё был порт-ключ – серебряная табакерка. Я сам лично вручал ее миссис Фигг и давал четкие инструкции, — Дамблдор приложил ладонь к сердцу словно в подтверждение своих слов. — Ума не приложу, что пошло не так, — вздохнул он. — Может, она ее потеряла или по старческой памяти забыла, куда засунула. Я и сам, признаться, частенько ловлю себя на том, что стал забывать простейшие вещи, — директор пожал плечами. Он уже приноровился к шагу молодого коллеги и теперь вглядывался в бледное лицо в поиске поддержки. — Вообрази, могу с четверть часа искать очки, которые сам же поднял на лоб. К старости, конечно, появляется мудрость, но за неё, к сожалению, как и за всё в этом мире, необходимо платить. В моем случае памятью. В случае с Арабеллой цена, возможно, оказалась та же. Снейп бросил быстрый взгляд на Дамблдора и, вновь уставившись вдаль, отрывисто произнёс: — А вы не думаете, что ее могли банально обокрасть? Серебряная табакерка - не лучший выбор для связи. Почему не ночной горшок или вантуз, например? Чтобы никому и в голову не пришло присвоить себе эту вещь! — О, Северус! Арабелла – прежде всего, женщина! — с придыханием произнёс Дамблдор. — Прихотью судьбы лишенная всех ее даров. Ни магии, ни любви, ни признания, ни, что уж скрывать, радости в жизни... — он покачал головой, словно признавая ущербность несчастного сквиба. — Эта табакерка – безделица, сущий пустяк, но ты бы видел ее глаза, когда она взяла ее в руки! — старец изобразил пантомиму вручения волшебной вещицы. — Она словно прикоснулась к чему-то сакральному, заветному, — Дамблдор замолчал, переводя дух, и, усмехнувшись в бороду, продолжил: — Согласись, эффект был бы совершенно иным, преподнеси я ей вантуз. Право, Северус, тебе нужно чаще выбираться из своих подземелий. Волшебники прошли по узкой улице рыбацкой деревни. Все двери и ставни были недружелюбно закрыты. Одна лишь яркая вывеска моргала малиновым светом, приглашая редких путешественников зайти в хозяйственный магазин. Переглянувшись, путники направились к единственному источнику света на пустынной улице. Старый рыбак долго чесал затылок, силясь припомнить события десятилетней давности. Он морщил и без того морщинистый лоб, рассеянно переставлял на полках банки с сардинами, но так и не смог – или не захотел – дать внятный ответ двум странным господам. В конце концов Альбус Дамблдор улыбнулся своей самой добродушной улыбкой, поправил очки-половинки и, поймав взгляд старческих усталых глаз, нырнул в воспоминания морского волка. Среди бесконечной череды одинаковых сцен никак не удавалось подцепить то самое. Тяжёлый каторжный труд, бури и штормы, снасти, рыба и унылое одиночество. Чародей несколько раз переворошил последнее десятилетие, пока не наткнулся на нужный отрезок времени. Он увидел, как мужчина в старом растянутом свитере, подтягивая на ходу штаны, выскочил из деревенского туалета и остановился на берегу, вглядываясь в морскую гладь. Он видел, как вдалеке, растворяясь в серой дымке, покачивается на волнах белое суденышко. Рыбак разразился проклятиями и заметался вдоль берега. Всё воспоминание было пропитано отчаянием. Человек потерял средство к существованию. Задыхаясь от гнева, мужчина огляделся по сторонам. Взяв дубину, рыбак стал взбираться по крутой каменистой тропе. Он категорически не хотел верить, что «Непотопляемый» украли. На скалах недалеко от дороги оказался старенький темно-зелёный седан. Автомобиль был пуст. Ключи доверчиво болтались в замке зажигания, на сидении валялись несколько обёрток от шоколадных батончиков. Опечаленный мужчина справедливо решил, что это машина его обидчиков и он вполне имеет право забрать ее в обмен на лодку. Спустив автомобиль окольным путём на берег, он загнал его в деревянный сарай. А наутро вернулся «Непотопляемый». Пустой. Рыбак подождал ещё с месяц и потихоньку распродал машину по запчастям. На вырученные деньги он смог построить небольшой домик для туристов-дикарей и немного заработал, чтобы открыть магазинчик со снастями. Постепенно вокруг магазина появлялись новые жилища, и то, что начиналось с одинокой избушки превратилось в крошечную безымянную деревеньку у самого моря. Альбус Дамблдор вынырнул из воспоминаний и, казалось, сам пропах рыбой. Одна лишь руна, начертанная в воздухе, и тихое «Обливиэйт», и двое волшебников покинули растерянного продавца рыбных консерв и моторного масла, оставив его всё так же чесать затылок в недоумении. — Без сомнений, это она, — покачал головой Дамблдор с таким тяжёлым вздохом, будто ему на плечи легла вся вина за страшное злодеяние, совершенное отчаявшейся маглой. — Автомобиль из воспоминаний точно такой, как стоял у них возле дома в ту самую ночь. — Ты понимаешь, что это значит, Северус?! — директор схватил мужчину за предплечье как раз в том месте, где под одеждой безобразно чернел череп со змеей, выползающей изо рта. Зельевар кивнул, глядя на чёрный горизонт, истыканный мириадами звёзд. — Это значит, что он всё-таки мертв, — бесцветным голосом произнёс Снейп, сглотнув комок, так неуместно застрявший в горле. — И та женщина тоже мертва, — безразлично добавил он, справившись со своим волнением. **** Бруму вновь понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, где он находится. Большая мягкая кровать обнимала белоснежными сатиновыми простынями, пуховые подушки примялись под бледной щекой. Через приоткрытое окно слышалось пение птиц и крики павлинов. Тёмный балдахин колыхался от дуновения тёплого ветра. Повернув голову, он увидел на прикроватном столике свежий букет синих ирисов – утренняя роса ещё не успела обсохнуть на сочных темно-зелёных листьях. Нежные лепестки источали чарующий сладкий аромат. Новый день стоял на пороге и ждал лишь приглашения войти. Один удар сердца отделял мимолетное ощущение покоя и детской радости от падения в мрачную бездну. Брум сел на кровати и, согнувшись пополам от боли, схватился за голову. Тут же послышался хлопок, и в комнате появился домовой эльф. — Госпожа Нарцисса прислала Добби в помощь. Вас ждут в столовой через полчаса. Позвольте Добби вас одеть... Переборов себя, Брум взглянул на нелепое пучеглазое создание и отрицательно покачал головой. — Уходи! — резче, чем хотелось, сказал мальчик. — Сколько можно повторять?! Мне не нужна помощь! Услышав эти слова, эльф подобострастно сгорбился, его уши мелко задрожали. — О, прошу вас, господин Арлен! Добби должен выполнить хозяйский наказ. Добби хороший эльф и всегда выполняет, что велено! Какая нелепость. Маленький уродец с трясущимися ушами и дребезжащим голоском. Существо проворно забегало по комнатам, выполняя привычную работу. Словно не своими ногами Брум прошёл в просторную ванную комнату. От купели поднимался густой пар. Ему стоило усилий, чтобы прогнать надоедливого домовика. Он не привык к помощи и ему не нужна нянька. Погрузившись в горячую воду, Брум с непривычки поморщился. В Азкабане не было такой роскоши. Мыться приходилось в чуть тёплой солёной воде, и быстро, пока она не остыла до температуры окружающего моря. Из-за этого он никогда не чувствовал себя полностью чистым, седые волосы топорщились во все стороны агрессивным ежом, а кожа становилась выдубленной, как переплеты столетних книг в библиотеке Экриздиса. Брум не старался гнать от себя воспоминания. Напротив, он настойчиво копался в своей памяти, воскрешая события недавних дней. Уже неделю он жил в поместье Малфоев, как домашняя болонка. Ел удивительно вкусную пищу, спал на перинах, праздно шатался по величественному особняку и его окрестностям, коротал вечера в библиотеке или за беседами с гостеприимными хозяевами. С приездом мальчика Малфой-менор облачился в полный траур в память о Беллатрисе Лестрейндж. Одежды хозяев, обивка мебели, занавеси на высоких окнах – всё стало чёрного цвета, как дань уважения к умершей. Нарцисса растеряла все своё самообладание. Как привидение, она бродила по дому, не в силах заставить себя заняться привычными делами. Обычно под завязку загруженные поручениями эльфы плакали от вынужденного бездействия. Все это время Брум ощущал физическую боль. Она тянула жилы, требовала к себе внимания. «Тебе так вкусно есть и мягко спать... Но позволь спросить, давно ли ты убил свою мать? – спросило нечто, недавно обосновавшееся в мозгу. – Давно ли поставил камень ей на грудь? » Когда этот голос впервые появился в его голове, Брум не на шутку испугался. Это не был внутренний диалог, который он привык вести сам с собой за долгие годы одиночества. Это был отчётливый посторонний голос – нечто инородное, что дало о себе знать, когда он очнулся на могиле Беллы в тот страшный день, в день своего рождения и смерти своей матери. Когда полыхнул зелёный луч, небо не озарилось вспышками молний и не пролилось дождем, волны не стали злее терзать чёрные камни и птицы не пали с небес. Ничего не изменилось. Только Беллатриса перестала быть. Только один ребёнок стал бесконечно одинок. Брум нашёл место на западной стороне острова, где был небольшой клочок земли, и своими руками выдолбил киркой в каменистой почве яму глубиной себе по пояс. Он с трудом боролся с желанием самому улечься в неё и запустить себе в висок Аваду. Вместо этого он устроил в земле уютное гнездо из одеял. Могила оказалась коротковатой, и ему пришлось уложить мать на бок с подогнутыми коленями, как зародыш. Брум долго лежал с ней в одной яме и вглядывался в неживое спокойное лицо. Он убедил себя, что она спит, укрыл ее и поцеловал, как делал каждый вечер. Небольшой чёрный валун, отшлифованный морем и ветром, по мановению волшебной палочки переместился из воды на сушу и нашёл своё новое пристанище в изголовье могилы. На его влажной поверхности появилась высеченная надпись: «Беллатриса Лестрейндж 1951-1991г» Брум сидел у могилы матери и завороженно глядел, как капли морской воды стекают по гладкому чёрному валуну – камень плакал. Поморники и чайки плакали в небе своими резкими печальными голосами. Ветер завывал и стонал, разбивая пенные волны о скалистый берег. Внутри же у мальчика было так пусто и глухо, словно он навсегда потерял способность испытывать чувства. Ни одной слезы Брум не проронил на материнской могиле. Он и так слишком много плакал. От страха, от горя, от обиды, от одиночества. А теперь, как ни билась боль о черепную коробку, так и не смогла вылиться наружу горючими слезами. Есть много метафор о вырванном сердце, о пламени в груди и поломанных рёбрах, но ни одна из них не опишет той глубокой, безнадёжной, безысходной, отчаянной боли, которую ощущал одиннадцатилетний мальчик. Брум потерял счёт времени. Он лежал навзничь на могиле, вдыхая терпкий аромат сырой земли и ему казалось, что его мать шевелится под каменистой насыпью . Несколько раз он порывался освободить ее, но здравый смысл упрямо твердил, что от Авады не выживают. Именно тогда и появился голос. «Полегчало?» – спросило что-то в его голове. Брум вздрогнул и нехотя посмотрел по сторонам. Никого. Только несколько дементоров на своих постах колышутся в вышине. «Нет» – ответил он мысленно невидимому собеседнику. «Это хорошооо, – удовлетворенно протянул голос. – Боль порождает злость...» Больше мальчик ничего не слышал. Только собственные мысли. Он вернулся в крепость и наведался к Родольфусу, чтобы поведать об участи Беллатрисы. Брум хоть и не испытывал большой любви к Лестрейнджу, но посчитал, что тот имеет право знать о судьбе своей супруги. Впрочем, Родольфус отреагировал странным хохотом на печальное известие о безвременной кончине жены – годы проведённые в Азкабане оставили на нем неизгладимый след. Мальчик вернулся в свою камеру на рассвете и, перекинув через плечо сумку, взялся за хрустальный шарик. Мгновение тошноты, и вот он ранним утром стоит перед воротами Малфой-менора. Видения оборвал стук в дверь и настойчивый голосок: — Господин Арлен! Вам нужно спуститься к завтраку! Брум быстро покончил с водными процедурами и самостоятельно оделся под причитания серокожего чучела. Причесав рукой седые волосы и, бросив последний взгляд на себя в зеркало, мальчик сбежал по широкой лестнице в столовую, где уже в полном составе присутствовало семейство Малфоев. Люциус во главе стола, Нарцисса по правую руку, а юный наследник слева от отца. Драко при виде кузена фыркнул и закатил глаза, за что получил от Нарциссы строгий осуждающий взгляд. Брум поприветствовал всех собравшихся и, извинившись за опоздание, занял свое место рядом с белобрысым мальчишкой. Люциус сделал глоток чая и обратился к мальчику: — Арлен, ты должен помнить что принадлежишь к высокому сословию. Соблюдать приличия – твоя прямая обязанность. Пунктуальность – вежливость королей. Надеюсь, этого больше не повторится, — серые глаза испытующе смотрели на ребёнка. — Да, дядя. Простите, — на автомате пробубнил Брум, принимаясь за свой омлет. Драко с гаденькой усмешкой искоса поглядывал на своего соседа. Перед приходом Брума он незаметно высыпал в его блюдо добрую половину солонки и теперь с нетерпением ждал результата своей шалости. Но усилия юного Малфоя оказались напрасны. Кузен съел все до последней крошки и даже не поморщился. Драко немного расстроился. Озорной огонёк в серых глазах сменился недоумением. Откуда ему, ребёнку, выросшему с золотой ложечкой во рту, знать о тюремной баланде? Люциус отложил газету и вновь обратился к Бруму: — Мы с Нарциссой считаем, тебе нужно больше бывать на воздухе, — Малфой взглянул на супругу и накрыл её руку своей ладонью, чуть погладив большим пальцем холодную сухую кожу. Женщина, словно очнувшись, кивнула в подтверждение его слов и заговорила бесцветным голосом: — Арлену нужно купить школьные принадлежности и посетить Гринготтс. — Счёт в банке на твоё имя, дорогая. Поэтому, думаю, будет лучше, если ты завтра посетишь с ним банк и пройдёшься по магазинам. Нарцисса хотела возразить, но Люциус, продолжил: — И не спорь, прошу. Тебе нужно развеяться. Мужчина мягко улыбнулся жене и, встав из-за стола, склонился, чтобы поцеловать ее в светлую макушку. Нарцисса вымученно ответила на его улыбку и кивнула, соглашаясь с супругом. Люциус повернулся к детям и изрёк тоном, не терпящим возражений: — А вы, господа, марш на улицу! И чтобы до обеда вас и духу в доме не было. Иначе в школе решат, что Малфой-менор – гиблое место, раз его обитатели зелены, как болотная тина. Драко закатил глаза, но все же соскользнул со стула и, дёрнув за рукав Брума, направился к выходу. **** Двое мальчишек брели вдоль прозрачного пруда. Жирные карпы то и дело выныривали на поверхность, хватая зазевавшихся стрекоз. Малфой-младший, набрав полный карман гравия, швырял камни в воду и иногда метко целил в белых павлинов, чинно прогуливавшихся меж аккуратно стриженных кустов. Величественные птицы подпрыгивали и, сложив свои веерные хвосты, спешно прятались в зелёных зарослях с недовольным клекотом. — Ты бывал в Косом переулке? — безразлично спросил Драко, только чтобы поддержать светскую беседу, как его учили родители. — Нет. Что это за место? — так же нехотя поинтересовался Брум, пиная мелкие камушки. Драко засунул руки в карманы и шёл, глядя себе под ноги. — Магазины, лавки, кафе... всякий сброд шастает... — Здорово! — искренне восхитился Брум. — Хотел бы поглядеть. — Ничего особенного, — пожал плечами юный Малфой. — Главное, не поддавайся на уговоры Нарциссы зайти к мадам Малкин. Вы там застрянете до вечера, — Драко хмыкнул, вспоминая сколько часов прождал мать в прошлый раз, изнывая от скуки на диванчике для посетителей. Брум остановился у самой кромки воды и с восторгом наблюдал за белоснежными лебедями, что лениво кружили на середине пруда. Драко проследил за взглядом своего кузена и, ухмыльнувшись, достал из кармана горсть камней. Каменная картечь засвистела в воздухе. Умиротворенная тишина была нарушена возмущённым гоготом и шипением. Птицы поспешно отплывали к дальнему берегу, опасливо оборачиваясь на мальчишек. — Зачем ты это делаешь? — удивлённо спросил Брум. — Потому что, хочу, — с усмешкой ответил Драко, не отрываясь от своего занятия. — Я всегда... делаю... только то... что... хочу, — каждое слово сопровождалось новым броском. Каждый камень – символичная точка после неопровержимого факта. — Ты странный, — констатировал Брум и, пожав плечами, двинулся дальше. Вдруг острая боль впилась иглой в затылок. Мальчик вскрикнул и непроизвольно приложил руку к ушибленному месту. Сзади раздался смешок. — Эй! — Брум резко развернулся, как раз в тот момент, когда Драко запустил в него ещё один снаряд. Брум не успел уклониться, и камушек прилетел прямо в лицо, оставив под глазом небольшую ссадину. Драко давился смехом и уже примерялся к следующему броску. — В тебя пулять даже веселее, чем по павлиньим задницам, — прыснул мальчишка и вновь запустил снаряд, но в этот раз промахнулся. Брум пригнулся как раз вовремя – камень просвистел возле уха. Мальчик решительно зашагал к наглому снайперу. Но Драко не двинулся с места. Он с вызовом поднял подбородок и надменно поинтересовался: — Ну и что ты мне сделаешь? — бледное лицо скривилось в гримасе отвращения. — Не забывай – ты здесь в гостях! Мне ничего не стоит сказать отцу, и он мигом вышвырнет тебя отсюда. Вернёшься в свою французскую дыру к шлюхе-матери! — выплюнул Драко прямо в лицо подошедшему вплотную кузену. Брум задохнулся, как от сильного удара в грудь. Мгла заволокла его взгляд. Сердце было готово расшибиться о рёбра, кровь стучала в висках. Он до боли сжал кулаки и сцепил зубы, уставившись на Драко исподлобья. Малфой осекся и, на мгновение замолчав, быстро осмотрелся, услышав шорох. За спиной Брума в воздухе покачивались мелкие камушки. Туча гравия замерла, словно ожидая команды. Казалось, что мальчиков окружила некая сфера, в которой то и дело трещали электрические разряды. Драко сглотнул и, недолго думая, с силой толкнул Брума в сторону. Мальчик оступился и с громким всплеском упал в пруд, разгоняя мелких лягушек и путаясь в стеблях кувшинок. Камни тут же осыпались на землю. Драко, тяжело дыша, выкрикнул поверженному сопернику: — Ты псих! — в возгласе были отчётливо слышны истерические нотки. Не став дожидаться дальнейшего развития событий, Драко припустил к дому. Брум был зол. Он порывисто вскочил, поскальзываясь на илистом дне, и уже был готов запустить в наглеца если не заклятием, так хоть булыжником, но Драко и след простыл. Вымокнув до нитки, мальчик выбрался на берег и направился к дому с твёрдым намерением покалечить зарвавшегося аристократа. Брум убрал с лица мокрые волосы, приглаживая их назад и выжимая воду с отросших прядей себе на спину. Одежда прилипла к телу, щека саднила, в ботинках хлюпало, а в душе поднимался жгучий гнев. Он проигнорировал суетливого домовика, что бросился было ему на помощь, как только мальчик вошёл в дом. Шлепая по мраморному полу и оставляя за собой небольшие лужицы, Брум проследовал через весь холл, направляясь к лестнице, чтобы подняться к себе в покои. В гостиной на светлых креслах восседал лорд Малфой со своим гостем. Мужчины пили дорогой алкоголь и неспешно беседовали о делах. Люциус, заметив мальчика, слегка приподнял бровь, выказывая своё удивление его внешним видом. Повелительным кивком головы он подозвал к себе Брума, и тому не оставалось ничего другого, как повиноваться и приблизиться к дяде. — Могу ли я полюбопытствовать, мой юный друг, почему ты в таком виде? — со сдержанной полуулыбкой поинтересовался Люциус, по всей видимости, забавляясь ситуацией. — Купался, — односложно ответил Брум. Его подбородок все ещё дрожал от гнева, но он старался взять себя в руки и говорить ровным голосом. — Вот как? Ну, что ж, чудесно. Рад, что ты прислушался к моей рекомендации больше бывать на воздухе в последние дни перед школой, — лорд Малфой снисходительно улыбнулся и продолжил: — Кстати, о школе. Познакомься, — изящный жест рукой в сторону гостя, — твой будущий преподаватель зельеварения – профессор Северус Снейп. А если тебе повезёт, и ты попадёшь на Слизерин, то он будет твоим деканом. Брум повернулся к черноволосому мужчине с болезненно-бледным лицом, который, как он чувствовал, все это время буравил его тяжёлым взглядом чёрных пронзительных глаз. Мальчик, избегая прямого зрительного контакта, кивнул, разглядывая огромный нос будущего учителя: — Здравствуйте, сэр. Люциус царственным поворотом головы оборотился к гостю и, понизив голос, продолжил: — Я тебе говорил о нем, Северус. Внебрачный сын Родольфуса. Мой... кхм... так сказать, племянник – Арлен Лестрейндж. Северус Снейп, не проронив ни слова и не отрывая колючего взгляда от детского лица, почтил будущего студента медленным кивком. Брум подумал, что чрезмерная бледность этого человека могла бы соперничать с белизной нескольких мраморных скульптур, украшавших гостиную. — Ну, вот и прекрасно. У вас совсем скоро будет достаточно времени, чтобы познакомиться ближе. А теперь иди, мой мальчик, иначе ты рискуешь заболеть перед самым началом учебного года, — едва уловимым жестом руки Люциус отослал Брума в комнату. Мальчик ещё долго чувствовал на себе сверлящий спину взгляд мрачного профессора. Северус Снейп забыл как дышать. Он ни словом, ни жестом не выдал своего замешательства, но после встречи с мальчиком даже не пытался делать вид, что слушает своего давнего друга, и вскоре поспешил откланяться, исчезнув в зеленом пламени камина.