Мой дом Азкабан

Возвращаться в школу совсем не хотелось. Он так и просидел бы в склепе до конца учебного года. Все эти глупые занятия, болтовня в обеденном зале и на переменах, бессмысленные лабораторные работы и бесконечные мили исписанных или, скорее, измаранных свитков... Брум оказался первым, кто вернулся после каникул в гостиную Равенкло. Вокруг было чище, чем обычно, очень тихо, и пахло свежей пастой для полировки мебели. Он поднялся в спальню и аккуратно разложил свои вещи в сундуке. Чемодан пинком ноги был отправлен в темное подкроватье. Не снимая ботинок, Брум откинулся на кровати и, заложив руки за голову, погрузился в свои тяжёлые думы. У него было мало опыта, недостаточно знаний, но сила желания была столь велика, что уже сейчас он чувствовал, как магия пульсирует в его венах, готовая вырваться на свободу. Чтобы избежать выплеска, Брум переключил свои мысли на отвлечённый предмет. Магическое фото грязнокровки Грейнджер в одном из учебников Драко... Это было забавно. Маленькая кривляка позировала с шутовским кубком за достижения в учёбе. Мало что понимая в человеческих взаимоотношениях, Брум не сразу понял, что к чему, но когда кузен застукал его в своей комнате со снимком Грейнджер в руке, его фарфоровая кожа стала вдруг пунцовой, а взгляд приобрел тот же угрожающий стальной оттенок, что и у его отца. Но нет вины Брума в том, что он перед отбытием в школу хотел лишь забрать свой учебник из свалки на столе мелкого Малфоя, а колдофото выпало откуда-то из вороха бумаг прямо ему под ноги. Брум вернул фото владельцу и вышел вон со своей книгой. Верхняя губа Драко кривились и дёргалась – он был готов ощетиниться и сыпать колкостями, но словесная дуэль не состоялась. Нарцисса была бы удивлена, узнай она причину дисфоричного настроения любимого отпрыска – Драко ходил мрачный и отстранённый, плохо ел. Но она бы, в отличие от Люциуса, смирилась. Удивительно, на что способно материнское сердце. И, именно из почтения к этому важному органу, Брум торжественно пообещал тётке ни коим образом не посвящать кузена во все те перепетии с Беллой, Азкабаном и собственным происхождением. Это было единственное, что он мог сейчас для нее сделать в благодарность за внимание, терпение и симпатию к нему – выкидышу обоих миров. Когда мысли стали путаться, а веки потяжелели, Брум вздохнул и, устроившись поудобнее, решил вздремнуть, но его намерение было подорвано шумной ватагой равенкловцев, ворвавшихся в спальню. Где-то вдалеке захлопали двери, раздавался грохот чемоданов, ученики перекрикивались и смеялись. Брум сел на кровати и недовольно взглянул на новоприбывших. Один из соседей по комнате – кажется, Маршалл – остановился посреди комнаты с чемоданом и, тыча пальцем в Брума, сделал очень большие глаза: — О, Мерлин! Гляньте-ка на Лестрейнджа! Ты в Азкабане каникулы провёл, дружище?! Другие студенты засмеялись, поддакивая и развивая тему. Брум только усмехнулся и кивнул, но, конечно, этот жест никто и никогда не принял бы на веру, как и любую другую правду, которую мы говорим совершенно откровенно тем людям, которые уверены, что с ними шутят. Веселая кутерьма вилась вокруг Брума надоедливым хороводом, а ему уже жизненно необходимо нужно было повидаться с Экриздисом. Он всё решил, и намерения его были столь прочны, что никакая сила в мире не способна была бы поколебать уверенность в задуманном плане. Но спешка повлекла бы за собой неминуемый провал. Медленно и нестройно текли учебные дни в Хогвартсе. Иногда он виделся с Эльзой, стрелял у нее сигареты, и они вместе сидели на Астрономической башне, свесив ноги вниз. Под ними была головокружительная высота. Эльза трещала, пересказывая Бруму сплетни и хитросплетения школьных интриг, или вслух читала "Пророк". Иногда она отрешённо гладила газетные страницы, где частенько мелькало колдофото старшего Малфоя. Он не обращал внимания на ее маленькие странности. В его голове бродили мысли совсем иного толка, но поделиться ими он не мог. Он, вообще, ни с кем не мог поговорить о том, что его терзало более всего на свете. Ни с кем, кроме одного человека. Кроме одного давно умершего человека. Уже приближалась середина февраля, а Брум всё никак не мог вырваться из Хогвартса. Запрет на аппарацию после внезапной кончины Пса-о-трёх-головах не давал переместиться прямо из замка даже с помощью аграфа. Нужно было искать барьер – ту незримую границу, за которой начинается свобода – но времени на это не было. Рядом постоянно кто-то был: учительские патрули исправно бороздили коридоры и дежурили на лестницах, старосты скрупулёзно пересчитывали учеников по головам во время каждого приема пищи и перед отбоем. А, между тем, замок сошел с ума. Упитанные Купидончики кружили по кабинетам, врывались в спальни, рассыпая сердечки и поцелуи. Их маленькие стрелы довольно болезненно вонзались в оголённые участки кожи, оставляя после себя следы в форме все тех же вездесущих сердечек и отпечатков губ. Брум яростно отгонял от себя этих магических созданий, расшвыривая их руками во все стороны. Ни с кем не общаясь и не давая повода, мальчик стал объектом симпатии многих романтичных учениц Хогвартса. Его таинственность и необычная внешность дали почву для пересудов и взрастили в женской половине студентов уверенность в невероятной привлекательности Арлена Лестрейнджа. Печальный облик мальчика стал сагой во языцех, вызывая брожения в неокрепших умах и сердцах юных ведьм с младших курсов. В школе только и разговоров было, что о вечеринке по случаю Дня влюбленных. И тогда Брум решил, что это и есть его шанс. Бал в честь Святого Валентина оказался, на редкость, удачным поводом выбраться из замка. Все силы были брошены на поддержание порядка в Большом зале, где под завывания приглашенных музыкантов в гормональном экстазе билась толпа студентов. Брум привычно подпирал колонну, разглядывая из своего укрытия дорогого кузена. Драко стоял поодаль в компании сокурсников и бросал, как ему казалось, незаметные взгляды на грязнокровку Грейнджер. Та, в свою очередь, скромно стояла у стола с угощением и притопывала ножкой в такт музыке. Конечно, ей хотелось танцевать. А ещё от скуки она могла бы заметить отсутствие кого-то из учеников... Его, например – с нее станется, въедливая уховертка... Брум поискал глазами рыжего с Гриффиндора и мысленно обозвал его болваном. Рон стоял рядом с Симусом и вяло перекидывался с ним репликами, изредка почесывая шею под пышным старомодным жабо. Брум подумал, что если бы не его план, то, кто знает, может, и он сплясал бы с Эльзой один танец, правда, при условии, что эта стерва протащит в зал немного виски, который они незаметно могли бы добавить во фруктовый пунш. Грейнджер кисла на глазах. "Неужели так сложно потанцевать с подругой, тупица?!" – в сердцах мысленно фыркнул Брум. Уизли глуповато заозирался по сторонам и, похлопав Симуса по спине, деревянной походкой пошёл прямо к зубрилке. Брум ошарашенно наблюдал за происходящим. Оставалось надеяться, что это совпадение, а не спонтанный выброс магической энергии. Эльзы не было видно весь вечер. Возможно, строчит любовное послание своему ненаглядному Люциусу, которое тот даже не удосужится прочесть и бросит в огонь, не распечатав. Преподаватели поочередно обходили зал по периметру и возвращались на свой постамент. Брум мысленно провел перекличку среди учительского состава – все были на месте. Значит, этажи патрулируют старосты под предводительством миссис Норис. Ещё немного постояв в своем укрытии, Брум отлепился от стены и пошел в самую гущу беснующихся подростков. Он хаотично перемещался между прыгающими под отвязную музыку учениками и в конце концов вышел у самых дверей. Воровато оглянувшись, он выскользнул в приоткрытую створку и оказался в темном коридоре. Здесь было тише, прохладнее, и не было той удушающей толпы. Мальчик вздохнул с облегчением не только потому, что ему удалось незаметно улизнуть, а и по той причине, что всё это показное веселье сводило его с ума. Хотя, куда уж больше... Брум уверенно шагал мимо дремлющих портретов – если он будет красться, его сразу заподозрят. Ему чертовски везло. Похоже, старосты плюнули на патрулирование и теперь зажимались под томные звуки медленной музыки, глухо доносящейся до напряжённого слуха беглеца. Брум практически вывалился из главных ворот Хогвартса и прижался спиной к обледеневшему металлу. Сердце колотилось в глотке, мешая доступу кислорода. Мальчик через силу несколько раз глубоко вдохнул и прикрыл глаза. Он выбрался. Зона запрета аппарации не должна быть слишком большой, а значит, барьер где-то поблизости. Не могут же престарелые преподы тащиться три дня лесом, чтобы отправиться в город по своим мелким делам? Брум пошел наугад. Конечно, он и не ожидал чего-то вроде мигающей вывески или указателя, но был уверен, что почувствует, когда преступит незримую границу. Мертвая трава, покрытая изморозью, с хрустом ломалась под ногами, на небе куском сыра висела жёлтая луна. Мысли о еде потревожили пустой желудок, и тот отозвался голодным урчанием, напоминая, что хозяин не ел со вчерашнего вечера. Брум приложил ладонь к животу. Нервы были на пределе, и ему показалось, что этот громоподобный раскат был слышен в Большом зале. Мальчик невольно обернулся – вдалеке, но всё ещё возвышаясь и давлея, мерцал величественный Хогвартс, а на земле тянулась цепочка его следов, оставленных на белесой траве. В свете луны и на фоне искрящегося инея эти отпечатки чернели выжженными проплешинами, словно под Брумом горела земля. Мальчик досадливо цыкнул сквозь зубы – любой любопытствующий легко отыщет его, но отступать нельзя, он чувствовал, что идти стало легче. Каменная махина замка словно имела собственную гравитацию и притягивала к себе более мелкие объекты, теперь же напряжение стало ощутимо меньше, а значит, он совсем близко. Ещё полтора десятка хрустящих шагов, и Брум перешёл свой Рубикон. Здесь, в скудной тени обнаженных деревьев, можно было выдохнуть. Брум устало прислонился к корявому стволу вяза, чувствуя, как волосы цепляются за потрескавшуюся кору, и вытащил из-под рубашки черный треугольник. Он зажал его в кулаке и прикрыл глаза, отринув все мысли и волнения. Приятная волна подхватила его и, ласково покачивая, понесла домой...