Мой дом Азкабан

Снейп назначил ему отработку. Вот так, при всех, в коридоре, гаденько ухмыляясь. Эльза, которая успела пройти ещё несколько шагов после того, как Брум остановился перед учителем, вопросительно пялилась на него из-за плеча своего декана и жестами изображала перерезанное горло, а так же повешение и асфиксию. Снейп черным вихрем унесся дальше, а Брум так и остался стоять, сжимая кулаки в бессильной злобе. Ему казалось, что они с профессором даже немного поладили, нашли общий язык: Брум проявил интерес к святой Лили Поттер и надеялся, что хогвартский дементор отнесётся к нему благосклонно, а он ему отработку! Ну, как так-то? Шаткое настроение упало ниже уровня подземелий, и мальчик шёл, повесив голову, мысленно пытая несговорчивого зельевара Круциатусом. Эльза зубоскалила. — Эй, выше нос! Ну, подумаешь, пару котлов помоешь да пол поскребешь! — она панибратски закинула одну руку Бруму на плечо, а другой растрепала белую непослушную чёлку. Мальчик раздражённо передёрнул плечами, сбрасывая с них тощую конечность. — Лестрейндж, ну что ты за человек такой? А? То ты, как маньяк, бродишь за ним по пятам, то ревёшь из-за отработки! Это же твой шанс подобраться к Севу поближе! — Я не реву! — огрызнулся Брум, но слова противной слизеринки возымели эффект. Дурное настроение немного развеялось. На обеде мальчик думал о том, как ему добыть философский камень. Старый маразматик Экриздис предупредил его, что камень не является тому, кто хочет использовать его в своих корыстных целях. Является ли цель Брума корыстной, он не знал. Перестраховаться не помешает. Случай представился сам собой. Впихнув в себя через силу кусок хлеба с тыквенным джемом, мальчик отправился на Трансфигурацию. Он брёл в толпе сокурсников, размышляя о своем, и даже не заметил, как рядом вновь материализовалась Тавингтон. Она потрясала перед его носом газетой, где на первой полосе красовался сам Люциус Малфой. Брум пытался вчитаться в заголовок – что-то о меценатской деятельности – но Эльза, как всегда, была на своей волне. — Только посмотри на него! Ему так к лицу черный бархат! Брум закатил глаза. Эта игра вошла у них в привычку – Эльза восхищалась Малфоем, а Брум очень громко цыкал и очень глубоко закатывал глаза. Девочка стращала его, что однажды он не сможет вернуть их в исходное положение. Дядюшка на колдофото милостиво улыбался, чуть обнажая идеальные зубы и демонстрируя твердый волевой подбородок. Эльза прижала к груди газету и мечтательно воздела глаза к потолку. Брум усмехнулся, но тут же остановился и серьёзно спросил: — Хочешь увидеть кое-что интересное? Эльза недоверчиво покосилась на мальчика. — И чем ты задумал меня удивить? — Где уж мне! — хмыкнул Брум. — Но я точно знаю, что тебе может понравиться, — чёрная бровь Эльзы скептично поползла вверх. — Говорят, в нашем подземелье есть зеркало, которое показывает тайные желания... — Брум замолчал, разглядывая поток одинаковых студентов. — Бред! — фыркнула Эльза. — Ты мне не веришь? — улыбнулся Брум. — С чего бы? — Действительно...— протянул мальчик, круто сворачивая в соседний коридор. Эльза должна была отправиться прямо, но последовала за ним. Брум криво усмехнулся, забавляясь ее поведением. — Так и что там? — будто между прочим поинтересовалась она, расталкивая плечом стайку гриффиндорцев, что ждали под кабинетом, раздались недовольные возгласы. Брум отошёл в сторону и, прислонившись к стене, сполз на холодный пол, усаживаясь поудобнее. До начала занятия оставалось несколько минут, а Эльза была почти готова. — Там зеркало желаний... — шепнул он на ухо усевшейся рядом девочке, ее волосы защекотали нос. Эльза непонимающе уставилась на Брума. — Ты же хочешь Малфоя? Желаешь? — А то! — воскликнула Эльза, и несколько гриффов одновременно повернулись к ним как по команде. Равенкловцы, как всегда, не особо интересовались происходящим. Но львы – это совсем другое дело – этим нужно везде сунуть свой нос. Вот и сейчас Брум увидел, как лохматенькая Грейнджер навострила уши и всем своим естеством потянулась к чужому секрету. — Вот, значит, его тебе и покажут в зеркале... — Кто покажет? — Ну, чары, вероятно... Эльза молчала, разглядывая газетное фото. — Мне надо, чтобы ты и для меня там кое-что присмотрела. — М? — Да пустяк. Булыжник один. — Что за булыжник? — Философский камень... Эльза поперхнулась воздухом. — Очень смешно, — саркастично фыркнула она и стала подниматься с пола. "Что ж, начало положено..." — подумал Брум, глядя вслед удаляющейся подруге. В целом Хогвартсе нет ни одного человека, которому он доверил бы философский камень. А Эльза... Она почти друг, и в достаточной степени авантюристка, чтобы вписаться в эту безумную затею. Ещё, конечно, есть Грейнджер. Вот уж, кому, действительно, есть дело до всего на свете, и ее не жаль. Но грязнокровка первым делом побежит с донесением к Дамблдору... Додумать мысль Бруму не дала Макгонагалл. Старушка энергично просеменила в кабинет, а за ней потянулись студенты. Весь урок Брум только и думал о том, как Эльзе попасть в подземелья. Ведь Пушок был лишь привратником, и уж, конечно, добрый дедушка Дамблдор не ограничился им одним для охраны философского камня. Экриздис говорил и о других ловушках, он вообще любил потрепаться, а вот о том, как их преодолеть – ни гугу. Нужно смирить свою гордыню и идти вечером на поклон к Снейпу, и драить мордредовы котлы, будь они неладны... — Мистер Лестрейндж, будьте любезны продемонстрировать классу пример трансфигурации одушевлённого объекта в неодушевленный предмет! Брум оторвался от созерцания каменной кладки стены и нехотя перевел взгляд на преподавателя. Со всех сторон раздалось мерзкое хихиканье. Он встал из-за парты, повинно опустив голову. — Я не слушал, мэм. Минерва поджала тонкие губы. — Что ж, весьма печально, мистер Лестрейндж. По-моему, это Тролль. — Я сказал, что не слушал, госпожа профессор, но не говорил, что не могу этого сделать, — лицо мальчика расплылось в недоброй мстительной ухмылке. Макгонагалл удивлённо приподняла брови и, как черепаха, вытянула вперёд морщинистую шею, всем своим видом показывая, что она заинтригована и находится в ожидании. Смешки продолжали сыпаться со всех углов, студенты были в предвкушении скорой расправы. На учительском столе стояла клетка с белой красноглазой крысой. Зверёк, явно, нервничал, вставал на задние лапы и тревожно принюхивался. Профессор повела в сторону клетки сухонькой рукой, приглашая Брума проявить свое мастерство. Мальчик не стал затягивать и, вытащив из рукава свою волшебную палочку, направил ее в животное. Мышь пискнула и, повинуясь воле волшебника, превратилась в белую розу. Лишь мгновение стебель ее шевелился, оставаясь хвостом, но вскоре и он принял статичное положение, покрылся шипами и замер. Восторженное улюлюканье ощущалось как овации, и Брум картинно раскланялся во все стороны. Минерва рыбой открывала-закрывала рот и в конце концов пожала плечами. — Похвально, мистер Лестрейндж. Это, определенно, Превосходно. Класс, внимание! Кто мне опишет пошаговый алгоритм? Потянулись руки, раздались выкрики с места, студенты продолжили работу. Брум с победной усмешкой сел на место и попытался вновь заняться своими мыслями. Бесполезно. Грейнджер, как ему показалось, завистливо оборачивалась через плечо и сверлила его тяжёлым взглядом. Мальчик с радостью попрактиковался бы на ней в трансфигурации, но это было незаконно. Разочарованно вздохнув, Брум услышал долгожданный сигнал окончания урока. К счастью, Трансфигурация сегодня была одна, а значит, он отправится сейчас в подземелье, искуплять трудом невесть откуда взявшуюся провинность. Он шел по коридорам, привычно глядя сквозь студентов. Все они казались ему призраками, что в изобилии водятся в стенах древнего замка. Это, поистине, было лучшее, что он мог себе представить, ведь попав сюда полгода назад, он чуть не задохнулся от плотности школьного населения. Мальчику понадобилось несколько месяцев, чтобы вообразить их всех бесплотными духами, зато теперь для него в Хогвартсе были реальны лишь несколько человек: Тавингтон, Снейп и, к сожалению, Грейнджер. Как он ни старался, ее он не мог поставить в одну нишу с другими бестелесными обитателями. Даже Великий Светлый Дамблдор казался ему лишь верховным духом в этом призрачном замке. Он часто спрашивал себя: "А что же тогда реально? Хогсмид? Магловский мир?" Ответ был каждый раз один и тот же: Азкабан – вот его личная реальность. Страшная, полная боли, одиночества, но такая спасительная в своей тишине и уединении. Проследовав по уже давно знакомому маршруту, Брум оказался у приоткрытой двери, ведущей в кабинет зельеварения. Зеленоватый свет слегка озарял сумрак коридора, и мальчик остановился ровно на границе светлой полосы, падающей на пол. Снейп что-то бубнил, стуча ножом по каменной доске. — Входите, мистер Лестрейндж, — глухо раздалось из кабинета. Брум вздрогнул, но пересилив себя, сделал шаг в пятно зелёного света. — Добрый вечер, профессор. Я на отработку, — сообщил Брум, проходя в кабинет и скидывая с плеча сумку. Снейп отложил нож, ссыпал в кипящий котёл нарезанные кубиками коренья и, вытерев руки о подготовленное полотенце, выпрямился во весь рост, нависая над учеником и словно заполняя собой все пространство. Брум краем глаза косился на бурлящее варево и слегка отпрянул, когда на его поверхности надулся и лопнул большой пузырь. Над котлом взвился жемчужный пар. Снейп набросил на зелье заклинание стазиса и лишь кивнул мальчику, безмолвно приказывая следовать за ним. Брум приготовился к самой грязной работе. Он знатно помотал нервы профессору своими выходками и теперь был готов к расплате. Но, вопреки ожиданиям, Снейп повел его не в лабораторию и даже не в личные покои. Они молча вышли из замка на свежий воздух. Вокруг уже стемнело небо готовилось ко сну, накидывая на землю шёлковое покрывало с алмазной россыпью звёзд. Брум вдохнул морозный воздух и, поплотнее запахнувшись в мантию, последовал за профессором. Тот черной тенью стремительно несся к воротам, за которыми петляла дорога в Хогсмид. Деревушка была похожа на рождественский пряник – снег белоснежной глазурью лежал на коньках покатых крыш, на оконных рамах и над низенькими дверями, на которых всё ещё болтались хвойные венки с остролистом и колокольчиками. Местные сновали по улицам, торопились в теплые дома, делая последние покупки, прежде чем усесться в своих креслах пить чай. Возле "Кабаньей головы" шатался какой-то забулдыга, явно перебравший дешёвого огневиски. Он висел на столбе, подпирающем козырек у крыльца, и то и дело съезжал вниз, повинуясь земному тяготению. — Достопочтенный сэр, не будет ли у вас пары монет для обнищавшего волшебника?.. — еле выговаривая слова, жалобно начал он, но сбился. — С дороги! — рявкнул Снейп, брезгливо уворачиваясь от трясущейся руки в грязной дырявой перчатке. Брум поморщился от вони, что исходила от пьянчужки – застарелый алкоголь, моча, немытое тело... И это – высшая раса?! Стало гадко и почему-то стыдно. Он впервые видел опустившегося на самое дно волшебника. Как? Когда у тебя есть могущество! Когда тебе подвластны материя, пространство и время! Как можно стать столь жалким и ничтожным? Он ведь хуже самого завалящего магла! Снейп косился на мальчишку, наблюдая за реакцией. Не давая времени отрефлексировать полученный опыт, Северус дёрнул Брума за рукав и подтолкнул к большому камину, на котором стояли две миски – в одной, по всей видимости, был насыпан летучий порох, а в другую профессор бросил пару сиклей. Брум не успел изучить убранство таверны, как Снейп насыпал в его руку порошок и практически втолкнул в черный зев камина. Полыхнуло зелёное пламя, и через мгновение они вышли уже из другого очага в другом кабаке. На них никто не обратил ни малейшего внимания – люди пили и ели, занятые своими разговорами. Так же молча, Снейп вышел на улицу, уверенный, что мальчик последует за ним. Пустынные тротуары серебрились свежим снежком под огрызком яркой луны, и Брум поскальзывался на обледенелых лужах, застывших к вечеру от ощутимого мороза. Снейп шёл впереди, оставляя за собой шлейф травяного аромата. Казалось, что этот запах въелся в его одежду, волосы, проник под кожу, и даже по венам его течет какое-то забористое зелье, а не нормальная человеческая кровь. Они свернули несколько раз в узкие проулки и вышли к городскому кладбищу. Покосившиеся надгробия мрачно взирали на поздних гостей, отбрасывали жуткие тени, но Бруму было очень уютно здесь. Снейп остановился у плоского камня-надгробия с запорошенными снегом увядшими лилиями. Вытащив палочку, он заставил цветы исчезнуть, но на их месте тут же появился свежий букет. Лилии были такими нежными и трогательными на фоне черного заледеневшего гранита, их лепестки светились в темноте матовой белизной. Брум молча наблюдал за тем, как творится немудреная магия, и за тем, как меняется выражение лица сурового декана Слизерина. Снейп присел на корточки и голой рукой смахнул снег с камня. "Лили Поттер" – прочёл Брум. Были ещё какие-то надписи, скорее всего годы жизни и, возможно, какая-то глупая эпитафия, но ему было неважно. Он видел лишь, как скорбно сомкнулись губы профессора, и как горькие складки залегли по краям ядовитого рта. Он, наверное, много хотел сказать об этой женщине, но сейчас не находил слов. Брум тоже присел на корточки и стёр снег с соседнего надгробия. "Джеймс Поттер"... Снейп резко встал, словно надпись отпугнула его. Брум задрал голову вверх на высокую темную фигуру рядом. — Сэр, простите, что я так плохо отзывался о ней. Я не знал, как вы к ней относились, — слова сами вырвались, Брум даже не успел подумать. Профессор окинул его нечитаемым взором и, развернувшись, зашагал прочь. Брум ещё немного постоял у могилы родителей. Глаза щипало...наверное, от мороза. Эти лилии, этот горький взгляд – он говорил с ней... Мысленно, конечно... Снейп никогда не дал бы увидеть свою слабость, но Брум видел. Видел и... сочувствовал? Любовь сына к приемной матери и первая юношеская любовь слишком отличны друг от друга, но сила чувства в обоих случаях столь велика, что стирает границы. Брум, наверное, осознал, как Снейп любил Лили... До беспамятства, до самопожертвования, до смерти – так же, как он любил свою Беллу. Он не грустил о кровной матери, которой никогда не знал, но смог понять живого человека, коим, к его огромному удивлению, оказался Северус Снейп. Впрочем, стоит ему заикнуться об этом вслух – будет драить котлы до скончания века.