Мой дом Азкабан

Лицо Волдеморта обратилось к Люциусу и, одарив гневным взглядом змеиных очей, зашипело: — Чшшто ты ссказал?! Квиррелл повернулся к непокорному слуге Повелителя и занёс волшебную палочку. Эльза, до этого времени замершая в растерянности и страхе, бросилась к Малфою одновременно с Нарциссой, но оказалась быстрее и, как только Квиррелл в гневе выкрикнул оглушающее заклятие, попала под красную молнию, оттолкнув дезориентированного и обессиленного Люциуса. Лорд Малфой покачнулся и тяжело упал в сторону, распластавшись на каменных плитах, а Эльза, поражённая метким выстрелом, тряпичной куклой была отброшена назад. После падения Люциуса, книга заклинаний осталась лежать на полу. Её страницы, орошённые кровью Малфоя, подрагивали, требуя продолжения ритуала и платы за помощь темных сил. Не теряя времени, Нарцисса подхватила книгу и с ужасом поняла, что держит в руках переплёт из человеческой кожи. Секундное замешательство, страх, отвращение – это могло стоить жизни нескольких человек. Леди Малфой продолжила ритуал, безжалостно задавив в себе зарождающуюся истерику. Бруму показалось, что это в него пальнули заклятием, весь воздух пропал из лёгких, в глазах потемнело... Он отчаянно бросился на спину Квиррелла, целясь большими пальцами в узкие щели змеиных глаз. Но, как только руки его коснулись скользкой серой кожи, пещеру огласил пронзительный вой. Лицо Волдеморта запузырилось, повалил дым, а сам профессор Квиррелл стал вдруг распадаться на части, сгорая заживо. Брум ожесточенно давил в уже пустые глазницы до тех пор, пока Квиррелл весь не превратился в прах. Черный дух заметался под сводами подземелья и в последней бесплотной попытке причинить боль пронесся сквозь Брума, опрокинув того на спину. Его обдало липкой ледяной волной страха, и мальчику стоило огромных усилий заглушить это животное неконтролируемое чувство. Брум подполз к Эльзе и в немом иступлении схватил недвижимое тело. Волосы ее слиплись от крови, а на каменном полу уже застывала бурая лужа. Люциус вдруг оказался рядом и мягко положил ладонь на его плечо. — Не теряй время. Северус уже готов, — прохрипел он, шатаясь и вытирая кружевным манжетом кровь с лица. Брум обернулся, в его глазах было пусто – вся его боль превратилась в твердую решимость достать Беллу с того света, чтобы жертва Эльзы не была напрасной. Профессор Снейп лежал без сознания, готовый исполнить свою роль в этом театре кошмара. Нарцисса осторожно и внимательно читала заклинание, вымачивая в чаше с кровью длинную верёвку. Конечно, ее способности в латыни были далеки от способностей супруга, она боялась ошибиться, но тонкая алая дорожка под носом свидетельствовала о том, что все идёт как надо. Леди Малфой, не брезгуя, окунала свои холёные руки в бурлящую кровь и перебирала на дне верёвку, чтобы каждая нить пропиталась варевом. Когда дело было сделано, Нарцисса достала верёвку из чаши и, просунув ее под поясницей обездвиженного Северуса, завязала на его животе особый узел, изображённый в древней книге заклинаний. Второй конец веревки нужно было привязать к Арлену. Эта своеобразная пуповина должна была связать его с якорем, которым выступал Снейп, и в царстве мертвых она бы питала жизнью мальчика, что отправляется за грань на поиски матери. — Дорогой, всё готово, — крикнула она через плечо, обращаясь то ли к супругу, то ли к племяннику. Люциус бросил на жену быстрый взгляд – он был поражен той силе, что заключалась в её хрупком женском теле. Истинная аристократка, она стояла сейчас по локоть в крови, с растрепанной прической и перепачканным лицом. Нарцисса вытерла руки о подол платья и, шмыгнув носом, стала готовить узел для Брума. Люциус поднял мальчика с пола и, придерживая, подвёл к супруге, которая, обхватив племянника за талию, обвязала того окровавленной верёвкой. — Пора, — кивнул Люциус и ободряюще похлопал мальчика по спине. Брум остановился на мгновение, собираясь с мыслями. Только что он каким-то чудом развоплотил Волдеморта, заодно убив своего профессора... Эльза лежала с проломленной головой, истекая кровью... Люциус еле стоял на ногах, Нарцисса на глазах теряла силы... Снейп добровольно стал жертвой на заклание во имя любви... Мальчик улыбнулся безумной улыбкой – это всё во имя любви. Его любви к Беллатрисе. Несколько шагов дались тяжело, ступни словно прилипали к каменным ступеням, и каждый раз ногу приходилось, чуть ли не с подошвой, отрывать от пола. Это было его Восхождение. Приблизившись к арке, Брум, не раздумывая, шагнул в черноту... Ощущение было, будто он упал под воду. Полное отсутствие звуков, только шум крови в ушах и странная пульсация в верёвке-пуповине. Брум перестал существовать в своем мире, но и здесь он только гость. Мальчик сделал мысленное усилие и поплыл вперёд. Из темноты стали проступать неясные тени, гомон голосов ворвался в мозг. Брум вдруг осознал, что совсем не подумал, как именно найдет здесь Беллу, и эта мысль вселила в него панический страх. Среди сотен тысяч одинаковых голосов и теней невозможно найти одну особенную, но он будет пытаться. Брум сосредоточился и отрешился от посторонних звуков. Всю свою энергию он направил на поиск родной души. — Ма-а-ма! — мысленно закричал Брум, что есть мочи. Он вертел головой, пытаясь в мутных волнах разглядеть Беллу. Вокруг мелькали воспоминания из прошлого, жизнь неслась перед глазами словно магловская кинопленка... Кажется, он умирал... Брум подёргал узел на животе, тот держал крепко и надёжно, но длины веревки не доставало, чтобы искать дальше. Мальчик понимал, что совершает ужасный поступок, почти самоубийство, но другого способа разыскать мать он не видел. Брум также знал, что предаёт и подставляет людей на другой стороне, которые поверили в его безумную затею, но узел уже соскользнул с его талии и остался плавать в пространстве. Мальчик же медленно поплыл в зеленоватой дымке, разглядывая сцены из собственной жизни в Азкабане. Он заметил, что почти в каждом воспоминании Белла что-то напевала, ее губы шевелились, на лице светилась спокойная улыбка – такие редкие и ценные моменты затишья... Перед глазами вдруг возникла тёмная пустая камера, в углу сидел маленький мальчик. Он был растрёпан, перепачкан и растирал слезы по лицу грязными кулачками. Его чёлка была снежно-белой, и Брум наконец понял, что это он сам много лет назад. Мальчик до боли всматривался и вслушивался в это воспоминание. Он отринул все посторонние мысли и наконец ясно услышал тихую мелодию. Кто-то за стеной напевал детскую песенку. Мальчик из воспоминания тоже затих, прислушиваясь. Мелодия зазвучала чуть громче, и Брум подхватил её, неверно напевая на свой лад. Вскоре он сумел поймать нужные ноты и почувствовал, что по лицу потекли слёзы... Это Белла пела ему самую первую колыбельную, успокаивала несчастного ребенка как могла. Сердце Брума заболело от нахлынувшей любви, ее было так много, что она разрывала грудь, словно намеревалась прорвать плотину. Глубокая тоска по матери накрыла его с головой, и мальчик сквозь слёзы пытался напевать ту колыбельную, перевирая слова и ноты. Ему показалось, что вокруг стало светлее. Брум открыл глаза и увидел перед своим носом яркую белую искру, она покачивалась в такт мелодии и ласкала лицо мягким теплом. — Мама? — беззвучно прошептал Брум. Искра засветилась ярче. — Мама! — он был так счастлив, что забыл обо всем на свете. — Пойдём со мной... Я пришёл забрать тебя... — искра тревожно заметалась перед глазами. — Не бойся. Всё будет хорошо. Я больше никогда не брошу тебя... — Брум протянул ладонь. Искра колебалась, зависнув в пространстве. Он поймал ее как парящую пушинку. Мальчик бережно сжал ладонь в кулак и, помогая себе другой рукой, развернулся. Вдалеке, словно покачиваясь на невидимых тёмных волнах, причудливо извивалась верёвка. Он сделал несколько мощных гребков по направлению к спасительной пуповине. Каждое движение давалось словно во сне, когда убегаешь от преследующего тебя страха – кажется, что конечности стали ватным, и вся та сила, которую вкладываешь в мышцы, утекает сквозь пальцы. Глаза Брума затуманились, стало труднее различать очертания верёвки, и он двигался к ней скорее по наитию. Почти выбившись из сил и потеряв направление, мальчик почувствовал, словно его руки коснулась скользкая змея. Он схватился за нее что есть мочи и кое-как обмотал вокруг предплечья. В тот же миг некая сила извне потянула его по направлению к темному пятну вдалеке, которое было практически неразличимо за белесой пеленой перед его глазами. Пульсация в верёвке ослабела, силы покидали Брума с каждым дюймом пройденного пути. Чувство времени и пространства исчезло, и сознание покинуло мальчика в тот миг, когда Нарцисса с Люциусом сделали последний рывок и вытащили его из Арки Смерти прямо на холодный пол у ног Северуса. Люциус, растеряв всё свое хладнокровное величие и достоинство, стоял теперь на коленях перед Снейпом и пытался влить в бесчувственный рот восстанавливающее зелье. Нарцисса склонилась над мальчиком и, похлопывая по бледным щекам, приводила в его сознание. Брум был счастлив в коротком забытьи, но вскоре окружающие звуки стали пробиваться к нему. Вначале они звучали словно сквозь вату, но постепенно усиливались, и вот он уже ясно слышал над собой тревожный женский голос. Мальчик с трудом разлепил глаза и увидел перед собой лишь тьму. Он поморгал, отгоняя мрак, но темнота никуда не делась. Нарцисса коротко вскрикнула, и по тому, как приглушённо прозвучал ее возглас, Брум понял, что она прижала ко рту ладонь. — Северус! — крикнула она пришедшему в себя зельевару. Где-то сверху раздались тяжёлые шаркающие шаги, словно поступь принадлежала столетнему старцу. Вскоре холодные жёсткие пальцы поочередно оттянули веки Брума наверх, а потом тяжёлая ладонь почти ласково легла ему на щеку. — Ничего, мальчик... Это ничего...– сочувственно прохрипел, обычно, ядовитый голос. — Ты живой – это главное. Несколько пар рук подхватили Брума и помогли встать ему на ноги. Покачиваясь в своей собственной темноте, мальчик сделал пару шагов наугад с вытянутыми вперёд руками, но, потеряв равновесие, споткнулся и упал, больно приложившись коленями о каменный пол. За спиной тихо всхлипывала Нарцисса. Кто-то через силу разжал его пальцы. Сквозь шум в ушах Брум смутно слышал ровный речитатив Люциуса, читающего очередное заклинание. Мальчика неожиданно замутило, и он ухнул в глубокую яму, на дне которой было пусто и темно.