Ловушка для оборотня

Когда Джеймс выходит наружу в относительно чистой, но не новой одежде, король сидит на возвышении плиты, окружающей шахту. Сидит, упираясь босыми ногами в траву и смотрит вперед, сосредоточенный то ли на сиянии звёзд, то ли на созерцании неба. Баки полминуты топчется рядом, затем тоже садится, плечом к плечу с королем и тоже смотрит вперед. Тишина, как ни странно, не становится неловкой или напряженной: уютная, спокойная… Барнс вздыхает и придвигается ближе к Т’Чалле. Когда он вернется обратно в шахту… или вылетит из Ваканды… это воспоминание станет одним из лучших в его жизни. Барнс усмехается и наклоняет голову, легонько бодая короля в ухо. Тот протягивает руку, не глядя, задумчиво пропускает отросшие до плеч волосы Баки сквозь пальцы, поглаживает по шее. — Мне сказали, ты в шахте по собственному желанию, — наконец нарушает Т’Чалла тишину: он впервые за всё время поворачивает голову и смотрит на Джеймса. В этом взгляде сомнение, печаль и тепло. — Ага, — Баки откидывает голову назад — и его пробирает дрожь от пальцев вакандца, забравшихся за ворот рубашки. — Здесь… здорово! — он улыбается легко и мягко. — Нагрузки, тренировки, питание… И главное, всё это я выбрал сам. Мой выбор, понимаешь? — Нагрузки, тренировки, питание… — повторяет Т’Чалла задумчиво. Добавляет: — Отсутствие рядом мешающего напрягаться короля… — Последнее — скорее минус, — Баки фыркает, тоже снимает обувь, ставит рядом с обувью Т’Чаллы. — Но если учитывать, что твоё отсутствие означает мою невозможность тебе навредить, то… Т’Чалла поднимается, хмурый, как медленно надвигающаяся туча. — Я тебя предупреждал, что если ещё раз попытаешься удрать — укушу? — он скрещивает руки на груди, прямо смотрит в лицо Баки. Тот сопит, опускает руки, наклоняет голову, то ли обороняясь, то ли признавая правдивость слов короля. — Предупреждал, — вздыхает он. — Отлично. Сам со мной пойдёшь или тебя в узел завязать и оттранспортировать? — взгляд Т’Чаллы становится почти бешеным, и Джеймс думает сразу о многом. И основная мысль — он не хочет, чтобы король был таким… злым. Холодным. Т’Чалла — солнечный, Баки это знает, поэтому принимает решение мгновенно. — Сам в узел собрался завязывать? — уточняет наёмник, подбираясь — и услышав заветное «Ещё как!», срывается с места. — Тогда догони! Джеймс бегает быстрее обычного человека, но медленнее пантеры, это они уже выясняли. Баки только надеется, что сумеет отбежать достаточно далеко от любых средств наблюдения — и ещё он надеется, что в траве не водятся змеи. А впрочем, яд змеи для него тоже не смертелен. Чёрная пантера настигает его там, куда фонари уже не достают лучами, валит мощным прыжком на траву, жёстко прихватывает зубами за шкирку… то есть, там, где шея переходит в спину. Баки не двигается, лежит около минуты, уткнувшись лицом в траву, затем осторожно приподнимает голову и разводит руки в стороны, чувствуя, как шершавый язык вылизывает шею. — Эй, меня же кто-то кусать собирался? Ему фыркают в шею и демонстративно прихватывают зубами ухо, а потом снова его вылизывают. Барнс охает: жесткая горячая тёрка, проходящая по всем нервным точкам, подобна холодному душу: она бодрит, словно за шиворот вытягивает в реальность из черной бездны отчаяния — и Баки со стоном роняет голову обратно, поняв, что это ещё и возбуждает. У него стоит. Вывод — он чёртов зоофил. — Всё, я сражен, — он почти шепчет, бессильный что-то сделать сейчас. — Можешь завязывать в узел и транспортировать куда угодно. В ухо ему фыркают, очень громко и очень мокро и принимаются вылизывать второе ухо. — Чёрт… Величество… Ты нахал… — Баки снова стонет в траву, он не знает, смеется он или плачет. У него стоит на чертову пантеру. — Прекращай. Я так не могу… — жалобно просит он, рвано дыша — и чувствует, как тяжесть на его спине изменяется, становясь легче, тоньше — и уже человеческие руки проскальзывают под рубашку, бродя по горящей от прикосновений коже. — А так можешь? — голос у короля всё ещё урчащий, он наклоняется близко-близко, и Барнс понимает, что тот тоже схватил дозу адреналина и возбуждения из их пробежки. — Да, — хрипло выдыхает он, выгибаясь, позволяя снимать с себя… снять всё, что угодно, лишь бы чувствовать жар этого тёмного солнца. — О, чёрт… я тебя хочу. — Хочешь — попроси, — в голосе Т’Чаллы слышна усмешка и властность, и Барнс, фыркая, перекатывается на спину, сжимает тёмные запястья. — А если я тебя в узел завяжу и сам возьму? — Не возьмешь, — Т’Чалла, ухмыляясь, наклоняется губами к самому уху любовника, и Баки снова едва не стонет, чувствуя, как горячая кожа скользит по его, чувствуя пресс, соски, перекатывающиеся мышцы и хрупкие ключицы. — У тебя смазки нет. — А у тебя-то откуда? — поражается Баки, даже трепыхаться забывает, глядя на короля расширенными от изумления глазами. — У тебя же одежда вообще исчезает после обратного превращения… — Боже, какие умные слова! — Т’Чалла фыркает, закатывая глаза, снова наклоняется, вылизывая бледную солоноватую от пота кожу. Снова прерывается. — Природа — великая сила, знаешь ли! Джеймс вздыхает и почти сдаётся, чувствуя, как темное солнце обосновывается там, где сейчас прикосновения всего желанней, где у него стоит так, что почти больно. Сколько у него никого не было? Почти полсотни лет? — Чёрт с тобой, — выдыхает он, бёдра сами двигаются навстречу ласкающей руке. — Давай уже! — Неправильно просишь, — движения пальцев замедляются, в голосе — металл, ни следа солнца, и Баки на секунду становится больно в груди от мысли, что этот металл рожден из-за него и направлен на него. Он тянется к солнцу, как к единственному, что есть на земле, целует губы, веки, щёки… они тоже солоны, и Барнса это сражает не меньше, чем самое явление этого солнца к нему. Он рвано выдыхает, откидывается снова на траву, смотрит прямо в глаза королю Ваканды, туда, где металл снова сменяется теплотой рождающегося заново солнца. Он впервые просит об этом, но тепло в глазах, в сердце Т’Чаллы стоит всего. Любой жертвы, любой мольбы. Любого дара. — Возьми меня. Прошу. Я хочу тебя. И солнце разгорается ярче, разгорается, становясь жаром, сжигающим — и в то же время оживляющим, помогающим жить, дышать, переносить чёртову память и верить, что жизнь без страха и крови возможна. Баки чувствует, как его подготавливают, смазывают чем-то бодрящим, даже не пытаясь думать, что это, — а потом снова поворачивается на живот, раздвигая ноги, прося и разрешая — и чувствует проникающий жар солнца уже в себе — и зубы, прикусывающие шею. Подчинение, метка, возбуждение… Джеймс надеется, что ведет себя не как похотливая кошка, по крайней мере, он точно не орёт — закусывает губы до крови, постанывая под толчками, выгибаясь… А вот Т’Чалла шепчет что-то ему на ухо, что-то по-вакандски, и мозг бы обязательно расшифровал это, не будь он так расплавлен жаром темного солнца, сжигающего и возрождающего… словно феникса из пепла… Когда Джеймс немного приходит в себя, он чувствует прохладу травы, на которой они лежат, и жар тела на нем. Баки молча берет ладони Т’Чаллы, обнимающие его, и крепче заводит вперед. Целует каждую ладонь, трётся лбом — и получает неторопливый, почти нежный укус за ухо. — Ай, — жалуется он траве, небу и звёздам, и звёзды тихо, мягко смеются. — Это тебе за побег. — Ммм… виноват, исправлюсь. Буду убегать чаще. — Напрашиваешься, — фыркает тёмное солнце, и Баки чувствует, что его шею снова начинают вылизывать. — Величество? — зовёт он негромко, утыкаясь щекой в мягкую тёплую ладонь. — А пошли домой, а? Там продолжать как-то… удобней. — Не боишься, что продолжение растянется? — фыркают ему в ухо. Барнс вздрагивает. — Я уже почти ничего не боюсь, — отзывается он, но разум трезвеет. — Слушай, Величество, тебе ж сейчас на патрулирование джунглей, а я тебя отвлёк…да? Вакандский оборотень нехотя выходит, орошая траву вытекающим из любовника семенем, садится по-турецки, задумчиво оглядывает повернувшегося Джеймса — обнаженного, расслабленного, открытого и серьезного. Проводит пальцами по его коже с плеча и до бедра. — Я король, я могу и отдохнуть пару ночей, — отзывается он спокойно. Улыбается мягко и немного насмешливо: — Одевайся и полетим домой. Буду учить тебя наслаждаться текущим моментом, а то ты этого совсем не умеешь…