Ловушка для оборотня

— И куда мне их? — уже одетый Барнс вертит обувь короля, Т’Чалла небрежно отмахивается: — Оставь в корабле. Он всё ещё раздет, и Джеймс, хмурясь, накидывает ему на пояс свою рубашку и завязывает рукава. — Тут камеры. Не сверкай задницей. — Кто-то ревнует? — король внимательно смотрит на него, чуть улыбаясь, и Баки качает головой, поджимая губы. Он не ревнует, он просто пытается остаться человеком и поступать по-человечески. Пока владыка Ваканды запрыгивает в свой корабль, ничуть не смущаясь собственной наготы, как впрочем, и всегда, Барнс смотрит на шахту. Эти три месяца были самыми лучшими в его жизни. Лучше было только в детстве в Бруклине, когда отец ещё не погиб, и они со Стивом дружили и носились везде. — Ты же понимаешь, что не останешься здесь? — Т’Чалла приседает у края выхода, внимательно смотрит на любовника. Джеймс пожимает плечами и отворачивается, входя на транспорт. — Понимаю. Но это не отменяет того, что здесь я чувствовал себя нужным и защищённым. — А со мной — нет? — лестница поднимается с легким шорохом по одному движению пальцев Владыки, и Баки садится на пассажирское сиденье, глядя, как король пилотирует машину сам. — Я опасен, — он пожимает плечами. Беззаботное настроение, бывшее час назад, улетучилось, стоило только подумать, что он снова может услышать код и стать убийцей. — Для тебя, для себя и для всех окружающих. — Хм, — Т’Чалле припоминается случай месячной давности. — Инцидент на шахте с убийством устроил ты? — Да. Он пытался прочитать мне код, — Джеймс усмехается. — Но в тот раз я не был скован и мог прекратить это раньше, чем дело окончилось… — он замолкает. Так или иначе, дело всё равно окончилось убийством. Оно всегда так оканчивается, вне зависимости от того, Джеймс ли он или Зимний солдат. Так изменится ли что-нибудь, если код исчезнет? Барнс вспоминает висящего на цепях Т’Чаллу и понимает, что как только он лишится кода — он пойдет и убьёт того, кого ненавидит король. От осознания безнадёжности Джеймса начинает клонить в сон. Т’Чалла сжимает губы, угадав окончание, и молчит, не зная, чем подбодрить любовника… партнера… Он был страшно рад, что Джеймс нашелся, но теперь Барнс расстроен, а значит, огорчен и Его Величество. — Сначала надо убрать код, — озвучивает он. Барнс кивает и улыбается. Во дворце первым делом они идут в ванную, и Джеймс невольно втягивает запах носом. — Ты пахнешь летними травами, — говорит он с легкой улыбкой. — Не хотел бы смывать с тебя этот запах… — улыбка становится кривой, когда мысли возвращаются в текущей ситуации. — Скажи, Т’Чалла, а если код будет стёрт, а я продолжу убивать? Не из самозащиты, не из ненависти, а потому что посчитаю это правильным — ты это примешь? Ты останешься со мной? — он пугается собственных слов, ведь они на самом деле не вместе: не клялись друг другу в любви, не строили планы на будущее — просто Т’Чалла умеет быть здесь и сейчас, наслаждаться моментом и получать удовольствие от хорошего секса и хорошего общения. У него становится мерзко на душе. — Ну…я ведь тоже не котенок, — Т’Чалла морщится, вспоминая, и принимается намыливать партнера, говоря с ним и заглядывая в себя. — Мои когти в крови. Если помнишь, когда вы меня вызволяли — сколько трупов было перед местом, где я висел? — Пять, — Баки тоже морщится. У него погано на душе: этот разговор так не вяжется с горячей ванной, тёплым солнцем Т’Чаллы и его мудростью, что хочется всё замолчать. — Этих пятерых убил я. Лёгким движением ноги… — Не надо, — Баки закрывает глаза, обнимает покровителя за плечи, утыкается лбом в темное плечо. — Ну, и кто тут кого не принимает? — глубокий голос становится насмешливым, а потом — резким. — Этих пятерых убил я. — Самозащита… — бормочет Джеймс, дыхание учащается. Король Ваканды не убийца. Он мудр, добр… Он не такой, как Зимний солдат. А вот Баки — такой… — Скажи, а если я продолжу убивать? Не из самозащиты, не из ненависти, а потому что посчитаю это правильным — ты это примешь? Ты останешься со мной? Баки вскидывает голову так, что в глазах темнеет на миг, и слабо улыбается. — Нечестно. Ты мне мои собственные слова повторяешь, — заявляет он. Т’Чалла хмыкает и начинает неторопливыми плавными движениями смывать с Джеймса пену. — А ты подумай над ответом на вопрос. Ты задаешь вопрос мне, а на самом деле не готов принять ты. Вот и всё. Когда банные процедуры оканчиваются, от обоих пахнет свежо и душисто, оба завернуты в полотенца, а Баки всё ещё думает над словами Т’Чаллы. Он перестает думать разве что тогда, когда владыка Ваканды делает ему массаж, и Джеймс проваливается в сон — но просыпаясь и не обнаруживая рядом вакандского оборотня, он продолжает думать над этим вопросом. Окойе отделывается легко: Т’Чалла сам признаёт, что не спрашивал её о Барнсе, и что она делала всё, что сочла нужным, так что глава охраны не получает даже выговора. Его Величество просто уведомляет её, что ругать не будет. Перед сестрой он извиняется за резкий тон, и принцесса только молча кивает: она понимает, почему брат так обратился к ней, но обиды за недоверие это не отменяет. Впрочем, эта обида не слишком серьезна и рассосется со временем сама. В следующий раз изобретательница вызывает Барнса через неделю. Он знает, это — последний раз. Решающий. Когда аппарат стирает код, у Баки трещит голова, и он сжимает челюсти до боли: достаточно наорался в залах Гидры, здесь ему помогают, а не экспериментируют. После «операции» Барнс три дня лежит в больнице на обследовании, принцесса говорит, что если у него будет всё нормально, большего времени не понадобится. Память складывается вместе, словно перочинный нож, Зимний солдат становится Джеймсом Барнсом, и ночами он хрипит, избивая подушку, от ненависти к себе, вспоминая всех, кого убил. Нет, он помнил их и раньше, но тогда он был отстраненным наблюдателем со стороны — а теперь становится непосредственным участником, истинным убийцей. Это сильнее, чем разрывающая голову во время произнесения кода боль. — Последняя проверка, — Т’Чалла, почти безмятежный, садится перед Баки, только солнце в его глазах прячет своё тепло, ощетинивается колючими защитными лучами. — Код, Джеймс. Если не подействует — тебя выпишут завтра. Врачи говорят, твоё физическое состояние стабилизировалось. Барнс смотрит на него широко раскрытыми глазами. Дать королю код… вложить другую часть себя в темные ладони… С Окойе это было легче сделать: они оба шли на это ради спасения повелителя. Дать Т’Чалле код… Джеймс и сам не знает, почему его начинает протряхивать диким ужасом. Т’Чалла добр, Т’Чалла мудр, Т’Чалла не воспользуется кодом во зло… — Джеймс? — вакандский оборотень опускает руку ему на плечо, и Баки кивает. Губы трясутся. Почему он испытывает такой ужас? Может быть, потому, что не хочет, чтобы король вообще касался чего-либо плохого… — Знаешь… русский? — хрипло спрашивает он, силясь преодолеть ужас, царящий в голове. Т’Чалла кивает. — Давай бумагу. И ручку. Он пишет код тряскими пальцами, пытаясь не зажмуриться, не запаниковать — это же Т’Чалла, повелитель, друг, покровитель… И всё-таки, когда Джеймс протягивает код, губы его дрожат, и руки крепче вцепляются в покрывало на больничной постели. Т’Чалла смотрит на него нечитаемо и опускает глаза к бумаге: от предназначенного не убежишь, то, что должно быть сделано, будет сделано, он знает — и начинает читать. Каждое из слов отзывается в голове Баки легкой болью, не так как раньше, но он всё ждет удара темноты, когда он перестанет быть собой и снова станет покорным Зимним солдатом… -… Грузовой вагон. Покрывало под пальцами наёмника трещит, к последнему слову кода Барнс белее мела, и Т’Чалла осторожно спрашивает: — Джеймс? — Что? — сипит тот, не разожмуривая глаз, и владыка облегченно вздыхает: Зимним тут и не пахнет. Зато пахнет крупной истерикой. Т’Чалла откладывает листок, распрямляет ладони и прижимает их к вискам подопечного. — Джеймс, — тот не реагирует, часто дыша, и Т’Чалла повышает голос, вспоминая, как зовет друга Капитан Америка. — Баки! — тот открывает темно-серые глаза, ещё незрячие от ужаса, по щекам сбегает пот и слёзы, и король встряхивает его за плечи, повышает голос, снова прикладывая ладони к вискам: — Смотри на меня! Слушай меня! Один… два… три… Под равномерный отсчет цифр, произносимых глубоким спокойным голосом, под тепло горячих ладоней на висках Барнс постепенно успокаивается, лицо теряет свою белизну, дыхание выравнивается, зрачки, прежде расширенные в слепом ужасе, фокусируются на повелителе Ваканды, и дрожь, бьющая тело Джеймса, утихает. Только слезы льются и льются беззвучным потоком. — Тише, — темные ладони бережно утирают влагу со щек, Т’Чалла прижимает многострадальную голову к своей груди. — Всё в порядке. Мы справились. Зимний солдат мёртв. Баки слушает его слова, прижимаясь ухом туда, где ровно бьётся сердце повелителя Ваканды, и его посещает странная мысль: а ведь если бы король захотел, он мог бы терпением завоевать Зимнего солдата так, что тот подчинялся бы только ему, и Баки переключался бы легче… Странная мысль. Зачем королю тратить столько сил, когда можно сделать иначе? Когда есть изобретатель, могущий лёгким движением руки стереть границу, удалить второе «я» из чужого разума с большей лёгкостью, чем его породили? Который может убить чужого оборотня… По телу Баки снова проходит дрожь, он стремительно поднимает голову, целует чужие тёплые губы, то ли благодаря, то ли прощаясь, запускает руки под одежду, к чужой тёплой коже, туда, где бьётся сердце, полное вакандского солнца — Баки хочет прильнуть к нему, как можно ближе, отогреться, ощутить под ладонями и губами… — Подожди… — Т’Чалла сперва пытается остановить любовника, всё же больница, да и Джеймс ещё нездоров, но сдаётся, откидывает голову, постанывая тихо под поцелуями, только косится на врачей, собирающихся было зайти — и не делающих этого. Король занят, пациент тоже. В ближайшее время в палату никто не войдёт. Кажется, Баки всё же дотягивается до солнца, выцеловывает его края, касается самыми кончиками пальцев, чтобы не ранить своё солнце, не заграбастать себе, только коснуться едва-едва — и отпустить… Секса между ними так и не случается: лихорадочное напряжение, протряхивающее Барнса дрожью до самых пят, становится торопливостью жадных губ и нежных рук, смягчается мягкостью и осторожностью Т’Чаллы — и в конце концов Джеймс просто утыкается лицом в своё солнце и словно выключается, засыпая на груди вакандского оборотня — кожа к коже, тепло к теплу, под мерный стук чужого сердца проваливаясь в необычную пустоту. Утро приходит раньше, чем новая жизнь. Баки открывает глаза — и видит в окно туманный рассвет, растекающийся над зеленью деревьев, садится — и только потом чувствует, как сонное тело наливается силой, как всё быстрее бежит по венам горячая кровь, разнося дыхание жизни. Баки встаёт, оборачивается, оглядывает смятую больничную постель, совершенно пустую. Вчера король Ваканды помог убить личного оборотня Джеймса Бьюкенена Барнса. Он одевается неторопливо, но быстро, по-армейски заправляет койку, оставляет короткую записку и распахивает окно палаты. Четвёртый этаж — не такое уж напряжение для модифицированных для нагрузок костей и мышц, за препятствие не считается. Баки Барнс знает свою цель и выпрыгивает в окно навстречу жизни. Новой? Нет, чтобы начать новую жизнь, надо закрыть старую. А для убитого оборотня и новая-то жизнь невозможна.