Indomable

Кинжал делает тысячный разворот в воздухе и падает четко костяной рукоятью в ладонь Вонхо. Он как обычно лежит на балке, свесив одну ногу вниз, читает книгу и левой рукой подкидывает любимое оружие на высоте трех метров над полом. Одна нелепая случайность и чья-то голова превратится в мясную подставку. Или его собственная ладонь разойдется на две части. Но дневного стража это совершенно не волнует. Он уверен, что умения его не подведут. - Шону просил передать тебе, чтобы ты шел на тренировочное поле. - Как ты узнал, что это я? Минхек с искренним удивлением смотрит на светлую макушку, четко виднеющуюся на фоне обшитого деревом потолка. Голова даже на миллиметр не дернулась в его сторону, когда он вошел. Зеркальной поверхности вблизи не было, увидеть его было невозможно. - Я целыми днями слушаю ваши шаги. Отличить одни от других – как нехрен делать. - И как же я хожу? - Крадешься как мышь, - слышится гулкий смех. – Ты с самых первых дней ходишь так, как будто у нас вместо паркета минное поле. “Вся моя жизнь – это минное поле”, - говорит себе под нос Хванун, когда выходит из дома. Максимально осторожная ходьба вошла в привычку еще в интернате. Еды давали мало и время от времени ее отбирали старшие. Он научился ходить тихо и быстро, так, чтобы никто не заметил, как он стаскивает из кухни лишнее яблоко, а потом прячет его в цветочном горшке в коридоре. За ним он шел только ночью, скрываясь в чернильных тенях и наступая лишь на те половицы, которые не скрипели. Под конец своего существования в этом месте он осмелел настолько, что пробирался на склад, где в больших коробках хранили печенье такое сухое, как будто его просто слепили из песка. Но в те времена вкус еды играл едва ли не последнюю роль. Главное, чтобы она в принципе была. Иногда он мог захватить себе горсть сахара, которую потом клал в пластиковый пакет и растягивал ее на пару недель, раз в два дня смакуя по щепотке, либо слизывая ее с пальцев, либо растворяя в воде. Уже тогда он понял, что все приходит с опытом. За первые два года жизни в интернате его пару раз ловили на воровстве или шатании ночью по коридорам. Линейкой по икрам секли больно, ладонями о комод ударяли еще больнее. Зато через несколько неудачных вылазок Минхек выучил не только то, каким маршрутом куда лучше идти, но и алгоритм движения практически всех работников, какие двери нужно подпереть заранее, какие продукты на каких полках находятся, в каком количестве надо красть так, чтобы никто не заметил. Но все равно каждый раз его сердце билось в скользкой истерике, тошнотой подступая к горлу, а ледяные руки становились влажными. Ведь одно неловкое движение и мина взорвется, его поймают и накажут так, что смелость снова выходить на вынужденную охоту появится не скоро. За интернатом последовали темные улицы Сеула, где нет камер, но есть возможность на относительном уровне обогатиться, если кишка не тонка или силы немерено. Минхек не знал где искать работу, поэтому сначала подался в область, которую более-менее знал – воровство. Стащил что-то из ларька? Беги. Стащил торчащий из кармана или сумки кошелек? Беги. На цыпочках вошел через заднюю дверь ресторана и стащил коробку овощей? Беги. Затаился и стащил что-то с территории, находящейся под контролем местной банды? Беги, беги изо всех сил, не обращая внимания на до ярких искр в глазах горящие легкие, забудь про стертые в мясо мозоли, не смотри на светофоры и не вслушивайся в угрожающие крики позади себя, а просто беги, пока тебя наизнанку руками не вывернули. Беги и прыгай: через мусорные баки, через ограждения, через мчащиеся машины, через царапающие проволоки и кусты. Минхек продержался на этом год, пока едва не угодил в распростертые объятия к полицейским. Да, он пришел в Клан чистым как белый лист человеком, не причинявшим другим боли и не знавшим ничего о кровавых бойнях, но законопослушным он никогда не был. Он всегда жил, окруженный правилами, однако они были не для него. Так или иначе, со своим маленьким шагом в преступный мир пришлось покончить для своего же блага. Попасться в руки копам было таким же нежелательным событием, как и попадание к разъяренной банде. Минхек начал искать работу в газетах и стучаться во все заведения, попадающиеся на глаза. На сотню грубых отказов приходило одно вымученное согласие. Хванун мыл унитазы и посуду, фасовал продукты по коробкам, таскал бочки и древесину, раздавал хмурым прохожим листовки, закрашивал граффити, сортировал отходы, заправлял машины. Ему не платили вовремя, занижали ставку, оставляли на неоплачиваемые часы, предлагали путь в эскорт, унижали, увольняли из-за сокращения штата. Он нигде не мог найти свое место и по привычке ходил как умеет: бесшумно, осторожно, прячась в темных углах. Чтобы лишний раз не трогали, чтобы не увидели, как он забирает пакетики чая с общей кухни, чтобы не нашли в его кармане пачку мыла из кладовой. Минхек привык выживать, аккуратно разгуливая по минному полю, и даже самый дорогой, самый мягкий ковер не отучит его от этой привычки. Воздух пах холодом, идущим из леса. В нос бил запах застывшего пруда, из-под первой нерешительной корки которого торчали листья, ветки и комками задеревенелая тина. Запах промерзлой земли, вспоротой тяжелым ботинком. Запах замерзших луж, трескающихся под ногами ранним утром. Минхек зябко повел плечами. Скоро одной толстовки будет недостаточно. Возможно поле за домом в одну из холодных ночей превратится в холст такой же белый, как и его волосы. Под подошвой будет скрипеть снег, к окнам прилипнут редкие хрустальные снежинки, а изо рта при каждом выдохе будет выходить облако пара. В интернате их раз в две недели сгоняли в комнату, гордо именовавшуюся кинозалом, хотя по сути она представляла собой коробку с голыми стенами и одним стареньким телевизором. Там даже стульев не было, все сидели одной сплошной кучей на постеленном на пол тонком одеяле. В любом случае это событие считалось чуть ли не праздником среди череды одинаковых тусклых дней. Обычно показывали мультфильмы или глупые комедии, но в один из таких сеансов им включили документальный фильм о разных частях света, видимо сохранившийся еще с тех времен, когда мир не был поделен на Зоны. Именно тогда Минхек впервые увидел Антарктику и с открытым ртом смотрел на бескрайние снега, простиравшиеся буквально повсюду, куда ни взгляни. Он мечтал о том, чтобы упасть в огромный сугроб и барахтаться там, тонуть в похожих на сахарное море завалах. Однако снег в Сеуле был большой редкостью. Даже если он выпадал, то держался максимум три дня, а потом таял, исчезая в канализации. Если сердце Минхека и ждало какого-то чуда, то это определенно были горы слепящего своей яркостью снега. Ладонь привычно проходится по металлическому ограждению. Рытвины в земле уже были засыпаны и выровнены – Чжухон явно не терял времени даром и следил за состоянием их импровизированного тренировочного лагеря. Около дальней стены сидел Шону, который тут же легко поднялся, когда увидел Хвануна. - Долго ждешь? - Я никуда не тороплюсь, - лидер качает головой. – Хотел кое-что тебе отдать. Минхек заинтригованно вытягивает шею, наблюдая за тем, как Шону достает что-то, лежавшее за ящиком с мишенями. Когда он, наконец, понимает, что это за предмет, изо рта непроизвольно вырывается удивленный вздох. - Ты же говорил, что я получу его после десяти точных выстрелов. - Если бы ты не доказал, что умеешь стрелять, то меня бы возможно здесь не было, - Шону протягивает ему арбалет длиной практически с вытянутую руку. – Теперь он твой. Новое оружие напоминает Хвануну маленький лук, перевернутый горизонтально, к которому еще и присоединили лишний корпус от винтовки. Тяжесть и ее распределение намного отличаются от более-менее привычного лука, поэтому пока что ему сложно представить, как из этой штуки можно попадать куда-то кроме как не мимо выбранной цели, о чем он и говорит Шону. - К нему надо привыкнуть. Он на самом деле очень удобный, ты быстро освоишься, если будешь тренироваться. - Я оставил тетрадки в комнате, но я готов к лекции, о, великий наставник, - Минхек шутливо салютует рукой, пытаясь сохранять при этом серьезное выражение лица. Получается, видимо, не очень, потому что на губах лидера мелькает улыбка, от которой внутри загорается с десяток теплых ламп. Явление такое же редкое, как и двойная радуга, правда ощущение непонятного чуда оказывается намного сильнее. - Обычно на взведение арбалета требуются время и определенные устройства в зависимости от типа, но Чжухон смог создать нам обновленные версии, - Шону показывает на плотную тетиву. – Нужно хвостовиком стрелы оттянуть ее назад и нажать на кнопку за рычагом, который за несколько секунд натянет ее до предела. Предохранитель мы убрали, так что будь осторожен. Минхек чувствует волнение. С одной стороны, он полон предвкушения и хочет поскорее опробовать необычное оружие, но с другой – сердце подгонялось страхом наделать ошибок и прострелить себе ненароком ступню. - Стойка как для ружья, корпус немного вправо. Держи его правой рукой за шейку приклада, - продолжает Шону и помогает ему правильно взять арбалет. – Другой поддерживай за перекладину под прицелом и упри затыльником приклада к правому плечу. Удобно? - Нормально. - Хорошо. Прижми щеку к гребню, но не напрягай шею. Левая рука прижата к грудной клетке и животу, правый локоть приподнять. Запомни эту позицию. Вес арбалета слегка оттягивает руки, где-то на задворках сознания пробегает мысль о том, что от грядущих тренировок верхняя часть его туловища будет ныть круглосуточно. Минхек сосредотачивается и фиксирует свои физические ощущения, откладывая в тактильной памяти положение оружия в руках. Затем Шону просит опустить арбалет, показывает, как правильно взводить его, и предлагает сразу повернуться к стоящей за пределами самодельного ограждения мишени. - Отклони корпус немного назад, это компенсирует вес. Дыши глубоко и стреляй на полувыдохе. Курок спускаешь не резко, а мягко нажимаешь пальцем. Лидер поправляет его стойку со спины, контролируя положение, и в голову мгновенно ударяют воспоминания о том дне, когда он помогал ему научиться правильно стрелять из лука. Вернулось то чувство надежности, шедшее от теплоты чужого тела, вплотную прижавшегося к своему собственному. Если тогда Минхек реагировал на это с удивлением и осторожностью из-за непривычки, то сейчас он понимает, что ждал этого. Он хотел снова почувствовать фактически обхватившие его кольцом руки, потому что так он чувствовал защиту и уверенность, шедшие от человека, которому он доверял. Понимая, что отвлекается и уходит мыслями туда, куда не следует, Хванун заставляет себя заблокировать ненужные чувства и сосредоточиться на мишени. Хотя покалывание, вызываемое ладонью Шону, которую тот все же не убрал с его лопаток, даже когда сделал шаг в сторону, чтобы не мешать, игнорировать не получается. - Вдох, - Минхек послушно втягивает в себя пропитавшийся тягучим парфюмом лидера и промерзшей землей воздух. – Выдох. На полувыдохе палец плавно, едва ли не бережно, нажимает на курок. Небольшая отдача заставляет дуло арбалета вильнуть вправо и вверх. Стрела вписывается четко в последнюю окружность мишени, оставляя буквально миллиметр до края. Как будто кто-то решил продеть через нее нить и повесить на ветку дерева. Минхек разочарованно цыкает. - Не промазать в свой первый выстрел из нового вида оружия это уже очень хороший результат, - Шону едва ли не с восторгом смотрит на недовольное лицо Хвануна и его глаза немного щурятся, когда он приходит к одному выводу. – Ты требуешь от себя идеальной стрельбы. Раньше ты не хотел брать в руки оружие, а теперь не даешь себе никаких послаблений. - Знаешь, я ведь не люблю проигрывать, - Минхек расслабляет лицевые мышцы и улыбается на его слова. – Я нашел свое место, нашел свое дело и уступать не собираюсь. Даже себе. - Теперь знаю. Всего два слова, а Хванун все равно ловит себя на странном всплеске радости внутри. Потому что ему кажется, что Шону действительно интересуется им и запоминает всю информацию, которую только может вытащить. Радость быстро придавливается здравым смыслом. Не нужно натягивать действительное до формы желаемого – меньше будет разочарований в жизни. Но маленькое облако из приятной пыльцы все равно остается порхать в грудной клетке. Уловить механизм направления стрелы и освоиться оказывается сложно. Минхек даже близко не может подобраться к центру и упорно решетит только лишь две крайние окружности. Он хочет верить словам лидера о том, что к арбалету нужно привыкать намного дольше, чем к луку, но все равно не может перестать злиться на себя. В конечном счете они решают взять перерыв, когда две белых мишени превращаются в перекошенные дуршлаги. Разговор о погоде за бутылкой воды вновь возвращается к теме оружия, только внезапно принимает более серьезный оборот. - Не знаю есть ли мне смысл тренироваться с арбалетом, - признается Минхек в точащих его мыслях. – Даже если я научусь идеально с ним обращаться, в Цитадели от пистолета толку будет больше. Его не нужно перезаряжать для каждого выстрела. - Чем больше вариантов, тем лучше. Закончатся патроны – останутся стрелы. К тому же арбалет намного тише пистолета без глушителя. - Если бы еще стрелы проникали так же глубоко как пули. Или если бы вообще они разрывали ткани так же как Энергия, то тогда это было бы идеальное оружие. Пролетая сквозь неплотно прилегающие друг к другу металлические пластины, ветер свистел, пробивая на редкую дрожь. В открытом пространстве впереди было видно, как по полю бешено носятся опавшие листья. В такую погоду самым лучшим вариантом было бы сидеть дома, время от времени бегая к чайнику, а не сидеть на земле и раздумывать над бойней, которая им всем предстоит. Минхек как мог старался примириться с этой мыслью, но она не давала ему покоя и буквально засасывала в тревогу, поэтому и сейчас он не сразу замечает взгляд Шону, с силой вперившийся в него. - Ты чего? – недоуменно спрашивает Минхек, когда все же чувствует неладное. - Тебе сложно атаковать Энергией из-за того, что не получается нормально прицелиться, так ведь? - Ну… да, - он нерешительно отвечает. - А в стрелах нет разрушительного эффекта. На это Хванун просто кивает и продолжает, нахмурив брови, смотреть на сосредоточенное лицо Шону, который, кажется, усердно о чем-то размышлял, да так, что челюсти сжались до упора. Спустя какое-то время он поднимает голову, заглядывает Минхеку в глаза, но продолжает молчать. Хванун все еще не понимает, чего от него хотят, когда вдруг их ментальный контакт налаживается как по щелчку и безмолвный диалог с треском прорисовывается в его голове. - Это невозможно, - он тут же начинает активно открещиваться руками. – Энергия уничтожает все, с чем соприкасается, кроме Хванунов. - Ты ведь даже не пытался. - Джонхан мне об этом сказал, уж он-то точно знает. - Джонхан это Джонхан. Ты не можешь быть уверен в чем-то, пока сам не проверишь. Голос Шону звучит твердо и убедительно, но этого недостаточно, чтобы полностью перевернуть негативный настрой Минхека. При том, что он согласен с мыслью, он четко осознавал реальное положение вещей и не мог представить, как именно можно было бы воплотить дикую идею лидера в жизнь. - Я не могу взять и положить Энергию вместо стрелы. Даже если она каким-то чудом не превратит арбалет в горстку пепла, ее не получится запустить, она ведь не имеет под собой физической материи, это не предмет. - Зато стрела предмет, - темные глаза Шону полны решимости, когда он объясняет свою задумку. – Раньше дикари обмазывали стрелы ядом перед тем, как пустить их во врагов. Если взять Энергию за яд, то эффект будет сокрушающим. Окружить стрелу Энергией, а потом запустить ее из арбалета. Неважно куда она попадет – противник будет уничтожен. - А не легче будет сразу запустить в него Энергию? Нет смысла заново изобретать велосипед. - У тебя уходит время на то, чтобы образовать ее во что-то цельное, и прицелиться нормально не получается, потому что, во-первых, она сильно колеблется, во-вторых, броски рукой всегда включают в себя большую погрешность, - лидер обхватывает пальцами его запястье, кажется, даже не замечая своих действий. – Тебе нужно пространство для того, чтобы замахнуться, а пространство — значит опасность. Арбалет позволяет стрелять из укрытия. Минхек пропускает вдох, когда чужое лицо вдруг оказывается слишком близко, и даже на время теряется, растерянно водя глазами по Шону. Шрам на брови, темные глаза, смуглая кожа, коралловые губы, высокие скулы – все осталось таким же, каким Минхек запомнил в самую первую встречу. Только сейчас черты лица кристально ясно говорили о том, что в лидере загорелась неожиданно летним для подбирающейся зимы пожаром идея, полностью завладевшая его разумом. Обычно серьезный и спокойный, он вдруг стал таким живым, таким воодушевленным, что Хванун готов сделать все, о чем его попросят. Скажет до последней щепки разнести лес – он разнесет. Скажет босиком пройтись по стеклу – он пройдет. Если это то, что будет пробуждать в Шону эмоции, он это сделает. - Хорошо, допустим, - Минхек промаргивается, возвращая себя в реальность, поворачивает руку и пальцами легко проходится по запястью лидера, продолжавшего держать его. – Но я даже представить себе не могу, как это можно сделать. Как сделать так, чтобы Энергия обхватывала предмет, но не разрушала его? - Это нам и надо выяснить. Началась череда очередных индивидуальных тренировок Минхека с той лишь разницей, что теперь с ним был Шону, а цель оказалась сложнее, чем что-либо до этого. Если раньше был вполне конкретный алгоритм: выпускаешь Энергию, удерживаешь, формируешь, прицеливаешься, запускаешь, - то сейчас не было абсолютно никаких рамок, не было даже малейшего пункта, которого бы следовало придерживаться. Минхек просто должен был сотворить чудо. Изначально Хванун был против того, чтобы лидер находился рядом. Вещи в его руках взрывались и летели в разные стороны, а меньше всего хотелось поранить Шону. Однако тот категорически отказался покидать огороженную территорию. Он твердил, что должен наблюдать за процессом, следить за тем, чтобы Минхек не навредил сам себе, и вместе с ним пытаться вычислить способ полного подчинения Энергии. Спорить с ним было бесполезно. Ящик появлялся за ящиком. Камни, ветки, гайки, болты, карандаши – в ход шло все, что было небольшого размера и не представляло ценности. Постепенно неровная прямоугольная площадь земли покрылась грязно-серой пылью, в которую превращалась буквально каждая вещь, попадавшая Минхеку в руки. Когда они опухали и начинали кровоточить, Шону отправлял его в дом отдыхать до следующего утра, хотя Хванун рвался продолжить тренировку. Произошло то же самое, что было до этого – он загорелся идеей и уже не мог остановиться. Остальные пытались узнать, что же происходит за металлическим ограждением, но лидер четко дал понять, что пока цель не будет достигнута, о ней не будет знать никто, кроме них двоих и, как выяснилось потом, Кихена. На третий день Шону заваривал им чай на кухне, смотря на ореховые пятна, расплывающиеся от пакетика, то опускающегося, то поднимающегося из чашки с кипятком. Внезапно фильтровый пакет с заваркой застыл в воздухе, повисел так с четверть минуты и с концами упал на дно стакана. Лидера на кухне уже не было. Он широкими шагами буквально долетел до «базы» и поделился своими новыми мыслями с Минхеком. Как насчет того, чтобы вместо накидывания Энергии на предмет и погружения в нее, сформировать что-то наподобие ленты, которой можно будет этот предмет обмотать? Минхек может формировать из Энергии шар благодаря тому, что он поддерживает ее боковые стороны единым пластом. Он контролирует только оболочку, центр остается хаотичным. А что если этот шар с контролируемой оболочкой растянуть и как бы «намотать» на камень, например? Те частицы, которыми Минхек управляет, будут соприкасаться с поверхностью, но не будут разлетаться и проникать внутрь, а ведь именно это и вызывает разрушение. С этой стороны Хванун на свою силу еще не смотрел. Он пытался заставить всю так называемую массу подчиниться ему и перестать дробить предметы на атомы, но, как показала практика, взять контроль над всеми разрозненными частицами одновременно было невозможно. На это мог уйти год, если не больше, в то время как у них не было даже половины этого периода. Поэтому предложение Шону показалось ему первой адекватной мыслью за все те дни, что они здесь тренируются. Новые попытки начали проходить в соответствии с разработанной стратегией, однако ящики по-прежнему продолжали опустошаться с неимоверной скоростью. Пыль теперь уже кружила в воздухе постоянно, оседая на одежде, на волосах, в горле и в легких. Первый намек на прогресс произошел на вторые сутки. Растянутая меж ладоней Энергия осторожно опустилась на камень и целых пять секунд, которые Минхек поначалу принял за галлюцинацию, с ним ничего не происходило. Только по истечении этого времени, когда едва заметная полоса Энергии лопнула и открыла выход хаотичному скоплению внутри, он разлетелся в ничто. Шону тут же подскочил с места и они обменялись взглядами, подразумевающими под собой: «Ты тоже это видел?» Казалось бы, дело сдвинулось с мертвой точки. Но реальность была такая же серая и сухая, как бетонные блоки на заброшенной стройке. Маленький всплеск успеха затонул в бескрайнем море неудач, потому что у Хвануна не получалось не то что увеличить длительность контроля, он не смог даже повторить то, что каким-то чудесным образом произошло. Ни через день, ни через два, ни через три. Мысль о том, что пора бы уже сдаться, постепенно начинала юркими тараканами проскальзывать из щели в щель в его сознании. Масла подливала в огонь непонятная ситуация, которая сложилась между ним и Шону. Минхек предлагал ему взять перерыв. Чтобы лидер смог заняться своими делами, а Минхек бы смог отвлечься и попрактиковаться в рукопашном бое, стрельбе и всем остальном. Ему как минимум требовалась усиленная серия тренировок с арбалетом, к которому он после первого раза так и не прикасался. Однако Шону как будто помешался на этой идее, он даже слышать ничего не хотел о другом. «Ты должен попробовать еще раз». «Нельзя останавливаться». «Продолжай тренироваться». Он стал жестче, резче, хотя и во время перерывов успокаивающе гладил его по плечу, пытаясь поддержать. Лидер как будто разделился на две личности: одна просила одеваться теплее и перебинтовывала вечером ссадины, а другая требовала пробовать снова и снова, практически за шкирку подтаскивая к очередному ящику, полному вещей, которым суждено исчезнуть. - Нужно пытаться дальше, Минхек, - они стоят на первом этаже перед лестницей, Шону кладет свои ладони ему чуть выше локтей и слегка сжимает их. – Я знаю, что ты сможешь. Ты должен научиться контролировать себя для битвы в Цитадели. Его лицо наклоняется чуть ниже и у Хвануна как обычно ёкает сердце. Лидер открыто смотрит ему в глаза, жар его ладоней плавит кожу, холодную после улицы. От привычных черт и мягкого голоса хочется расслабиться, хочется поверить ему и согласиться со всем. Но тут Минхека и прорывает после ударившего в виски осознания того, что он пытался отрицать вот уже неделю. Он убирает от себя чужие руки и делает решительный шаг назад, чувствуя, как под кадыком начинает собираться противный и опасный ком истерики. - Нет… ты… - слова выдавливаются с трудом и не могут собраться в цельное предложение, больше похоже на булькающий звук капель, падающих ночью из крана на дно металлической раковины. – Я думал… думал, что ты не такой… Минхек хотел сказать совершенно не это. На самом деле он и сам понятия не имел, что именно он хотел сказать. Он едва успевает заметить, как мрачнеет лицо Шону (как будто ночью на веранде выключили свет), как свой собственный мозг отказывает окончательно. Минхек срывается с места, взлетает по лестнице и буквально вваливается в свою комнату, спотыкаясь и едва не ныряя носом в половицы. Позор, отвращение и тупое нытье в груди окутывают его на подобие душного савана. Он даже не подозревает о том, что невольным свидетелем их разговора стала темная фигура, затаившаяся в тени кухни. Шону его использует. Он просто его использует, как использовал уже много раз. Он вычислил чего Минхеку не хватало: тепла, защиты и чувства того, что он не пустое место, что он особенный, - а затем просто начал давить на нужные рычаги, чтобы доверчивый Хванун с щенячьей радостью выполнял команды. Шону заставляет его привязаться к себе и когда возникает необходимость, проявляет подобие заботы, успокаивает, смотрит в глаза, прикасается мягко, как будто даже по-настоящему, прекрасно зная, что Минхек послушно сделает все, чтобы снова получить свою дозу эмоций. Шону решил сделать из него идеальное оружие, которое стреляет по команде, причем стреляет без шанса на выживание. Поэтому он не уходит с его огороженного поля, поэтому он не позволяет заниматься ничем другим. Контроль должен быть в руках лидера и лидер должен убедиться в том, что оружие будет готово в срок и не даст осечек. На что он вообще надеялся? Он что, в серьез думал, что его жизнь имеет какое-то значение? Что он может быть кому-то нужен как человек? Что он может быть нужен Шону, умному, сильному лидеру Клана, который убьет любого, кто встанет на пути, и глазом не моргнет? Минхек просто жалкий отброс интерната, за голову которого назначена баснословная награда. Он должен быть благодарен за то, что к нему так относились, даже подарили какую-то глупую надежду на, о боже, чувства, которых он попросту не достоин. И ведь, если подумать, Минхек действительно благодарен. Более того, он готов проглотить свою гордость, чтобы снова окунуться в эту иллюзию нужности. Внезапное осознание всей ситуации оказалось настолько шокирующим, что даже слезы не появились. Хванун просто сидел на своей кровати, застыв как кусок камня. Одного из тех, что он с таким рвением крошил в пыль, лишь бы его похвалил «хозяин». Он не знал сколько времени прошло, он как будто вообще вышел за пределы реальности и не заметил наступившей полутьмы.