Массаж

Прошло уже пару недель после переезда, но тему того странного дня Лера больше не поднимала, за что Шрам был ей благодарен. Всё это время он пытался переварить то, что всплыло тогда. Он догадывался, что запрет на убийство несет под собой более рациональные корни, нежели сострадание и любовь к окружающим, что пытались прививать в центре. Та версия не выдерживала критики, поскольку слишком много людей переступали через моральные принципы. Но так, как объяснила Лера, ему ещё слышать не приходилось. До некоторых вещей он доходил раньше и сам – про страх перед наказанием и страх за свою жизнь, к примеру. А вот информация о блоках и потере родных была новой – за неимением тех и других, Шрам об этом даже не думал. Хотя больше киборга поразили не нюансы, а сам разговор. Зачем он вообще перевел туда тему, он и сам до конца не понимал – это был эмоциональный порыв, вызванный раздражающим энтузиазмом Леры. В тот момент очень захотелось её осечь, чтобы девушка сбилась со своей экзальтированной речи и встала в тупик, и это желание стало настолько сильным, что Шрам рискнул, не успев это обдумать. В другой ситуации он сам ни за что не поднял бы такую опасную тему, учитывая все факты – чудом было, что она даже не заподозрила ничего странного. Впрочем, по мнению киборга, сама она тоже вела себя несколько нетипично. Во-первых, ничего не сказала о ценности человеческого детёныша, чему обычно уделяется больше внимания, чем, по мнению Шрама, стоит. Во-вторых, поставила сохранность киборга выше своей, совершенно не учитывая не только то, что он собственно киборг, но и что он мужчина, поэтому даже будучи человеком, был бы выносливее, чем она. В-третьих, подвела вопрос о жизни в целом под чьи-то желания, что тоже было… непривычно. Хотя и на удивление понятно. Шрам посмотрел на девушку в окно, она как раз охотилась с фотоаппаратом на какую-то пеструю птичку, прилетевшую в крошечный садик у дома, и подумал, что жалеет о том, как именно и когда он встретил это любопытное создание. Если бы он уже жил как человек, то возможно всё сложилось бы совсем по-другому, и у него было бы намного больше времени на её изучение. Можно, конечно, задержаться здесь немного дольше, пока она не надоест, но тогда он может и привязаться, как это вышло в прошлый раз, и избавляться от неё будет сложнее. Не физически, конечно, но когда умерла Тара, он чувствовал себя неважно. Шрам не знал, как это конкретно объяснить, но ему было неприятно, что она больше никогда не заговорит, не засмеется и не позовет его ужинать. А Лера была ему интереснее, и если он проведет здесь больше времени, чем планировал, то это странное чувство станет сильнее, чем в прошлый раз. Почему – Шрам не понимал, но ощущениям своим привык доверять, пока они ни разу его не подвели. Планета, на которую они прилетели, была недавно терраформирована, но природа оказалась не то чтобы агрессивной, скорее излишне буйной – настойчиво выживая людей с ¾ территории, оставляя для жизни только небольшие клочки земли, тут же застроенные высотками. Лере повезло больше. Как она рассказала по дороге, её отец приобрел на планете небольшой участок земли, планируя, после терраформации, расширить ферму на новых просторах, но с большей части земли лес вывести не удалось, и мечта канула в неизведанные глубины космоса. А участок остался. Практичнее было бы продать его застройщикам, но мужчина решил, что это будет хорошим подарком дочери, которая всегда мечтала жить подальше от города, но и к фермерскому делу оказалась непригодна. Так на участке появился кукольно-крошечный двухэтажный дом с небольшим садиком и высоким забором. Больше от местной флоры и фауны, нежели от соседей. Место Шраму нравилось, что было ещё одним угнетающим фактором – с планеты всё равно придется улетать. Впрочем, затеряться лучше в толпе, как бы ни нравилась ему отдаленность от людей. Да и для избавления от тела эта планета идеальна – любые изменения, привнесенные в лес, сохраняются не дольше, чем на пару дней. Природа активно стремилась переработать даже то, с чем не справлялись промышленные машины. Здешняя почва буквально переваривала всё, что надолго в ней задерживалось, исключая местные растения. Этой особенности были лишены только засушливые степи, которые и заселили в итоге. Обильный полив, частичная замена почвы на земную – и там вполне росли любимые Лерины цветы, садовые травы, раскидистая груша, плоды которой Лера упрямо не ела, пуская исключительно в пироги (правда, против Шрам ничего не имел) и даже стелющаяся по части забора ежевика. Пахло всё это вместе своеобразно, но Шрам не мог сказать, что слишком сильно или неприятно. В отличие от городских запахов, эти странным образом дополняли друг друга, и складывалось впечатление, что все так и задумано. Проследив взглядом, что птичка улетела в лес и Лера перестала примериваться к нижним веткам груши, Шрам вернулся к планшету. Если раньше он задавался вопросом, как фотограф могла так повредить спину, то пожив с Лерой понял – как угодно. Сразу после приземления она заявила, что у неё накопилось работы. Поначалу всё шло гладко – он помогал носить оборудование для свадебных фото, где было нужно – поднимал саму Леру, для какого-то особенно оригинального ракурса. Работала она много – свадьбы затягивались на целый день и весь этот день Лера сопровождала молодую пару, начиная с утра невесты и порой заканчивая романтичными фото на закате. Такая активная деятельность её выматывала, так что он знал точно – как минимум ночь и пять-шесть часов после будут спокойными. Она отлеживалась и обрабатывала фото, не оставляя себе сил даже на разговоры. Приходилось готовить самому, но это было делом хоть и неприятным, но привычным – пару раз можно и потерпеть. Только вот потом накал заказов спал и начался личный кошмар Шрама. Девушка была настоящей головной болью – киборг никогда не знал, где она окажется в следующий момент. Причем, нельзя было сказать, что Лера была гиперактивной, нет, скорее наоборот – ближе к домоседке, чем к электровенику, но её идеи могли возникнуть внезапно, и от их исполнения девушку порой нужно было ограждать. Она могла залететь куда-то, не заметить ядовитый куст, топтаться рядом с глубокой ямой, балансировать на шатком камне, на вершине холма. Обычно всё это было, когда у Леры в руках оказывался фотоаппарат. За своим желанием сфотографировать что-то (особенно если это было для себя), она совершенно не замечала опасности. Если поначалу Шрам старался не обращать на неё внимания, если только дело не приобретало совсем гротескный вид, то со временем почему-то начал больше концентрироваться на таких моментах. Сам он объяснял себе это тем, что будет неудобно возиться с сильно поврежденным человеком, не признаваясь даже в мыслях в том, что объяснение пришло намного позднее, чем появилось это странное желание опеки. Когда он видел её в рискованном положении, он отчего-то злился. Неужели она не понимает, что может пострадать? Не она ли кричала тогда, что нужно учитывать не только повреждения, но и боль? И сильнее всего раздражали распахнутые глаза, которые смотрели на Шрама снизу-вверх с удивлением и почти сразу вспыхивающим смущением. Она была слишком беспечна, не сразу даже и понимая, что произошло или могло произойти. Каждый раз Шрам давал себе обещание, что в следующий раз обязательно даст ей упасть, чтобы сообразила, наконец, с чем играет, но раз за разом реакция становилась только быстрее. Что окончательно убеждало Шрама в том, что скоро нужно со всем этим заканчивать.