***
Обычный спальный район с домами-колодцами. Четвертый этаж, пешком по лестнице. Ручной работы голова волка, подвешенная под глазком, с непонятным вышитым символом на лбу. Дверь открывается с приятным звуком подвешенного над входом колокольчика, а за ней — абсолютно обычная квартира. Никаких тебе нитяных штор, благовоний, стеклянных шаров, ковров или платков. Арсений тычет в бок Антона и дергает бровью, мол, я же говорил: хорошее предчувствие! Пахнет вербеной и пылью, хотя в квартире царит порядок. Их встречает парень, совсем молодой — на вид ровесник Арсения. И ничто в его виде не выдало бы в нем принадлежности к сверхъестественному: домашние тапочки с ушками, средний рост; смотрящий в глубину взгляд и нос с горбинкой… кроме единственной детали — маленькой деревянной руны, висящей на шее. — Вы, должно быть, Станислав, — произносит Дима, все это время идущий впереди Антона и Арсения. — Здравствуйте, — они пожимают руки, после чего Станислав отступает в приглашающем войти жесте. Когда мимо него проходят Антон и Арсений, он, закрывая за ними зверь, под звон колокольчика произносит, глядя им вслед: — никогда подобного не встречал. Говорит совершенно обыденным тоном, отчего никто поначалу даже не понимает, к чему он это. Но когда Попов и Шастун понимают, они одновременно переглядываются, не решаясь что-либо произнести. Инициативу снова подхватывает Дима: — О чем вы? — с некоторым заискиванием спрашивает он. Станислав дергает уголком рта. — Осторожничайте, это правильно. Я, наверное, уже не первый, к кому вы пришли. — Дожидается, когда все снимут верхнюю одежду и обувь. — Пойдемте в гостиную. С накалом всеобщего охреневания они проходят в гостиную с очень громко тикающими часами. С дивана стремительно спрыгивает кот-метис, ретируясь вон из комнаты, и Антон с Арсением садятся на освободившееся место. Гостиная обставлена довольно уютно — кремовые полупрозрачные шторы, сквозь которые солнце мягким светом освещает комнату, книжный шкаф, книги в котором расставлены в три ряда. Мягкий коврик посередине комнаты. Кресло, стоящее чуть поодаль от центрального дивана — в него садится Дима. Шеминов берет стул, ставит напротив дивана и тоже садится, поглядывая вслед сбежавшему коту. Потирает ладони и поглядывает на изъедаемую ожиданием парочку. — Итак, — произносит Станислав, отчего парни синхронно дергаются. От него, на вид такого обычного паренька, исходит какая-то невидимая энергетика, заставляющая мурашки бегать по телу. — Вас перекинуло в тела друг друга, я вижу. — Антон не сдерживается и открывает рот, Арсений просто сидит с вытаращенными глазами, но колдун не реагирует на эти льстящие знаки. — Это очень интересно, с одной стороны. Но с другой стороны это даже меня пугает, потому что я такого еще не видел. А видел я многое, уж поверьте. — Вы… — хрипит Арсений и тут же прокашливается, — вы знаете, почему с нами это могло произойти? — Вы сможете поменять нас обратно? — следом спрашивает Антон. Шеминов поднимает палец, отчего оба тут же закрывают рты. — Не все сразу. Но на оба вопроса мой ответ «может быть». Он встает, начинает медленно ходить из стороны в сторону — в такт часам. Тик. Так. Шаг. Тик. Так. Шаг. Теребит в руках свою руну и не сводит стеклянного взгляда с сидящих на диване. — Это не дело рук человека, — рассуждает он вслух, — я не вижу ничьих следов. Это что-то, хм… Шеминов перемещает взгляд: смотрит то на парней, то куда-то сквозь них. Это настолько завораживающее действо, что кажется, будто тиканье часов становится на пару тонов тише. — Что? — доносится шепот Арсения. Господи, контраст шеминовского вида и энергетики — самый большой диссонанс из всех возможных. Этот парень выглядит как какой-нибудь сантехник, который пришел починить протекающий кран, но никак уж не подлатать судьбы людей. Так и кажется, что сейчас он хлопнет ладонями об колени, спросит, «будет газетка — подстелить?» и объявит, что за тыщу все подрехтует. Может, было бы чуть спокойнее, если бы у него было бы хоть что-то, кроме этой единственной руны на шее. — Можете называть это судьбой, — тем временем отвечает Станислав, — божественным промыслом, выполнением глобального плана матрицы… но это что-то извне, так сказать, «природное». И это что-то хочет не дать Смерти заполучить вас. — Смерти? — Дима интуитивно хватается за ручки кресла. — В каком смысле? Шеминов бросает укорительный взгляд в сторону Димы, так как тот явно его перебил. — Я вижу тень Смерти прямо за вами, — Станислав указывает между парней на стену за ними, будто кто-то кроме него сможет ее увидеть. — А ваше перемещение между телами не дает Смерти свершиться. — То есть, — Антон елозит на диване и машет кистью, не сдерживая жестикуляцию, — эта смерть типа… «внеплановая»? И за счет этой подмены эта внеплановость устраняется, возвращая все к тому, как оно… — сглатывает, — должно быть? — Типа того. — А за кем именно стоит смерть? Кто из нас может умереть? — спрашивает Арсений. Антон кидает невольно возмущенный взгляд в сторону Арса. Только что они узнали о том, что фатализм реален. Что ёбаный фатализм реален. Что бы ты ни делал, силы свыше тебя приведут к исходному пути. Ничего не в твоей власти. Это… это же пиздец, черт возьми! Антон еле сдерживается, чтобы не отвесить Попову подзатыльник. — Не знаю, я просто вижу её около вас обоих, — тем временем отвечает Станислав. — Она может быть по душу кого-то одного из вас, либо сразу обоих. И пока есть эта, как вы выразились, «подмена», то Смерть почему-то не берет никого из вас. — Шеминов пятится к стулу и садится, почесывая макушку. Щурится в раздумьях. — Может, это из-за того, что «подмена» в край меняет обстоятельства ваших жизней таким образом, что вы сходите с тех путей, что ведут к Смерти, и от этого она никак не дождётся вас. Станислав дает время ребятам переварить всю услышанную информацию. Это непросто — осознать, что ты шел по тропе к смерти. Видя недоумение на их лицах, Шеминов высказывает предположение: — Я могу попробовать вас поменять обратно, если вам это нужно. В целом, у меня есть идея, как это можно провернуть. Но, раз вас перекидывало в тела друг друга не единожды, то обещать, что я поменяю вас насовсем, я не могу. Скорее всего, у меня не получится полностью это заблокировать. Станислав поднимается, опираясь о колени, и открывает комод с травами и какими-то камнями. — Но это будет на вашей ответственности, — продолжает он, — мое дело вас предупредить: если бы свершившаяся подмена была окончательным решением, то Смерти бы уже не было. Но она все еще рядом с вами, то есть, просто факт свершения обмена телами не работает, этого недостаточно. — Шеминов смотрит за диван, судя по всему туда, где он видит эту Смерть, отчего у парней снова бегут мурашки по спинам, будто ощущают ее холодное дыхание. — Можете попробовать сами избежать привычного плана, который был у вас до подмены. Может быть, у вас получится сойти с этой смертельной дорожки. — Закрывает комод, возвращаясь на место. — Но тут я умываю руки, я не знаю, что именно ведёт вас — или кого-то одного из вас — к смерти, и это тогда останется на вашей совести. — А сколько будет стоить поменять нас обратно? — Антон потирает пальцы, изнемогая как никогда до этого от отсутствия колец. Арсений поднимает ладонь, прося Станислава подождать. — Может быть, — Арсений обращается к Антону, понизив тон, — не будем пока меняться? Подмена регулируется чем-то свыше, и раз она до сих пор происходит, значит, Смерть близко. Я не хочу так рисковать. Антон глядит в молящие глаза и напряженный лоб. Он прекрасно понимает, о чем говорит Арсений, и ему самому страшно — если они поменяются, то это будет сродни ситуации, как если ты намеренно снял шлем перед поездкой на мотоцикле. Вот только тут ты точно знаешь, что разобьёшься. Но… они же могут не ехать на мотоцикле. — Арс, — Антон сдерживает порыв дотронуться до его лба, чтобы разгладить напряженную морщинку, — он же сказал, что мы можем не идти по тому пути, что вёл нас к смерти? Мы можем попробовать… — Антон поворачивается к Станиславу, который все это время продолжал на них глядеть. — Скажите, а можно ли как-то понять, что это были за… пути? Которые к смерти вели. Как можно их избежать, если мы поменяемся обратно? В гостиную с осторожностью шагает кот с расширенными зрачками. Сперва он не сводит взгляда с парней, но потом, завидев хозяина, успокаивается: опускает хвост и прыгает Станиславу на колени. Шеминов рефлекторно чешет кота за ухом. — Мне этого понять не дано, я не знаю конкретных обстоятельств вашей жизни. Гипотетически, вам это понять проще. Может быть, вы заметили какую-то тенденцию, обстоятельства, при которых менялись? Может, нечто свыше давало вам другие знаки — подсылало вам людей, которые направляли вас, показывало какие-то необычные сны… — парни задумываются, но озадаченно мотают головами. — Это всё трудно вычленимо, подумайте об этом на досуге. Может, вспомните что-нибудь. Антон кивает и снова поворачивается к Арсению: — Давай мы все-таки поменяемся? — Арсений хочет возразить, но Антон жестом останавливает его. — Да, рискованно, я согласен. Но у меня сейчас очень много дел — помимо учебы и работы мне нужно через пару дней съездить в Воронеж к маме, а это я бы хотел сделать сам. К тому же, у тебя у самого работа стоит, нет разве? Я вижу, как Дима в одиночку пытается все разгребать. И психиатр! Мне же надо сходить к психиатру? Это мне тоже надо сделать самому. — Антон, — практически цедит в отчаянии, — на кону твоя жизнь, как ты этого не… — Хей, хей, — Антон придвигается ближе, заглядывая в глаза, — все будет хорошо, понятно? Я обещаю тебе. — Арений не верит ему, но Антон этого не видит. — Я схожу к психиатру, и все будет хорошо. — Антон не сводит взгляда с глаз Арсения, и говорит: — поменяйте нас, пожалуйста. Станислав поднимает бровь, задавая немой вопрос Арсению, и в конце концов получает смиренный кивок от последнего.***
Меняются они лишь на следующее утро. Шеминов накануне вручил им что-то на подобие кукол, какие-то амулеты под рубашку, опрыскал их маслами — «чтобы наверняка». Наставил быть осторожнее, звонить в случае чего, сойти со смертельного пути и прийти как-нибудь, чтобы он их проверил. И на утро Арсений и Антон просыпаются в собственных телах. Арсений услышал достаточно, чтобы окончательно убедиться в своей догадке. Арсений думал, что Антон в опасности, а Арсений призван его спасти. Все сходится: за Антоном бредёт Смерть, и Арсений должен ее предотвратить, потому что он идеально для этого подходит после того, как все его мысли сомкнулись на Антоне. А Смерть эта поджидает Шастуна потому, что у него не в порядке с головой — и это было доказано уже не единожды. — Господи, получилось! — Антон глядит на свои руки и крутит их, смеется. — Реально получилось! — Подрывается и обнимает Арсения, сжимая ему плечи. — Мы поменялись, поменялись! Афигеть! Антон отстраняется, любуется собой в отражении на экране смартфона, поправляя волосы. А Арсений откашливается, переминаясь с ноги на ногу — либо от внезапного объятия, либо же от того, что он собирается сказать. — Антон. К психиатру записываю тебя? Сейчас надо все это не просрать. Антон обещал ему. — Да, конечно, да, — кивает, глядя на что-то в телефоне. — Сможем на завтра, пожалуйста? Сегодня у меня есть одно важное дело, очень хочу поскорее закрыть его. И он собирается. Кружит около шкафа, что-то собирает в рюкзак, воровато прикрываясь, что-то разбирает, находит, вытаскивает, вываливает наружу. Мельтешит. Явно из соображения скрыть свое истинное лицо, свои мысли и переживания. Снова. Арсений чувствует колкое желание отвернуться. Как если невольно являешься свидетелем кого-то переодевающегося и со всей изворотливостью прикрывающегося первым попавшимся полотенцем. Так и Антон сейчас — чувствует свою душевную наготу, пряча ее за резвостью движений. Арсений отходит к окну — не выдерживает, — дабы дать это личное пространство, для чего бы то ни было. Да, он переживает о нем, он хочет помочь ему, он готов помочь ему с чем угодно. Но Антон уже об этом знает, поэтому со стороны Арсения навязывание будет отталкивающим. Молчит, глядя на зажигающиеся вечерние фонари. Что с ними будет дальше? Смогут ли они прогнать Смерть от Антона? Сможет ли Антон решить проблему с этими помутнениями сознания? Что будет с ними? Как Арсению вернуться к работе? Оставить Антона? Вопросы и неопределенность подогревают кровь, заставляя лоб гореть, а кулаки сжаться. Забить градус внезапно-острой боли стиснутыми зубами, не дающими комку в горле перекрыть кислород. Когда мальчишка успел настолько впечататься в его мозг, в каждую клеточку тела, в каждую пору на коже — в какой момент это произошло? Когда все дошло до той степени, что мысль о возвращении к прежней жизни — к жизни без Антона — ощущается так обременительно? Когда все дошло до той степени, что неопределенность отношения Антона к нему стала сродни скольжению по лезвию бритвы? Он уже готов к тому, что придется смириться с этим перманентным ощущением колкой боли, комок его прошлых и настоящих переживаний, вызванных его столь редкими, но столь сильными привязанностями, как вдруг — холодные пальцы несмело скользят по предплечьям. Комок ослабевает, растекаясь теплом. Антон прижимает локти, обнимая робко, но полно, некрепко, но по-настоящему. Первая ласка в таком ключе. Попов думает, что доверившийся кончик носа сзади — та самая точка невозврата. Дыхание задерживается, пропускает такт и замедляет ритм. Размереннее, глубже от осознания, что сейчас они — двое, которые должны уцелеть назло самой Смерти. Попов оборачивается, закидывая руку, и хватает за плечи, подтаскивая ближе. Поднимает взгляд. — Мы справимся.***
Все идет по пизде слишком быстро. Первое, что он чувствует — он не может дышать. Арсений трясет головой, как если бы его ударили, пытается вернуться в норму. Лай собаки вдалеке. Темнота. Тремор всего тела такой, что от падения спасает только стена, около которой он стоит. Он сразу догадывается, что происходит, но до последнего не хочет в это верить. Не может этого быть. Не так же скоро. Инстинктивно проводит по лицу и дышать становится чуть легче — оказывается, нос и рот закрывала маска. Когда в глазах перестает троиться, и он различает перед собой пальцы в кольцах — приходится поверить. Так. Надо успокоиться и понять, что произошло. Антон ушел, Арсений был у него в квартире, договорился с психиатром о встрече завтра. Часа через два происходит самый неприятный тип подмены — подмена в состоянии бодрствования. В ушах набатом стучит пульс, слишком быстрый, Арсений с хрипом глотает воздух, но перебарывает панику — смотрит и смотрит по сторонам, чтобы собрать пазл. Видит свет, от которого физически ощущается тепло. Арсений выглядывает из-за арки, под которой стоял все это время, и тут же прячется — свет исходит от огня. От огня, который разгорается в высоту метра три. Присматривается, щурясь и отчего-то кашляя, и видит, что горит машина. В окнах домов, возвышающихся вокруг дворика, свет загорается в геометрической прогрессии, выглядывают люди, кто-то начинает кричать. Арсений чувствует напряжение в все еще дрожащих руках, особенно в правой. Первая мысль — Антон ранен. Но она испаряется, когда Арсений опускает взгляд и осознает, что правая рука мертвой хваткой держит биту. Факты сопоставляются один к одному. Запах бензина, спешка, скрытность, горящая разрушенная машина. И бита в его руке. — Господи, — дрожащий шепот, хрипом царапающий глотку. — Антон, что ты наделал… Встряхивается. Реакция срабатывает так быстро, что любой полицейский пес позавидовал бы. Рывок — снять рюкзак. Открыть. Засунуть биту. Проверить, не осталось ли чего, что указывало бы на Антона. Нацепить маску обратно, скрыть лицо. Проверить стены на наличие камер. Прислушаться, не слышно ли приближающихся сирен. Заметать за Антоном следы кажется безапелляционным, выходящим логичным исходом из самого арсениевского существа. Чувствует себя его верным псом — господи, он действительно готов лезть на рожон ради этого мальчишки. Это не есть здоровая привязанность — краем ума ухмыляется мысли, что, кажется, ему тоже стоит поговорить с психологом об этом. Ежится, засовывая руки в карманы, чуть помахивает локтями, старательно игнорируя мурашки. Смотрит по сторонам — в последний раз, потому что последнее, что сейчас можно допустить — это проебывать время. Ныряет внутрь арки. «СИДИ ДОМА, Я СЕЙЧАС ПРИЕДУ» — пишет ему в порыве и бросает телефон в карман. Бежит в сторону набережной, подгоняемый фантомными звуками сирены, которые настойчиво слышатся ему в каждом шорохе. Его знобит — но не от эмоций, потому что Арсений умеет контролировать подобное, а от дождя. Холодного, промозглого, по-настоящему осеннего дождя. Арсений выходит к набережной, параллельно осознавая, что не видел такого моста в Москве — как минимум потому, что мост разводится. Должно быть, он сейчас где-то в подмосковье. Бредет вдоль набережной, промокший насквозь, смотря потупившимся взглядом вперед. Смахивает со лба прилипшие волосы. В голове одни мысли перекрикивают другие, он не понимает, что чувствует острее всего — страх от произошедшего, страх за Антона, непонимание, растерянность… Он же обещал, что все будет хорошо. Не поверил, но все равно позволил этому произойти. Я сам ему сказал, что мы справимся, а через пару часов случается это. Что это, зачем это, почему… Мысли затихают в один миг, обрываясь вместе с холодной волной, что пробегает по всему телу. Но на этот раз не от дождя. Он останавливается. Смотрит на пейзаж вокруг себя. Осознание чуть не сшибает его с ног. Перехватывает дыхание. Разводной мост, темнота, дождь, Антон… Всматривается сквозь дождь и крутит головой по сторонам, чтобы убедиться. Убедиться… …что он уже видел это. Это не чертово дежавю, он однозначно уже видел эту сцену. Он видел гребаную набережную, видел этот мост, этот дождь. Слова колдуна набатом врываются в затихшие мысли. Подсказки. Это «нечто свыше», которое вмешалось в планы Смерти, могло подкинуть подсказки. И это оно. Арсений видел подсказку во сне, и только сейчас, видя сцену из сна восвояси, он понимает, что именно он тогда видел. «Он хочет что-нибудь сказать Антону, но не может. Все, что он может сейчас — идти рядом и наблюдать. Силуэт Антона вычерчивается стоящим за ним фонарем. Попов не видит, куда они идут. Он может смотреть лишь на мерно шагающую тень парня, видя мутные черты лица. Антон поднимает голову, и взгляд Арсения перемещается по направлению взгляда Антона — они оба смотрят на разведённые мосты. Дождь заставляет морщиться, чтоб хоть что-нибудь увидеть. Антон тоже щурится от капель, попадающих в глаза». Арсений щурится от капель, попадающих в глаза, и он понимает. Каждый раз подмена происходила тогда, когда жизни Антона угрожала опасность. Когда был риск, что он может себе навредить. Что было бы с Антоном сейчас? Даже Арсений, который может претендовать на КМС по уровню своей выдержки, еле сдерживает дрожь в руках. Антона это бы точно основательно вывело из строя. Вот только на этот раз это было бы фатальным. Именно сейчас, именно в этих обстоятельствах. Арсений смотрит на мост и четко видит картину того, что было бы, если бы подмена не произошла. Он видит Антона, отчаявшегося и напуганного, погрязшего в фрустрацию настолько, что терпеть больше невозможно. Смотрит на фонарь — тот самый, около которого шел бы Антон — и страх парализует тело, приковывает ноги к земле, лишая возможности шевельнуться. Пусть прокляты будут обман зрения, эффект ёбаного Пуркине или другие оптические иллюзии, но около этого фонаря Арсений видит тень. Фантом видится лишь секунду, после чего испаряется, оставляя Арсению чувство холода, пробегающего по каждой жилке, по каждому сосуду. Чувство опустошения вперемешку с облегчением. И страхом. Если бы не подмена — Антон Шастун сейчас был бы уже мертв.