Продажный

Я натягиваю черную тканевую маску на лицо, что мне едва хватает кислорода для нормального существования и обзора, чтобы не спотыкнуться об очередную бутылку. Хосок старается хоть как-то разрядить обстановку, опускает какие-то шуточки насчет моей боязливости, а я только сильнее сжимаю рукава его толстовки, которую он мне одолжил, и продолжаю идти за ним, не вслушиваясь в то, что он говорит. Все мои мысли заняты одной Чон Хёрин. Я так и не решилась рассказать Хосоку о ней. Я пытаюсь сложить мысли хоть в какую-то цельную картину: она несколько раз спрашивала у меня номер Хосока. Может, она просто очередная влюбившееся в него дурочка? Сердце неприятно щемит, я не люблю делить друзей с кем-то ещё. Хосок останавливается, и я не замечаю, как он окидывает меня странным взглядом. Прочистив горло, он говорит, что мы наконец пришли, и я непонимающе озираюсь вокруг. Какое-то заброшенное здание, стены которого исписаны неаккуратными граффити и тэгами. Как же я терпеть не могу этих вандалов. Везде валяются бутылки из-под пива, окурки. Возможно, если пройдем дальше, то можем повстречать несколько галантно спящих бомжей. Я нервно поднимаю бровь, прожигая взглядом улыбающегося Хосока. На мои вопросы, похоже, он отказывается отвечать всем своим видом показывая, что ему сейчас не до этого. Что ж. Он достает с наимилейшей улыбкой коробок спичек и поджигает мусор в первом попавшемся баке, который, видимо, те самые бомжи используют для обогрева. Огонь вспыхивает по мановению волшебной палочки. — Пока разгорается костёр, звони Донхёну и говори, чтобы он тебя не искал, ты уехала в другую страну, — от спокойного и рассудительного приказного тона у меня в жилах стынет кровь, но я в очередной раз подчиняюсь. — Как понимаешь, в университете тебе сейчас запрещено появляться. — Хосок кидает одну за одной из моих вещей. В бак летит даже кредитная карта, я уже хочу возразить, но парень успокаивает меня, что она больше мне не нужна. Он оформил мне анонимный счёт. Я не понимаю, откуда у Хосока столько рассудительности, ведь в детстве он был достаточно рассеянным ребенком. Решая больше не пререкаться с ним, я включаю телефон и ахаю с 48 пропущенных от Донхёна. Дрожащими руками, я нажимаю на кнопку вызова и слушаю раздражающие слух гудки. — Где тебя носит?! — вскрикивают на том конце провода, что мне приходится отставить телефон от уха чуть в сторону. Хосок замечает это, помешивая угольки, и усмехается. — То есть… милая… я хотел сказать, где ты? Я так волнуюсь. Мне становится тошно от этой притворной заботы и слащавого наигранного тона голоса. Какая же ты двуличная мразь, Донхён, но я не решаюсь сказать это вслух. — Донхён, мы должны расстаться, — начинаю я, кипящая внутри злость придает мне сил, — понимаешь, дело не в тебе, а во мне. Я устала от наших отношений. Всё превратилось в однообразность. — Что?.. Давай всё обсудим, я изменюсь, — выдает он со скоростью автоматной очереди, словно заучил заранее, а меня уже ярость берёт. — Я же люблю тебя больше всего на свете, — а тут мне хочется просто громко засмеяться. — Нет, я всё решила. Можешь не искать меня, я уезжаю в другую страну, мне предложили там работу, — нагло вру я, что Хосок начинает мне тихо аплодировать. — Прощай. Кладя трубку, я со всей дури швыряю телефон в огонь, где он начинает медленно плавиться в то время, как Донхён продолжает мне названивать. Меня потряхивает от злости, и Хосок обнимает меня со спины. Перед моим лицом возникает кулон, когда-то подаренный Донхёном. — От этого тоже избавляемся? — почти что мурлычит мне на ухо Хосок, и я хватаю кулон, швыряя его в общий костер. Больше эта вещь мне точно не пригодится.