Продажный

Я прижимаю к себе большую пуховую подушку и пытаюсь рассмотреть что-то за этим окном. Тусклый свет настольной лампы расслабляет зрение, и я делаю ещё один глоток чая, который мне сделал Чонгук, вернувшись сюда ещё раз. Изредка я посматриваю на телефон, покоящийся рядом с лампой. От Хосока не было ни одного звонка и сообщения после того, как он уехал. Минут сорок тому назад я уже думала, что мой друг меня покинул навсегда, но с улыбкой постаралась отогнать эти мысли. Чай с каким-то приятным вкусом, мятный, наверное, не понимаю. Однако стоило только в моей голове появится мыслям о сне, как раздается мелодия звонка, и я подскакиваю с места, пролив немного чая на себя. — Лисичка, с тобой всё в порядке? — голос Хосока нежен, будто я не прячусь от кого-то, а поехала отдыхать. — Да, всё в порядке, — внутри меня небывалое спокойствие оттого, что я слышу родной голос. — Только меня не хватает? — он смеется в трубку и выдыхает, понимая, что в свете последних событий шутка неудачная. — Скоро спать ложишься? — Да, уже собираюсь. Меня Чонгук чаем угостил, чтобы я не переживала так сильно, думаю, он успокоительный, вот что-то в сон клонит. — Чонгук? — с неким подозрением спрашивает Хосок, но в ту же минуту его голос снова меняется, становится более дружелюбным, — Это хорошо. Тогда спокойной ночи. Не забывай, что если вдруг почувствуешь опасность, сразу звони мне. — Да, я помню, — от этих слов мне становится грустно. — Спокойной ночи. Хочется разбить телефон об стену. но сил совершенно никаких. Мне кажется, что если я сейчас моргну, то вырублюсь сразу здесь, на коврике рядом с кроватью. Всё ещё держа телефон в руках, я укладываюсь на постель, чувствуя неприятную ломоту в теле, причиной которой я считаю банальную моральную усталость. Стоит закрыть глаза, как я проваливаюсь в сон. Просыпаюсь я резко и сразу делаю глубокий вздох, задыхаясь. Лоб покрыла испарина. Руки трясутся, когда сквозь глубокий сон я понимаю, что вокруг меня удушающий дым и медленно поднимающиеся языки пламени. Я хочу вызвать пожарных, но я даже не знаю, где я нахожусь. От жуткого страха я только с третьего раза открываю книгу контактов и истерично жму на номер Хосока. Приятный женский голос оповещает, что абонент не ответит мне, что первый, что второй раз, и я надрывно кричу имя этого грёбанного абонента, выбивая последний воздух из легких. Кое-как доползая до входной двери, я понимаю, что дверь не открыть — замок сломан. Сил добраться до окна не хватает, и закашливаясь я набираю второй номер неизвестного мне человека. Хосок сказал, что этот номер на крайний случай. И, видимо, он настал, потому что соседи, похоже, не сильно расстроятся, если у них под боком сгорит квартира. Гудок, ещё гудок. — Т/И? — на том конце провода звучит мужской голос с небольшой хрипотцой, но я не успеваю ничего сказать и теряю сознание. Голова невозможно раскалывается, когда я медленно открываю глаза. Руки и ноги обжигает тугая верёвка, и я не могу даже дыхнуть свободно, потому что рот мне тоже предусмотрительно закрыли, чтобы не кричала. Неужели это конец? Наверное, да. — Очнулась, прелесть моя? — с переднего пассажирского сидения ко мне поворачивается ЧонХёрин, обворожительно улыбаясь и махая рукой. — Интересно, ты думала, что долго будешь от меня прятаться? Думала, тебе поможет твой Хосок? Так он продал тебя, как это сделал твой парень. Последние слова она слащаво протягивает и улыбается ещё шире, когда я судорожно начинаю качать головой, потому что просто не верю в происходящее. Хосок не мог такого сделать! Но… если меня продал парень, которого я видела своим будущим мужем, то почему это не мог сделать Хосок? Да, он мой друг детства, но слишком много «но». И этот переезд в другую квартиру, и похищение в эту же ночь. Это были не забота и волнение с его стороны. Это был расчет. Хёрин говорит, что уберет кляп, но я должна вести себя, как послушная девочка, и не кричать. А я не кричу. Смысла в этом нет, ведь я всего лишь какая-то студентка, а они боги, наделенные властью и деньгами. Я наклоняю голову и закрываю глаза. Слёзы одна за другой падают на мои ободранные коленки вызывая жжение, но я его почти не чувствую. Меня здесь нет. Т/И больше нет.