Hate / Love

— Па-па, — по слогам произносит Люси и улыбается. Джокер лениво поднимает взгляд на малышку и смотрит. Смотрит без эмоций, будто ему плевать. Хотя да, ему действительно плевать. Затем он смотрит на Харли, которая стоит рядом и светится от счастья. Их дочь сказала первое слово. Не «мама», а именно «папа». Ни Харли, ни Джокер не знают, почему так, но арлекина счастлива. Когда она замечает на себе тяжёлый взгляд Джокера, улыбка с её лица пропадает. Она начинает бегать глазами по комнате и останавливается на дочери. — Па-па! Папа! — малышка все чаще и увереннее произносит это слово и после каждого начинает смеяться. Харли не знает, что делать. Джокер не показывает своих эмоций, а потому она не знает, о чем он думает.       Когда Люси подползает к отцу, сидящему на диване, и, опираясь на его колени, поднимается на ноги, Джокер решает отреагировать: — Чудовище, — произносит он, встаёт с дивана и выходит на улицу. Люси не удерживается на ногах и падает на пол, начинает плакать. Харли подбегает к ней, хватает на руки и начинает успокаивать, смотря вслед Джокеру.       Джокер всегда был против детей. Он их никогда не любил. Харли до последнего не говорила ему о своей беременности, пока он сам не заметил. Но делать аборт было уже поздно. Тогда он был готов сам вырезать этот комок клеток из её живота. Но не стал. Что-то остановило Джокера. И теперь ему приходится терпеть крики по ночам и это глупое «папа». Он ненавидит это слово. Он не семьянин и не отец. Он — зло. Он — дьявол во плоти. Ему не нужны дети.       Джокер даже не стал ничего предпринимать, когда Харли рожала. Он просто вышел на улицу с сигаретой в руках и оставил её. Ему было плевать, выживет она или нет. Ему было плевать на ребёнка. А когда он увидел младенца в окровавленной простыне, он просто фыркнул и прошёл мимо. Но что-то в тот момент в его голове поменялось. Было не редкостью, когда Джокер заходил ночью в комнату Люси и просто смотрел на спящую малышку. Просто смотрел и пытался понять, почему Харли так защищает её. Почему для неё так важен этот маленький человек, который, не то что постоять за себя, он даже говорить и ходить не может.       Харли целыми днями только и делала, что крутилась вокруг этого маленького существа. Она даже перестала помогать Джокеру в его делах и осуществлении планов. Перестала выходить из дома без дочери. Вот и зачем она тогда ему?       Однажды клоун попытался избавиться от Харли с её выродком. И когда он уже собирался схватить девушку за волосы, его что-то остановило. Он просто прошёл мимо, пнув ногой тумбочку, отчего та упала.       Когда Люси стала старше, и она могла самостоятельно ходить, Джокер стал реже появляться дома. Потому что это маленькое чудовище говорило без умолку и постоянно пыталось его везде найти и взобраться на плечи. Он не мог видеть ребёнка, не мог находиться рядом с ним, потому что не мог его убить. Он считал, что если убьет Люси, то Харли он больше не увидит. Он потерял бы помощницу. И почему он не убил этого ребёнка раньше, когда он еще был сгустком клеток в её животе? — Даже не пытайся, чудовище, — произнес Джокер, когда Люси попыталась запрыгнуть на его плечи со спины. Девочка остановилась в полуметре от отца и заинтересовано посмотрела на него. Для своих пяти лет она была слишком умной и слишком бесстрашной. Так решил Джокер, когда на все его крики и попытки ударить Люси смеялась, воспринимала все как шутку и умудрялась избежать наказания. С каждым годом Джокер все больше стал интересоваться ребёнком, решив, что из него мог бы получиться отличный помощник. Однако близко к себе клоун все еще не подпускал.       Харли, на свой страх и риск, отдала Люси в частную школу, когда той исполнилось семь. Каждый день арлекине приходилось маскироваться, чтобы отвезти ребёнка в школу и забрать оттуда. Все-таки сама школы находилась неблизко от дома, пусть и меняли они этот дом каждый месяц. — Что за херня? — чуть ли не хором произнесла уже пятнадцатилетняя Люси со своим отцом. Девушка вылетела из комнаты, держа в руке зеленую прядь волос. Цветные волосы нельзя было ни отрезать, ни скрыть, так как это было бы слишком заметно. В двенадцать Люси все же узнала о деятельности своих родителей и приняла их такими, какие они есть. Любила их и все прощала. Тогда она и поняла, что с Джокером, её отцом, лучше не шутить. Но, будучи старше, Люси стала капризнее и все больше отдалялась от родителей, требуя независимости и не обращая внимания на то, с кем она разговаривает. В принципе, в свободе слова её никак не ограничивали, а потому она этим только пользовалась. Плюс ко всему она стала чаще уходить из дома, чему Джокер был только рад.       Итак, вернувшись поздно вечером домой, Люси не заметила ничего подозрительного в своей внешности. Однако утром она была в бешенстве. Признаться, она любила свои светлые волосы, и краситься в другой цвет у неё никогда не было мыслей. А теперь половина её волос была выкрашена в зелёный. Такой яркий, кислотно-травяной цвет.       В доме повисло молчание, Джокер внимательно рассматривал волосы дочери, пытаясь найти подвох, Харли бегала глазами от Люси к Джокеру и обратно, а сама Люси, нахмурив брови, смотрела на ошарашенных родителей. — Я все понимаю, но это уже перебор! — выкрикнула она. — Это опять твои глупые шутки? — она перевела взгляд на отца, забыв о том, что он может сделать за такие слова в его адрес. Люси была сейчас слишком зла и шокирована, чтобы думать о правилах приличия. Девушка стала крайне импульсивной и частенько забывала о вежливости, отчего нередко страдала. — Было бы смешно, если бы ты заткнулась, — Джокер встал с кресла и подошёл к дочери. Он так и не принял её за своего ребёнка, а потому считал, что может делать с ней все, что угодно. — Сама перекрасилась и решила выставить меня виноватым? Что ж, шутка не удалась! — Джокер улыбнулся и уже замахнулся для удара, но Харли остановила его: — Джей, это не она, — арлекина подошла ближе к дочери, чтобы внимательнее рассмотреть её волосы. — Это не краска.       Дальше Джокер просто догадался. Он предполагал, что подобное будет. Как-нибудь, но проявится то, что Люси его дочь. Он не хотел этого, теперь каждый раз, когда она выйдет на улицу, нужно будет маскироваться, иначе её поймают, а потом и его с Харли. Нельзя быть уверенным, что Люси не выдаст их местоположение.       Он вышел из дома, громко хлопнув дверью. Все пошло по пизде, еще когда этот ребёнок появился на свет, когда был намёк на то, что он появится. Из-за одной его слабости нужно теперь терпеть всю жизнь. Не было ни дня, когда Джокер не пожалел бы о том, что он позволил Харли родить.       После ухода Джокера единственное, что Харли сказала дочери, — быть осторожнее и внимательнее. Квинн всегда была добра к Люси, всегда её защищала и принимала удар на себя. И когда она попадала в Аркхэм, а Люси попадала в детский дом, Харли всегда жалела о своём образе жизни и всегда извинялась перед дочерью за это.       Смысл слов матери об осторожности дошел до Люси спустя несколько месяцев, когда она, случайно сняв капюшон в центре города, чтобы поправить волосы, была замечена полицейскими. Те мигом скрутили ей руки за спиной, и, как бы девушка не сопротивлялась, выбраться и сбежать она не смогла.       Вы, конечно, зададитесь вопросом, почему они решили, что это не просто окрашенные волосы у какой-то девушки, верно? Так вот: слух о ребёнке Джокера и Харли Квинн ходил давно. И эта гипотеза подтвердилась, когда Люси впервые попала в детский дом, а потом, после выхода Харли из психушки, ребёнок сразу пропал. И все это время считали, что Люси — это «тёмная лошадка» Джокера. Поэтому к розыску психопатов прибавилась и их дочь.       Когда Люси оказалась в палате Аркхэма и к ней пришел врач, она даже не пыталась замолчать. Эмоции били через край, подросток все-таки. В конце концов она добилась того, что ей вкололи успокоительное.       Что ж, первая ночь в психушке прошла у Люси не очень спокойно. Девушка пришла в себя после полуночи и после этого ни разу не сомкнула глаз. В какой-то степени в этом были виноваты остальные душевнобольные, которые смеялись, выли и стонали. Когда Люси привыкла, она постаралась не обращать внимание на все посторонние звуки, иначе бы точно сделала что-нибудь неразумное.       Она сидела на кровати, прижав к себе ноги, и просто постаралась очистить разум и ни о чем не думать. Как она вообще умудрилась попасть сюда? Она знала, что её родители часто тут бывают, но она… Она ведь ничего не сделала. Случайно сняла капюшон, забыв о том, что её волосы зелёные. Как её личность установили? Неужели она так похожа на Харли или Джокера?        В голове Люси было просто невероятное количество вопросов и мыслей, от которых она не могла освободиться. Она думала, что ближайшую неделю точно проведёт здесь. Наверняка ни Харли, ни Джокер не решатся лезть сюда. Знают ведь, что сейчас их будут ждать. Да и не надо им это. Джокер ненавидит Люси. Он только рад будет, когда узнает, что его дочь в Аркхэме.       На следующий день Люси твёрдо решила сбежать самостоятельно, ни на кого не надеясь. Она решила, что это будет правильно — доказать отцу и матери, что она может за себя постоять, и она что-то значит. С этими мотивирующими мыслями девушка стала готовить план побега.       Через две недели её родители так и не объявились, поэтому Люси стала действовать. Она смогла украсть у одного из врачей ключ-карту, которая открыла бы двери, и научилась выбираться их наручников и смирительной рубашки. Было непросто, но все же она смогла понять, как это делать. Ночью, когда была проведена перекличка и раздача лекарств, девушка выбралась из палаты и пошла в сторону выхода, открывая все двери и прячась от охраны, которая попадалась буквально на каждом шагу. Самая большая проблема, которую бы Люси не смогла решить,— так это психи. Они признают только санитаров в коридорах. Если кто-нибудь пройдёт по коридору без халата и бейджа, то они могли устроить истерику, будто их пришли убить. К несчастью, в коридорах Люси не смогла найти халата, а все кабинеты врачей были закрыты на ключи, которые были у главного охранника на вахте.       До главного выхода оставалось совсем немного. Люси уже расслабилась, поняв, что она добралась и осталось только выйти, но за спиной она услышала голос охранника, который быстро приближался к ней. Поэтому девушка запаниковала, она не знала, что сейчас делать, а потому оставалась на месте. Когда она посчитала в голове вероятность неудачного побега и поняла, что лучше все-таки рискнуть, то побежала к выходу. Люси слышала, как охранник бежал за ней и что-то кричал в рацию, кажется, просил подкрепления. Из-за этого охранника, ей пришлось убежать в другое крыло, где был служебный выход, но девушка была не уверена, что карта сработает на двери и даст доступ. Когда Люси завернула в очередной коридор, который вел к запасному выходу, она почти столкнулась с другим охранником. Девушка отшатнулась назад и прижалась к стене. С обеих сторон к ней подходили достаточно крупные охранники, обойти которых было проблематично.       Решив, что терять уже нечего, Люси схватила огнетушитель, который висел на стене рядом, и швырнула его что было сил в одного из охранников. Тот упал, не держа в себе ругательств, а сама девушка быстро перескочила его и приложила карту к сканеру, который почему-то очень долго читал её. Люси уже опустила руки, когда замок открылся. Победно улыбнувшись, девушка открыла дверь и, помахав охранникам рукой, выбежала за дверь, закрыв её за собой.       К утру Люси все же добралась до дома. Измученная и уставшая, она открыла дверь и зашла в дом. Было очень тихо. Девушка прошла дальше, внимательно все осматривая, как она услышала щелчок снятого с предохранителя пистолета за спиной. Люси медленно повернулась и увидела Джокера, который, узнав дочь, опустил оружие. — Неужели вернулась? Где ты была? — Гуляла, — устало ответила Люси, отвернувшись. — Забыл как я выгляжу, что сразу не узнал? — Где ты была? — спросил он, игнорируя все колкости дочери. — А ты не знаешь? Меня тут пригласили на экскурсию в Аркхэм, думала, ты меня заберешь после, как это делают все порядочные отцы, но нет, пришлось самой добираться. — Неужели сама выбралась? — спросил Джокер, будучи удивленным её поступком. Люси кивнула. — Что ж, похоже, ты готова. Теперь, кажется, Джокер принял её. Может, не как дочь, но как отличную помощницу. Теперь он уверен, что она способная.