Sonne

С самого детства мать всегда учила Жана бояться двух вещей: огня и людей. Уже подрастая и исследуя лес в одиночку, Жан понял, что любая часть природы — что река, что трава, что дерево — может как принести тебе пользу, так и погубить тебя. Но к огню это не относилось. Огонь умел только уничтожать. Раны же от огня, даже самые слабые, болели пуще шальной охотничьей картечи. Огонь не встречался в природе сам по себе, как вода или почва. Он приходил всегда внезапно, заставал врасплох. Виною тому было солнце. Оно то и дело ходило туда-сюда по небосклону и обычно не причиняло вреда, но иногда его лучи опускались слишком низко на сухой лесной настил, и тот вспыхивал. А иногда, когда лил дождь, солнце вдруг молнией падало с небес и занималось огнём на стволах деревьев. От земляного солнца — так звала огонь мать Жана — бежали звери, летели прочь птицы, а бессильные двинуться деревья и кустарники встречали в нём свою безвременную кончину. И только люди сумели приручить огонь. Рассказывают, что однажды на закате, когда солнце опускалось к горизонту, кто-то из людей поймал его и отрезал от него здоровый ломоть. Теперь у людей всегда был огонь. А ещё у них были железные звери — капканы и огненные палки — ружья, которых нигде в природе не водилось. Люди были умелы и умны. Потому-то их и следовало бояться, а значит, держаться от них подальше. Всё это Жан знал не хуже других, но лапы всякий раз несли его на человеческий запах, к стоянкам и жилищам человека. В своих вылазках Жан был бдителен и осторожен: оборачивался зверем и тихо крался, почти прижавшись к земле, потом замирал где-нибудь в зарослях трав или кустов, где его тяжко было разглядеть, но слишком близко старался не подходить, чтобы человек ненароком не почуял его присутствие. Со временем Кирштейн понял: люди не чувствуют его запаха, поэтому когда у них нет при себе собак, можно подкрасться ближе. Терпеливые наблюдения подарили Жану множество открытий: люди оказались похожи на волков, только лишены хвоста, ушей и способности становиться зверем. Они точно так же умеют разговаривать, бегать — но куда медленнее, чем волки в своей человеческой форме. А ещё не каждый человек носит с собой ружьё и капкан. Может быть, не у каждого есть при себе и огонь… Наблюдать было жуть как интересно! Охотников, правда, Жан обходил стороной. Но не все люди были охотниками: многие из них выходили на луга, купались в лесных водоёмах или собирали грибы на опушке, не догадываясь, что в этот самый час за ними пристально смотрят глаза лесного существа. Впрочем, не всегда это были глаза зверя. Когда подрос и начал жить отдельно от матери, Жан нередко выходил на опушку в человечьем облике. Пусть так труднее было оставаться незаметным, зато если бы его вдруг увидели, может, не испугались бы, не убежали бы или не попытались бы его прогнать. А если придумать, как понадёжнее спрятать уши да хвост… Возможность безнаказанно выйти к людям и быть принятым за своего так и дразнила молодого волка всё больше. Но вместе с ней рос и страх опростоволоситься: кто знает, что может сделать человек, раскрой он волка-оборотня перед собой? Да и с маскировкой пришлось бы несладко: одежда у волков была не в изобилии. Нередко приходилось воровать её у купающихся в лесных озёрах людей, а потому-то волки все купальные места хорошо знали. В один жаркий день, вот так отправившись в купальню, Жан застал в озере трёх девушек, что плескались без единой нитки одежды на них. Это было как нельзя кстати: самому ему, может, и ни к чему были девичьи платья, зато Саша им наверняка бы обрадовалась. Вот только взгляд от человеческих самок отвести было не так просто. «Посмотрю самую малость», — пообещал себе Жан. Девушки сперва спокойно плавали да ополаскивали обнажённые груди и плечи, а потом принялись играть друг с другом, толкаясь и брызгаясь друг в друга водой. Под громкий плеск побеспокоенной воды Жан, казалось, забыл о собственном существовании. Так он и простоял, оцепенев, пока селянки не вышли из воды и не принялись вытираться и одеваться. Жан обиженно фыркнул: шанс разжиться одеждой был упущен. Но как знать, может, у него выйдет другой трюк? Жан покрепче прижал к ноге спрятанный в штанах хвост и поправил скрывающую уши черную шляпу, которую сравнительно недавно успел себе раздобыть. Сейчас он выйдет к одевшимся девушкам, поприветствует их, скажет, что заплутал по пути из соседней деревни, спросит дорогу… Ни одна из них и не догадается, кто перед ней стоит. Жан сделал один осторожный шаг, другой, зашагал шире, окончательно осмелев, и его смелость сама волновала его. Низ живота превратился в тёплый комок, а мурашки забегали по спине вверх-вниз и вдруг точно вспенились, разносясь по всему телу. Чувство это было до того непривычным, что Жан мельком глянул вниз на свои руки — и обомлел: по рукам его лезла щетина, а ладонь набухла, готовясь превратиться в подушечки когтистых лап. Жан остановился и рефлекторно провёл рукою по лицу — щетина выступала и там. Теперь он ощущал, как шерсть поднимается и на спине. Сглотнув, Жан шагнул назад. Сухая ветка громко сломалась под его сапогом, и девушки, уже оправлявшие на себе юбки, разом повернули головы к лесу, глядя меж ветвей. Жана точно ледяным градом окатило. Обернувшись, он бросился бежать, уже не заботясь о мягкости своей поступи. Ветки скрипели под его подошвами то тут, то там, пока о них не стали глухо ударяться совсем не человеческие ноги. Лес, который Жан знал не хуже, чем свои пять человеческих пальцев, вдруг превратился в незнакомый запутанный лабиринт. Ветки хлестали его по морде и по ушам, давно потерявшим защиту в виде шляпы, стук сердца отзывался в голове. Лишь отойдя от озера на приличное расстояние, на котором его бы уже никто не смог ни увидеть, ни догнать, Жан остановился и свернулся калачиком под раскидистыми папоротниками, стиснув зубы, чтобы не заскулить. Этот случай надолго отложился в памяти Кирштейна, но сдаться его так и не заставил. Напротив — с тех пор его намерение непременно встретиться с человеком лицом к лицу только умножилось. Иной раз у него это даже почти выходило, но какой ценой! Никогда бы Жан не подумал, что придёт день, когда это случится с ним так просто и без усилий… В тот день Саша с Конни убежали поохотиться на гнезда лесных птиц, а вернулись с человеком. Человек этот казался худым и совсем невысоким по сравнению с теми, кого Жан иногда видел с топором на вырубках. Голову и спину его накрывал плотный зелёный плащ, из-за которого трудно было сразу понять, самец это или самка, но запах от человека шёл мужской. К запаху этому, меж тем, примешивалось что-то до отвращения отталкивающее и даже вызывающее панику, но что именно — Жан понял не сразу. — Эй, — он обошёл светловолосого вокруг, принюхиваясь, отчего тот вытянулся по струнке, — что за гадость у тебя в кармане? — Ах, это… — виновато пробормотал гость и достал из кармана смятую ветвь печально знакомого всем присутствующим синего цветка. Окружившие его волки мигом отскочили в разные стороны, прижав уши к голове: пусть в человеческом обличии волчий аконит им не так вредил, но всё же стоило держаться от него подальше. — Убери его куда-нибудь, — Райнер единственный нашёл в себе силы вновь подойти к человеку. — Убери, говорю, а не выкидывай. Человек замялся, помедлил, затем достал из другого кармана кусок грязно-белой ткани и аккуратно завернул в него проклятое растение. — Приходишь со сделкой, а притаскиваешь отраву, значит, а? — не удержался Жан, как только опасность миновала. — Как знать, что ты не хочешь нас отравить своими пирожками? — Я могу откусить любой из них при вас, — тут же отвечал человек. — Если не умру, значит, вам нечего бояться. Не найдя, что возразить, Жан прикусил губу и глянул на вожака, ожидая его решения. — Справедливо, — согласился Райнер с предложением человека. — Можем попробовать. Человек кивнул и повернулся к корзине, думая её открыть, но там уже похозяйничала Саша: белое полотно, которым была покрыта корзина, висело на сосновой ветке, а сама молодая волчица сидела на земле и деловито обнюхивала пирожок за пирожком, будто сравнивая их между собой. Попробовать пирожки Саша, к счастью, не успела, а под строгим взглядом Райнера и вовсе покидала их все обратно в корзину. Конни при виде этого хохотнул, но тут же притих и покорно завилял хвостом. Человек протянул Райнеру корзину. То ли от тяжести поклажи, то ли от страха, но руки его едва заметно дрожали. Райнер, нахмурившись, наклонился над корзиной, а затем вдруг поманил к себе Эрена: — Выбирай ты. Но Эрен выбирать не торопился: не мог он упустить возможности сперва хорошенько изучить потенциальную добычу. С его отношением к людям пирожки — последнее, с чем ему хотелось сейчас разделаться. — Чёртовы охотники, всех бы перегрыз, — едва слышно прорычал Йегер, вгрызаясь взглядом едких зелёных глаз в бледное лицо человека. — Ничего, доберусь ещё… Покажешь их мне… — не тратя больше времени даром, Эрен запустил руку на самое дно корзины и выудил оттуда пирожок с блестящей румяной коркой. Человек принял пирожок из его рук неловко, явно избегая касаться пальцами пальцев волка. И откусил. Откусил осторожно, глядя прямо на Жана и Райнера. Прямо в глаза то одному, то другому, словно бросая незримый вызов. Жан сжал и разжал кулак. Какое-то время все молчали, а человек потерянно стоял, окружённый кольцом лесных хищников, пристально изучавших мельчайшие проявления его физического состояния. — Сколько нам ждать? — Бертольд нервно махал хвостом. — Трудно сказать, — Райнер почесал подбородок. — Есть яды, которые действуют не сразу, а через час или даже… — А вкусно! Все разом обернулись на Имир, которая уже вовсю уплетала пирожок. Увидев осуждающий взгляд вожака, она лишь рассмеялась: — Что? Боитесь помереть — не ешьте! — Ну, всё! — Саша бесцеремонно выхватила корзину у человека из рук и плюхнулась на мягкую горку мха, обвив плетёнку ногами. — Мне оставь, — Конни тут же устроился рядом и принялся выбирать, каким пирожком полакомиться. Жан сперва скептически фыркнул, но когда даже осторожный Бертольд потянулся за пирожком, сдался. — Чёрт с вами! Дай сюда! — без зазрения совести выхватил он у человека из рук надкусанное лакомство и принялся его жевать. Неудобная, надо сказать, была штука: крошилась страшно, а мясная начинка то и дело норовила выпасть. Но кулинарное превосходство людей перед волками Жану признать всё же пришлось: сырое мясо, даже самое свежее, с таким кушаньем не шло ни в какое сравнение. Жан слышал, что люди всю свою еду обрабатывают огнём, мол, не могут иначе. Теперь он прекрасно их понимал. Райнер, однако, не спешил отведать людской кухни. — Как тебя зовут? — обратился он к человеку. Тот замешкался, будто давно забыл собственное имя, после чего проговорил: — …Армин. — Так значит, раз в неделю, говоришь? — вожак выпрямился, скрестив на груди мощные руки. — Всё верно, — кивнул человек. — Взамен мы просим вас не приходить за пищей к нам в деревню и сами обещаем никак не вредить вам. — Обещаете? — не выдержал Жан. — Как же! Ваши железные зубья торчат по всему лесу! Уберите сперва их, тогда поговорим! — Жан! — рявкнул Райнер, явно недовольный, что кто-то из членов стаи смел его перебить, но Кирштейн сейчас совершенно не соображал, по какому тонкому льду он ходит. — Погоди, Райнер, пускай поглядит! — Жан принялся закатывать свой правый рукав, под которым обнаружился плотно стягивавший руку грязный лоскут. Жан размотал и его, торжественно демонстрируя Армину и всем присутствующим неглубокую рваную рану чуть ниже локтя. Повезло ещё, что капкан попался небольшой — должно быть, на птицу — иначе Жан мог бы лишиться лапы и, как следствие, руки. В лучшем случае. Поводов для радости, однако, было немного: прошло вот уже два дня, а рана всё не думала затягиваться и периодически кровоточила. Пришлось перетянуть её тряпьём, чтобы, на худой конец, унять боль. В любом случае, Жан надеялся, его контузия сгодится, чтобы напугать человека или по крайней мере пристыдить его. Реакция Армина, однако, оказалась непредсказуемой: без стеснения схватив волка за запястье, парень со знанием дела повертел пострадавшую руку влево-вправо, стараясь лучше осмотреть рану, после чего покачал головой. — Запустил ты её, да ещё и пережал! — отчитал он изумлённого Жана. — Смотри, кожа стала белая, влажная. Она и не заживёт так. Стой. Дай-ка мне… — Армин огляделся и отбежал от стаи к старому оврагу, где присел перед зарослями розовых и пурпурных цветов с рябыми листьями. Чёрт бы Жана побрал слушаться человека, но иного ему не оставалось, поэтому он лишь растерянно стоял посреди поляны, ожидая, пока человек закончит начатое. Руку снова начинало ломить. Вернулся Армин быстро и тут же велел Жану садиться на бревно, а сам устроился перед ним, обрывая с собранных растений цветы и роняя их в мелкую траву. Когда остались одни зелёные листья, Армин сложил их горкой на земле, вынул из кармана что-то блестящее, капнул пару капель на листья и чиркнул палочкой. Жан оцепенел. Земляное солнце! Маленькие красные языки заплясали по зелени, превращая её в чёрно-белое кружево. Тошнотворный дым взвился в воздух. Сердце Жана заколотилось, будто после долгого бега галопом. Хотелось немедленно броситься прочь во весь опор и вместе с тем — броситься на человека, перегрызть ему горло одним укусом за то, что он вздумал вытворять. Будто услышав его мысли, Армин поднял на него светлые глаза: — Не переживай, всё скоро потухнет. Я не сделаю тебе больнее, чем уже сделал капкан. — Обнадёживает, — буркнул Кирштейн. — Не обижайся на него, — ободрил гостя Эрен, устроившись на краю того же бревна и пляшущим кончиком хвоста выдавая своё любопытство. — Ему мама раньше всегда раны зализывала, а сам он ещё не научился. Совершенно не настроенный сейчас на склоку, Жан лишь тихо зарычал в знак своего несогласия. Они с Эреном частенько не упускали случая подколоть друг друга, но вот так стыдить его перед человеком было верхом дерзости. Человеку, впрочем, не было дела до волчьих перебранок — он старательно мешал получившийся пепел и перекладывал его на кусок полотна, что раньше накрывало корзину. Действия его были спокойными и сосредоточенными, а руки больше не дрожали. Жан удивился перемене в том, как Армин держал себя: ещё некоторое время назад этот хрупкий на вид человек старался быть незаметным, старался, чтобы его буквально не существовало. И выходило это у него до того хорошо, что Жан, даже говоря с ним, почти не чуял его запаха. Сейчас же Армина на поляне вдруг стало много. Он стал нестерпимо заметен, словно яркое вышедшее из-за туч солнце. И так же до раздражения резал Жану глаза. — Давай руку, — попросил Армин и, осторожно повернув руку Жана раной вниз, положил её на посыпанную густым слоем золы ткань. — Больно? — Больно, — соврал сквозь зубы Жан. — Потерпи, скоро боль уляжется. Через день-два повязку сними, долго не держи. Нужно, чтобы рана дышала, — закончив с наставлениями, Армин встал и разбросал подошвой ботинка остатки золы. — Так что же, пирожки будут? — зевнул Конни, наблюдавший всю картину из-под раскидистой сосны. — Предлагаешь одними пирожками питаться? — Имир ткнула его в бок. — Такой корзиной нам и на пару дней не насытиться, но всё-таки я бы предпочёл решить дело миром, — Райнер поднял бровь и оглянулся на Бертольда. Тот пожал плечами: — На севере есть ещё две деревни, хотя путь до них будет дольше раза в полтора. Если дичи будет не хватать, можем попытать счастья на их фермах. — Только пускай он приходит, Райнер, — Эрен указал на Армина. — Если придёт кто другой и от него будет нести порохом, я за себя не отвечаю! — Хорошо, — кивнул, наконец, вожак, — но ты слышал: никто другой, кроме тебя, пускай не приходит. А не будет тебя неделю — считайте, и договора не было. — Понял, — кивнул человек, и его бледное лицо едва заметно начало вновь обретать краски. Забрав опустевшую корзину, он оправил плащ и ушёл на запад, куда уже клонилось солнце. Жану только и оставалось, что плюнуть ему вдогонку. Руку неприятно щекотало и жгло. Вкус съеденного пирожка так и стоял во рту, а от желудка разливалось мягкое тепло, до отвращения непривычное. — Лучше б мы его сожрали, — сказал вдруг Жан развалившемуся на бревне Эрену, когда все остальные разбежались по разным уголкам леса. — Что, пирожки не понравились? — Эрен то открывал, то закрывал глаза, сонно уставившись вверх. — Просто в толк не возьму, как вы все разом взяли и человечишке доверились! Уж от кого, а от тебя, Эрен, я такого не ждал. Разве не хочешь отомстить за семью? — Я хочу отомстить охотникам, а этот бесхвостый даже порохом не пахнет. Не желаю просто так убивать кого попало, как они. — И всё же… Я бы на месте Райнера… — Расслабься. Может, тебе этот Армин ещё придётся по душе. Жан опустил глаза на разбросанные у его ног разноцветные лепестки цветов, сгрёб несколько и безжалостно смял в ладони. — Ну уж нет.